Базилио вдруг как-то с укоризной воззрился на охотницу, совсем не похотливо. А через секунду красноречиво тренькнул струной.
- Вот. Вот оно и начинается, как по классическому сценарию. Потом начнутся отсылки на головную боль, прочие недомогание, либо сразу злиться начнёшь. Похоже, не видать мне счастья и большой любви. - лицо барда стало печальным, и он поник, - Этой ночью я поверил, что нашёл ту самую, особенную, с которой буду счастлив сам и буду дарить счастье ей. А сейчас самая прекрасная дева-воительница на свете говорит мне то же, что и самая последняя прошмандовка. Должно быть, я не достоин ни тех, ни других. Ох, горе мне, горе! Горе-то какое, ой-ёй!
И волшебник натурально чуть в рыдания не ударился, но в тот момент, когда Рейна уже подумала было остановить его немужественный плач хлёсткой пощёчиной, дабы привести мужчину в подобающее ему состояние духа, он вдруг схватил лютню и заиграл громко и проникновенно, запев при этом.
Страдания, муки печальной любви
Никто не познает на свете.
Но песню о Рейне и её страстном слуге
Услышат и малые дети!
Отцовская длань не закроет ушей,
Ведь слова срамного в ней нету.
Исполнено сердцем, с любовью в душе!
Чеканную дайте монету!
На последнем строчке Баз произвёл заливистый, мелодичный перебор и театрально распахнул руки, словно собрался взлететь, либо приготовиться к объятиям или броскам цветов под ноги, и закрыл глаза, подняв лицо кверху. Проходивший мимо старичок с вязанкой хвороста, остановившийся послушать, даже похлопал в ладоши. Бард приоткрыл один глаз и сквозь прищур посмотрел на реакцию девушки.