Саломея не любила долгих космических перелетов по двум причинам.
Первая из них, была известна и понятна любому жителю Империума которому в жизни хотя бы раз приходилось выбираться за пределы своей родной системы. Всякий кому довелось почувствовать зловонное дыхание варпа, пробивающееся сквозь хрупкие завесы Полей Геллера был знаком с этим животным, нутряным страхом. Разница была лишь в том, что в отличие от других, что следуя мудрым святоотеческим заветам Экклезиархии, прибывали в блаженном неведении, населяя Имматериум лишь порождениями своих суеверий, Саломея точно знала, что же (а точнее кто же) именно ждет её в варпе, а потому ужас её был в десятки раз сильнее. Порой она целые дни проводила в корабельной часовне, вновь и вновь повторяя Молитву о Благополучном Прибытии, не отвлекаясь даже на еду и сон, однажды даже потеряв там сознание от изнурения.
Однако помимо первой причины связанной со страхом, была и вторая, связанная внезапно с математикой.
Известно, что у каждой планеты в благословенном Империуме Человечества, свой календарь, да свой цикл дня и ночи, да даже сама продолжительность "часа", между скажем Даском и Сцинтиллой может ой как разниться. Что уж говорить о различиях между двумя системами, двумя подсекторами и двумя секторами. И это не беря в расчет богомерзкий варп, через который проходили все эти полеты, в котором как известно время и пространство искажались, сжимались, растягивались, а порой и менялись местами. Все это сводило на нет тщательно выстроенные и выстраданные вычисления Саломеи о днях почитаемых каликсидских святых и иных праздниках, которые благочестивой сороритке несомненно следовало соблюдать. Хорошо с крупными святыми, почитаемыми по всему Империуму, вроде Себастьяна Тора или Алессии Доминики – когда воздавать положенные им почести можно просто спросить у местных служителей Кредо, вроде отца Никомеда. Но это же не значит, что надо отрываться от корней и забывать о местночтимых святых Каликсиды. А с ними все строго! Так на святого Ногга Федридского запрещалось есть пищу приготовленную с помощью огня, из уважения к происхождению благочестивого воителя и миссионера с дикого мира, на святую Элану Несломленную (коею Саломея почитала своей покровительницей) следовало поутру повторять Императорскую Молитву не три, а тридцать три раза, по числу дней которые святая мученица провела в плену у нечестивых демонопоклонников, испытывая невероятные страдания, но так и не отказавшись от веры, ну а на Друсуса Великого и вовсе полагалось лишь молится, поститься и слушать "Поучения о Набожности и Святости", не предаваясь мирским наслаждениям и суетному любомудрию, до которого Саломея к стыду своему была большая охотница. Тем паче что и искус был велик – на "Надежде Святого Домитиуса" (коего кстати тоже следовало уважить, а то как же) оказалась очень неплохая корабельная библиотека и будь молодая госпитальерша, послабее в вере, то она бы там и закрылась на все время полета, "проглатывая" книгу за книгой и показываясь наружу только по естественным надобностям (и то не факт).
Впрочем кроме книг и молитв, тяжести космического путешествия помогала сгладить и приятная компания. Саломея обычно чуралась людей, особенно противуположного пола, однако отец Иштван во-первых был мужем высокого сана и что ещё более важно сильной веры, во-вторых приятным и обходительным собеседником, в-третьих она уже успела привыкнуть к нему за время их прошлого совместного задания, где они недурно проявили себя вместе, а в-четвертых, и это главное, происходил из того же сектора Каликсида, а значит с ним можно было поговорить о том что осталось там, дома. Воистину, чудны дела Бога-Императора! Будь дело в самом секторе Каликсида, Саломея десять раз подумала бы, прежде чем сойтись с выходцем с Мальфи (предрассудки конечно... но дыма без огня не бывает, да и верно говорят что ограниченный разум, есть разум здоровый, открытый же разум подобен крепости с распахнутыми воротами которые никто не охраняет), а здесь он казался ей чуть ли не самым близким человеком на свете. Впрочем разумеется слишком о своем постыдном прошлом Саломея в разговорах со святым отцом не распространялась, обходясь уклончивыми ответами и все больше расспрашивая Маченко о его собственной жизни, благо отпрыску такой то фамилии, да ещё и прожившему на свете больше девяноста лет, явно было что рассказать.
За беседами с батюшкой, молитвами и литаниями, да библиотечными штудиями, полет прошел намного быстрее, так что вскоре госпитальерша уже обнаружила себя вновь стоящей ногами на твердой земле, на планете Батавии. Настроение было замечательным, как и всегда, когда наступал тот волнительный момент столкновения с чем-то новым и известным лишь по текстам из книг и официальных документов. Всю дорогу до места рандеву, Саломея провела буквально прижавшись носом к окну автомобиля, с любопытством осматривая умильные, словно игрушечные домики, аккуратные деревца и проезжающие мимо кары, отрываясь от этого только для того чтобы спросить Соломона о значении того или иного слова по радио (незнакомый язык Батавии, такой похожий и такой непохожий на низкий готик её разумеется тоже завораживал). Однако, как и следовало ожидать, когда к ним присоединились другие незнакомые ей аколиты, Саломея тут же стушевалась и заняв стратегическую позицию в углу комнаты, откуда у нее открывался вид на всех собравшихся, а сама она не привлекала особенного внимания, попыталась прикинутся серой мышкой, пониже натянув госпитальерский клобук, прижавшись к стене и не подавая голоса. Алые глаза темнокожей сестры впрочем все также горели любопытством под белоснежным апостольником, скользя от одного из её новых товарищей к другому, взвешивая, измеряя и оценивая. Саломея знала о том, что ей не достает внимательности и умения подмечать мелкие и не бросающиеся в глаза детали (в этом недостатке, происходящем по её мнению от легкомыслия и чрезмерной суетности ума, Саломею упрекала ещё первая её наставница в Схоле, аббатиса Целеста), но тут-то хватало и очевидных и бросающихся. Вон здоровенный амбал, обвешанный оружием с ног до головы, как вечное дерево игрушками, на праздник вознесения Императора. Очевидно что он гвардеец, да ещё из десантных войск. Побывал в переделках, покрыт шрамами, хочется надеяться что все они благородные, полученные в войне с врагами Императора, но что-то подсказывает что там есть пара-тройка заработанных при установлении "неуставных отношений" с сослуживцами. Откуда он собой такой, да где служил, да с кем воевал? А рядом с ним самый настоящий комиссар, строевая выправка, решительный взгляд, точные уверенные движения. Интересно где он раньше служил и кого вел в бой с противниками Человечества? А третий кто? Самый настоящий псайкер с посохом украшенным знаками Астра Телепатика (остановившись взглядом на нем, Саломея поспешно сотворила аквиллу, отгоняя нечистую силу, но тут же напомнила себе что Святой Рибел Гор, Во-Тьму-Смотрящий тоже был псайкером и это не помешало ему пожертвовать собой во благо Империума и Императора), но при этом в лице и повадке его чувствуется что-то грубое и дикое. Как представляется дикаркой и последняя из её новых спутников, высокая кареглазая девушка, чье тело тоже украшают многочисленные шрамы. Что это за татуировка у нее на руке?
Подобная игра, служившая одновременно и развлечением и упражнением помогавшим уму не потерять своей остроты, была привычным занятием для госпитальерши при встрече с незнакомыми людьми, ей же в свое время подвергся и Маченко и даже их случайные попутчики на корабле. От размышлений о сути их миссии это её совершенно не отвлекало, хотя Саломея все ещё не торопилась подавать голос чтобы задавать уточняющие вопросы. Из её угла вообще не доносилось никаких звуков, не считая негромкого постукивания простых деревянных четок, которые она держала в руках.