– Ну да, пожалуй, – кивнул Беркут в ответ на объяснения Кая, поняв по глазам старшего мужчины, что тот не врёт и ничего не скрывает. То, что ангел не собирался идти сводить старые и новые счёты с поехавшим бесерком, ранившим его дочь, – ну, или, наоборот, вставать с ним плечом к плечу против людей Даста – кто знает, какая у них там история между собой? – было большим облегчением. Водила накинул куртку и сделал шаг к дверям. – А может, это... махнёмся на время твоего обхода? – неуверенно предложил Беркут и вытащил из кобуры "рюгер", – Если кого-то придётся огнём успокаивать, тебе же потом его штопать. А тут хоть дырки поменьше и поаккуратнее...
Разговор был прерван появлением технаря. Хорошо, наверное, что Беркут в этот момент держал пистолет за ствол, а то мало ли что тот бы подумал, застав их двоих с оружием друг напротив друга.
– Здорово, Колин! – Водила всегда был рад встрече с самым рукастым, без преувеличения, обитателем Вормвуда, – Спасибо, всё в порядке. Мы в прошлый раз по красоте перебрали, ещё ого-го побегает. Думал сегодня-завтра в дорогу, да вот, как видишь, местных проблем подвалило.
* * *
Попрощавшись с Каем и Колином, Беркут двинул исполнять поручение ангела. Сложным оно не казалось. Свободные койки в Вормвуде только что заметно подешевели. А под собственной кроватью Беркута хранилось то, что с лихвой окупит недельные заботы о двух лежачих больных – всамделишний, Золотого Века, фарфоровый чайник с трёмя такими же чашками. И две из них даже с грёбаными блюдцами! Всё тёмно-тёмно-синее, невероятно глубокого оттенка, какого уже не встретишь на вещах, сделанных руками человеческими, – разве что на небе, утром в ясную погоду, перед самым восходом солнца. С широкой, узорной золотой каймой. Штуковины, достойные вожаков.
Видимо, пришла пора с этой красотой расстаться. Крис бы одобрил: хабар должен работать и менять владельцев, участвовать в вечном круговороте обмена. Хотя, с другой стороны, он наверняка поворчал бы, что такую вещицу де можно было бы толкнуть и повыгоднее. Ну, сейчас даже странно о таком думать.
Расставаться, конечно, было по-своему жалко, но что самое смешное, главным источником этого самого "жалко" была вовсе не красота и ценность самого предмета: эти посудины самой своей статью настраивали на неторопливый, созерцательный лад, который для редких чаепитий Водилы никогда не был характерен. И не мастерство изготовления: да, Беркут всегда ценил искусную работу и не сомневался, что чайник, чашки и блюдца вышли из-под руки выдающегося мастера, но поскольку один хрен непонятно было, как и каким инструментом вообще можно такое сделать, он не чувствовал себя в состоянии по-настоящему оценить их и его восхищение казалось каким-то неполным. Вот если бы этот чайник держался на ладно пригнанных гайках или хотя бы хранил следы станочного резца... Нет, жалко становилось при воспоминании о том, как он привёз этот сервиз, полученный в качестве платы за опасную доставку, с собою в Вормвуд – столько дней, по таким ухабам, мимо таких засад – и довёз ведь, не разбил столь хрупкую вещь. Вёз, кажется, аккуратнее, чем ту взрывчатку, за доставку которой с ним этим фарфором и расплатились. И именно это – столько дней, довёз, не разбил, – придавало вещам какую-то дополнительную ценность, до которой, впрочем, никому кроме него не было дела. Те, кому он отдаст эту посуду, тоже, скорее всего, возьмут её не для собственного пользования, но с прицелом на будущий обмен. Постепенно она пойдёт по рукам в Вормвуде, обмениваемая на еду, патроны, покровительство, обрастая сколами и трещинами, когда-нибудь неизбежно отобьют ручку у чашки или расколют блюдце, потом ещё, меновая ценность снизится, а с ней и количество красоты в этом мире...
Ладно, слишком много мыслей, уводящих слишком далеко. Сейчас эта посуда – иссиня-чёрная и молочно-белая, опоясанная солнечным светом, приехавшая с ним издалека, слишком хрупкая для этого мира – поможет той, другой, которую, чего уж там, так ему напоминает. Если бывает в зигзагах этой жизни какой-то высший смысл, то вот он. На блюдечке.
Итак, за такой хабар многие согласятся похлопотать неделю. А свободных коек в Вормвуде прибавилось, спасибо Крюгеру хоть на этом. Правда, в семьи, где погибли рейдеры, лучше раненых не нести. Особенно в семьи бывших бойцов Риск. Особенно Сирокко. Мало ли что. Внутри стен, конечно, спокойнее, но к людям снаружи доверия больше. У себя-то попросту негде, разве что в машину их положить, ха-ха. А вот Бедная Скимла, подруга матери, – просто отличный вариант. Живёт одна, места у неё хватит. Занимается огородом да червями, далеко от дома особо не отлучается. Жизнь повидала (но здоровье ещё есть), за ранеными тоже в своё время немало ухаживала, хотя лучше не вспоминать лишний раз о грустном. К тому же, соседка, как никак. И свой человек, и добежать можно за полминуты, если что. С неё и начнём.
Если, конечно, бойцы за ворота выпустят. Ну так наружу не внутрь, верно же? Да и стрельба вроде как улеглась, слава богам.