С грустью глянув на принявшуюся гарцевать перед корпоратами начальницу, вспомнил Веста вдруг. Настоящий командир. А не сявота корабельная. Сразу видно их. Тут же. Толерастов-котоцыпокотят. Да, для того остались в той жопе люди, чтоб здесь и сейчас корпораты получили всё на блюдечке. С голубой, блять, пидокаёмочкой. Побегут сейчас ведь. К станциям связи прилипнут. Начнут в эфир пиликать. И прилетят коллеги добрые технарей наших. Тут же. На крыльях любви. В броне уже, правда. И с "Арматами" вместо ножей хлебных. И расскажет тогда накачанный всякими суперсыворотками Кацман всё. Что видел, чего не видел, и о чем подумать боялся даже. Раскрутят "Авалон" до болтика коты добрые. Диски цапнут, образцы. И получится тогда, ВПЕЗАПНО, что информация вся, за которую головы сложили сослуживцы, однополченцы, кенты, сука, братья, уйдет. Зря, значит. Зря кровью харкали там. Зря дерьмо жрали ложкой столовой так, что за ушами трещало. Всё зря. Итог один. Один. Один. Один. Один итог. Вот так. Просто. Легко. Нежно. Кацман, гниль тупая, шлюха ты, в зад берущая, зачекан шаткий, расскажи-ка донам славным, почему и как мощь бахнулась. Выложи. Оттрахай в зад труп Шнайдера, Лексу в глазницу пустую по яйца штыря загони, Вернеру не забудь меж булок посиневших сунуть, Кингфилда трахни, Кимбелла. Всех выеби. И сдай потом. Скажи, что не ты блядь, а они - шалавы. И доброта. И мир светел, полон бабочек радужных и цветов райских. И. Пох. Прохрипел: - Асахина, это приказ?