Ты поскакал вперед, чувствуя, как нервно и бешено двигается мустанг, видя, как ушами он стрижет в сторону стада, и только поводья не дают ему повернуть голову туда, где опасно. Наверняка он сейчас и глазом косил вправо.
Ты выстрелил! Выстрел прозвучал тихо, куда тише, чем гром – "Пух!" – и всё. Дымок сразу унесло ветром, дувшим в лицо. Коровы вообще услышали?
Мустанг нёсся ошалелыми скачками, и ты не мог перезарядить карабин. Потом ты обернулся... и бросил его ко всем чертям!
Стадо перло прямо за тобой. Миллион коров в грозовой мгле вперился в тебя тупыми, налитыми кровью глазами, и все они бежали, бесцельно, тупо, но за тобой. Они хотели только догнать тебя. Это было жуткое зрелище.
Не было в принципе и шанса, что их остановит какой-то выстрел – они грома боялись больше, чем этого жалкого щелчка. Ты скакал, понимая, что ставка в этой скачке – жизнь.
Мокрый ветер хлестал тебя по щекам, ты обернулся еще раз, и порыв сорвал с головы шляпу. Копыта хлопали по воде, уже скопившейся между кустиками травы. Мустанг пока шел хорошо, но он был слишком напуган. Он быстро выдохнется... и тогда...
– Малец! Дарра! Вправо забирай! – услышал ты голос откуда-то сбоку. – Вправо давай! Не бойся!
Это кричал техасец.
Какой вправо?! Куда вправо?! Надо прямо скакать! Как тебе это вправо поможет!?
– Вправо! Вправо! Ну!
И ты забрал вправо, толкнув мустанга левой шпорой.
– Еще! Смелее давай! – он скакал где-то рядом. – Давай-давай! Правее! Ну! Резче!
И ты забрал резче. И обернулся. И увидел чудо.
Коровы, бежавшие более-менее ровным фронтом, начали поворачивать за тобой. Но передние поворачивали, а задние перли на них, и все они сгрудились и начали толкаться. И уже никто ничего не понимал. Самые крайние всё еще бежали за тобой, закругляя свой путь вокруг стада. В невыразимо тупом танце, миллион коров оставался в движении, но крутился сам вокруг себя. Это было так просто и так глупо, что ты сначала не поверил глазам.
– Ближе к ним! Ближе!
Ты заметил его – привставший на стременах подтянутый силуэт в привязанной к голове шляпе.
Капли дождя стекали по лицу, не давали нормально разглядеть происходящее, но ты взял вправо еще круче. Ты скакал буквально в паре ярдов от стада, вдоль его кромки, все коровы поворачивали за тобой и сбивались все сильнее и сильнее. Плэйнвью скакал за тобой и направлял тебя.
А потом стадо остановилось. Даже до коров дошло, что если топчешься на месте вокруг своей оси, то с тем же успехом можно и не топтаться. Они встали понуро, махая хвостами, крутя головами, снова скучные и спокойные, как будто не они только что неслись, готовые все смети к чертям на своём пути.
А чуть погодя гроза кончилась.
***
Вы вырыли могилу и похоронили изломанное тело Галливера.
Нашли сухое место и принялись осматривать ушибы. Развели костер, разделись, развесили на борту чак-вэгона свои рубашки и рабочие брюки. Было еще прохладно после дождя, но от костра шел жар и приятная сухость.
Все молчали.
Босс велел всем налить виски и выпить.
Но все все равно молчали.
– Хорошая работа, – сказал Босс, обращаясь к Плэйнвью, отчекрыжив себе кусочек табака и щелкнув ножиком. – Хорошая работа.
– Вы про что?
– Я про стадо. Разбежалось бы, если бы не остановил.
– Так это не я, – сказал вдруг Плэйнвью. – Это Дарра вон. Я так, помогал.
Все знали, что он тебя не жаловал, и потому для всех это было удивительно, но никто не усомнился в его словах. Плэйнвью был неприятный тип, но он не стал бы кого-то хвалить, если бы это было неправдой. У его дурного характера была и хорошая сторона.
– Серьезно?
– Да серьезно! Коровы-то за ним бежали! Он метнулся вперед, пальнул, поскакал. Я ток потом его догнал.
– Это правда? – спросил тебя Босс.
И все оживились. Мальчишка-рэнглер, который остановил стампид?! Во время грозы!? На паршивом мустанге!? Не шутите!?
И все тут же выпили за тебя. И сказали... немного хороших, скупых, но точных мужских слов. Всех, на какие их хватило после этого тяжелого дня. Знаешь... никто даже по плечу тебя не похлопал. Настолько это для них было круто. По плечу хлопают равных, а ты на пять минут стал чуть выше их всех. Потому что все они когда-то были рэнглерами. Но никто из них никогда не останавливал стампид. И уж точно не обе вещи сразу.
А говоря по-простому, все они охренели.
Только Герби сказал:
– Ничего себе! Во дал, пацан!
***
Без Галливера всей команде пришлось работать больше, но лично тебе всё стало... попроще. Во-первых, к тебе по-другому относились люди. Чет никто больше не покрикивал, по крайней мере какое-то время. И даже Прикли разрешил как-то поработать на его лошади.
А во-вторых, сами лошади стали... посговорчивее Дарра, посговорчивее. Не, в лошадях ничего не изменилось – они были всё такой же туповатой скотиной, лишь чуть-чуть умнее коров. Но ты сам в чем-то неумолимо изменился. Перестал делать лишние движения в седле, а нужные делал просто и без затей. Туда – значит туда. Сюда – значит сюда. Без метаний. Лошади это приняли, как данность. Они хорошо такие вещи понимали – к кому из тех, кто сидит у спине, можно относиться, как будто это птица насрала, а к кому – не, лучше не надо.
Потому что объезжали их как раз люди, которые знали, чего хотят.
Перегон закончился без особых происшествий – была пара сложных моментов на переправах, но никто на вас так и не напал и не попытался своровать ваших коровок. Вы доехали до Бакстер-Спрингс в июле, а в Августе уже достигли Канзас-Сити.
Канзас-Сити оказался городом размером побольше Денвера, а по характеру – попроще. Люди тут были, в основном такие же, как ты, твой отец или семья Донахъю. Говорят, тут много было переселенцев, но они уехали на Запад ещё весной, а теперь тут собирались ковбои. Здесь была конечная станция железной дороги – скот грузили в вагоны и отправляли в Сент-Луис, а оттуда – в Чикаго. Но много говорили о том, что скоро будет ветка и до Эбилина, Западнее, и вот тогда-то начнется раздолье – до Эбилина дойти с юга было попроще, побыстрее.
Некоторые ковбои ехали отсюда со стадами дальше на поездах, но немногие, поэтому были специальные бригады из ребят, кто только сопровождал коров во время перевозки. Называли их коу-панчеры или коу-покеры – за длинные палки, которыми они тыкали опустившихся на пол вагона животных, чтобы те встали и не были затоптаны другими коровами.
Коул спросил, почему никто не хочет ехать, вроде же работка непыльная.
– Да коровы-то не на лужок едут, – сказал Рин-Дин-Дин. – Ты че, бойню-то никогда не видел?
– Неа.
И он рассказал вам, как выглядят бойни в Чикаго.
– Корове перерезают горло. Потом подвешивают, чтобы кровь стекла – там такие желоба в полу. Потом потрошат и на блоке тащат по кругу и распиливают туши надвое – выходят полутуши. Их уже разделывают – снимают шкуры ножами, перерезают жилы. Рога и копыта – это на мыло. Кости – костная мука, для удобрений. Шкуры, если хорошие, идут на ремни, на сбрую. Ну а мясцо – на консервные заводы. Ну и... коровы, они ж хоть и тупые, а живые. Понятно, что это скотина безмозглая, что людей надо накормить. Но кто разок бойню увидит, тот уже не хочет снова. А тут – перекупщикам сдал и свободен.
Но отдыхать вам долго не пришлось – только вы отмылись, как Прикли нашел вам новую работу.
– Я тут поговорил с парнями. Оказывается, стадо в триста голов застряло в Эмпории. Его гнали два мужика, да только один ногу сломал. Давайте метнемся вчетвером, пока его другие не отогнали. Пригоним сюда быстренько! Хоть небольшая, а прибавка!
Босс с вами уже не поехал – его собственная доля в стаде с лихвой окупила потери, да и на зарплате Галливеру он сэкономил. Никто не удивился, когда он заплатил тебе, как и всем, по сорок долларов за месяц.
– Удачи, мистер Дайсон, – сказал он, пожав тебе руку. – В следующем году ещё погоняем коров. Я думаю, будет большой спрос.
Короче, ты заработал почти сотку. Сто баксов. У тебя никогда столько не было на руках. Да чего там... ты особо никогда столько и не видел!
Герби тоже остался с в городе – он получал хорошо и на зиму заработали за перегон с запасом. Поэтому в этот раз вы путешествовали без вагончика и налегке. Плэйнвью тоже попрощался с вами и уехал по своим делам. В итоге поехали вы вчетвером – ты, Коул, Рин-Дин-Дин и Прикли. Но ехать было недалеко – махнуть сто миль до Эмпории, а потом столько же обратно. У вас был вьючный мул, и вы возили на нем провизию и сухое топливо для костра.
Этот перегон уже вышел, как прогулочка – короткий, да и стадо было небольшое.
Только на обратном пути зарядил дождь. Вы несильно промокли – у вас была палатка из брезента, но земля разбухла.
И все равно... было здорово. После тяжелого перегона с юга ехать не по безлюдной прерии, а по Канзасу, мимо ферм и городков, оказалось очень приятно. Совсем нестрашно.
В Топике, городке на пару тысяч жителей, произошла такая встреча.
Крюка давать не хотелось, и вы погнали коров пусть и не по главной улице, но вдоль окраины.
Один из отелей выходил фасадом на окраину. Вы увидели, как из него вышла женщина и в сомнении остановилась в трех шагах от крыльца. У неё были большие тяжелые чемоданы: она, видимо, шла к станции дилижансов, но замешкалась, потому что пустырь шириной ярдов в сто, который ей предстояло пересечь и который раньше был дорогой, выглядел, как болото из грязи с редкими островками невытоптанной коровами травы, а обходить его было долго.
"Ну, женщина и женщина," – подумал ты. Строгая вроде на вид. Лет... сорока? Нельзя было сказать, что она одета богато, но явно и не бедствовала.
Коул сказал, кивнув в её сторону:
– Смотри, Дарра! Это, брат, настоящая леди.
Ты спросил, а что, мол, бывают ненастоящие?
– Пфф! Да почти все! – ответил Коул. – Все эти Фанни, Милли, Джуди... они так... ну, есть среди них порядочные, а есть не очень. Но это вот прямо леди!
Тем временем к даме подошел какой-то мужичок и, ухмыляясь, что-то сказал. Она, гордо подняв подбородок, ответила ему с презрением – вам не слышно было, что именно.
– Че эт там? – сказал Коул. – Так, ну-ка подъедем!
Ты возразил, что вам надо следить за стадом.
– Коровы – не бабочки, не улетят! – ответил Коул.
Вы подъехали, и ты заметил, как он придержал Голубку, чтобы брызги не попали на эту "леди".
– Идите и проспитесь! – в это время гордо выговаривала она привязавшемуся мужичку – небритому и довольно неприятному на вид. Вас она даже не заметила.
– Эу, деревенщина! – крикнул Коул, обращясь к общительному мужчине. – Леди вежливо попросила тебя удалиться.
– Ты вообще кто такой? – снисходительно спросил мужик, не очень напуганный.
– Коул Фоулмэн. Я посчитаю до трех, потом спущусь на землю и если ты ещё будешь тут, воткну тебя башкой прямо в грязь. Идёт?
– Шляпку свою не боишься запачкать? – спросил тот. Но что-то настрой у него пропал и ухмылочка погасла.
– Ра-а-аз... – сказал Коул и перекинул ногу через луку, усевшись на лошади боком. – Два-а-а... – мужичок, не дожидаясь развития событий, выругался, сплюнул и ушел.
Коул спрыгнул на землю и снял шляпу.
– Мэм, – сказал он. – Я Коул Фоулмэн, а это мой партнер Дарра Дайсон. (Это вообще-то солидно прозвучало! Раньше он представлял тебя попроще: "А это Дарра!" – и всё). – Мы заметили, что вы в затруднительном положении, и эта... хотели бы предложить. Свою помощь. Безвзд... даром, в общем.
Женщина посмотрела на вас с подозрением.
– Доброго дня, – сказала она. – Мне надо дойти до почтовой станции. Если вы возьмете мои чемоданы, я буду благодарна.
– А зачем вам пачкать ноги? – спросил Коул. – Садитесь на мою лошадь, я вас подсажу. Я поведу в поводу, а вы можете сидеть боком, если умеете.
– Благодарю вас, я пройдусь пешком, – отметила дама, примериваясь, как бы половчее подобрать юбку, чтобы не угваздать её основательно, и как бы в то же время выглядеть прилично.
Вы двинулись по чавкающему месиву. Коул тащил её чемодан, а тебе достался саквояж размером с новорожденного теленка.
– Далеко едете, мэм? – спросил Коул.
– Возвращаюсь в Луизиану.
– Ездили родственников навестить?
– Искала свою дочь.
– Дочь? А что с ней?
– Это долгая история, мистер Фоулмэн.
– Да я не настаиваю...
– Я долгое время не знала, жива ли она, а потом один человек, немного пролил на это свет.
– А как её зовут?
Она вздохнула.
– Она путешествует, вероятно, под вымышленным именем, а я не знаю, под каким.
– Ну, а все-таки?
Она назвала имя, но ты его не запомнил. То ли Кристина Фиел, то ли Катерина Мийел. Потом она добавила:
– Извините, я не представилась.
Она назвала и своё имя тоже. И оно тоже почти сразу вылетело у тебя из головы. Лора Тарби? Клара Фарби?
– Очень приятно! – сказал Коул. – А почему вы ищете её здесь?
– Сама не знаю... – ответила она. – Материнское сердце так чует. За год я объехала уже много городов, но... кажется, я уже готова сдаться. По крайней мере, на ближайшее время. Мне надо отдохнуть... Хотя когда я представляю, что она тут, в этой грязи... и непонятно, в каком качестве... Мне не по себе, джентльмены. Но у меня нет фотографии, и как я её найду, даже не зная, под каким она именем? Чем занимается...
– Она что же, и писем не пишет совсем?
Дама отрицательно покачала головой.
– Она что же, сбежала из дома? – спросил Коул.
– Мне кажется, это не совсем ваше дело, сэр, – с прохладцей ответила она.
– Это так, мэм, простите моё любопытство. Да я не то что выспрашивал, эх... я просто... подбодрить вас хотел! Потому что знаете, как это бывает – просто у тебя всё нормально, ни хорошо, ни плохо, вот и кажется, что не о чем написать. Я вот к примеру – посмотрите на меня! У меня же всё в порядке! А сяду матери письмецо написать... даже и не знаю, о чем. "Мам, я сегодня хорошо поел бобов с говядиной?" Глупо!
– Не глупо, – ответила леди с теплотой. – Завтра же и напишите ей такое письмо, мистер Фоулмэн. Вам ничего не стоит, а её вы сделаете счастливее.
– Ну, спасибо за совет, мэм!
Вдруг она остановилась, достала платок и прижала его к глазам. Но она не рыдала. Всего две-три слезы скользнули по её лицу, и потом она взяла себя в руки.
– Извините меня, джентльмены, – сказала она, сжала платок в маленьком кулачке и двинулась дальше. – Идем же.
Вы дошли до станции и поставили чемоданы.
– А мне показалось... у вас ирландский акцент?
– Это так, – ответила она. – Мои родители были ирландцы. Мой отец, увы, умер в прошлом году.
– А-а-а. Наши соболезнования, мэм. Дарра просто тоже ирландец.
– Рада это слышать, мистер Дайсон, – сказала она тебе. – Ну что ж, джентльмены, я сердечно благодарю вас за заботу, но думаю, нам пора попрощаться.
– Для меня было честью познакомиться с вами! – сказал Коул. – С на... с настоящей леди, вот, – смущенно добавил он.
Она улыбнулась сдержанно, одними глазами и уголками губ.
– Вы славный молодой джентльмен, мистер Фоулмэн. И вы, мистер Дайсон. Но мой отец, упокой господи его душу, был простым фермером.
– Я всегда думал, что дело не в этом, – сказал Коул, подняв на неё глаза, которые до этого почтительно отводил в сторону.
– Может, вы и правы. Прощайте, джентльмены.
Вы дотронулись до шляп, сели в седла и поехали к стаду.
– А, чтоб меня, настоящая леди! – сказал Коул.
Ты спросил, что в ней такого.
– Да как сказать-то... принципы что ли. Есть вещи, которые другие делают направо и налево. Типа знаешь: "А чего, а все так делают." Другая бы там рыдала, плакалась нам, или деньги выпрашивала, или что... А она лучше согласится, чтобы её убили, но так не поступит. Достоинство, етишкина тишка! Поэтому, брат, ей всё можно. Поэтому мужчины ей должны подавать руки, помогать, всячески оберегать, а если кто обидит или хоть попытается – надо воткнуть его башкой в навоз и покрутить там для ума. Леди – это... как бы это сказать... Ориентир такой. Маяк. Да и просто это красиво, брат. Можно просто вспоминать, и на душе легче от того, что такая женщина живет на свете и ходит по нему с гордо поднятой головой. Вот её отец был простой фермер, да. Но может, не в этом дело. Может, вроде как у неё внутри была почва, и она посмотрела, как другие леди себя ведут, и это семечко туда упало. И когда она вышла замуж, а по-мойму, она точно не за простым фермером замужем, она эти правила пустила в жизнь, прорастила в себе. Я так себе думаю. Наверняка, и дочери своей передала...
Он помолчал.
– Надеюсь, она ещё хоть раз увидит свою дочь.
Не знаю, что ты думал по этому поводу и было ли тебе легче от того, что такая дама живет на свете. Но уверен, ты бы тогда очень удивился, если бы узнал, что не только встретишься с её дочерью, но что однажды, девять лет спустя, вы вместе будете планировать ограбление поезда в штате Вайоминг.
***
А потом вы вернулись в Канзас-Сити. Там с вами расплатились за перегон (вышло негусто, но с учетом, что харчи оплачивались, и неплохо).
– Надо хоть город-то посмотреть, а то в прошлый раз толком не успели! – подмигнул вам Рин-Дин-Дин.
Вы обошли три два или три бара, в каждом пропустив по стаканчику, и уже изрядно навеселе завалились в "Счастливого путника".
Канзас-Сити, несмотря на быстрый рост, оставался городом приличным, но был там квартальчик у порта, и еще одно место, Эдикотт стрит. Там вы и оказались, слоняясь по улицам. "Счастливый путник" – это было заведение, которое можно было охарактеризовать выражением "всего понемногу". Тут легонько поигрывали в карты, тут немножко танцевали, тут много пили и ещё на втором этаже сдавали комнаты "в почасовую, если джентльменам надо".
Народу было прилично, общество шумное и веселое, и вы с Коулом принялись ждать у стойки, когда освободится столик. Зачем вам нужен был столик? Да черт его знает, ни зачем не нужен, просто а чего бы не подождать?
– Да что-то жрать охота! – заявил твой партнер. Сейчас по бифштексу закажем. – Эй, милейший, у вас есть бифштексы? Так, а что есть тогда?
Тут к вам подошла девушка, на вид страшно приличная, если бы не непринужденная веселость, с которой она смотрела на мир вокруг из-под легкого чепчика. У неё были темные глаза, а темная вьющаяся прядь легкомысленно выбивалась и падала на лоб.
– Джентльмены ищут компанию? – спросила она с легким акцентом, можно даже сказать картаво.
Коул сразу потерял к ужину всякий интерес.
– А как же! – заявил он. – Конечно, ищем! Ещё и как, мисс! Я Коул Фоулмэн, а это мой партнер Дарра Дайсон. Парень хоть куда! А как вас зовут, с позволения так сказать? Я...
Тут на него налетел какой-то парень, который нес в обеих руках по кружке пива.
– ДА ЧТОБ Я СДОХ! КОУЛ! КОУЛ ФОУЛМЭН! – гаркнул он.
– Да чтоб я подавился виски, если ты мне не мерещишься! Барри Уилкокс! – заорал Коул. – Мисс, вы подождите, я мигом!
Вышла заминка – у одного в руках было пиво, а другой непременно хотел его обнять. Это был какой-то приятель Коула, черт его знает когда и где успевший с ним познакомиться. Они начали обычные для подвыпивших людей, пораженных ничего не значащей встречей, расшаркивания и ритуальную беседу под названием "сколько лет, сколько зим".
– Ваш компаньон, кажется, увлечен разговором, – сказала девушка. Сколько ей было лет? Двадцать... два? Или около того? – А вы, мьсе Дайсон? Не желаете расслабиться в приятном обществе.
В результате непринужденного обмена фразами ты выяснил, что стоит это ДВЕНАДЦАТЬ долларов. Да как бы ничего себе! Недельный заработок!
– Так по-французски, мсье, – сказала она и стрельнула в тебя глазами. Ты спросил, а в смысле?
Тут она придвинулась к тебе вплотную, так, что ты ощутил на щеке её дыхание.
– Вы очень молоды, мистер Дайсон, – сказала она игриво. – Это хорошо. И очень неопытны. Это можно и нужно исправить. Согласны?
Когда ты выпил уже три стакана, тяжело отказаться от подобного предложения.
– Меня зовут Доротея, – сказала она, странно исковеркав имя "Дороти". – Минутку.
И она кивнула бармену, а бармен достал из-под стойки ключ и двинул ей двумя пальцами, потом, не спрашивая, достал початую бутылку и два стакана. Девушка послала ему воздушный поцелуй, и вы пошли наверх.
Почему-то все самое приятное в этой жизни происходит на втором этаже.
***
Комната была обставлена... по-спартански, назовем это так и не будем с занудством описывать отслаивающиеся обои. Дороти зажгла лампу.
Ты уже примерно представлял, что сейчас будет, положил деньги на столик и начал снимать жилетку.
– Не-не-не-не, – остановила она тебя. – Рано. Садитесь, мистер Дайсон, – и кивнула на кресло. Потом она сняла чепец, и темные волосы рассыпались у неё по плечам. Потом она налила виски в стаканы – так, слегка, по-дамски, на два пальчика. Протянула тебе стакан.
Черт его знает, была ли она француженкой! Из иностранцев ты в жизни видел только немецких арендаторов и мексиканских бандитов, и то насчет последних еще вопрос, иностранцами были они, или вы, так что эксперт из тебя был по этому вопросу не слишком толковый. Но... это было важно? Если и не была она француженкой, то прикидывалась классно!
– Вы слышали о Париже? – спросила она.
Нууу... нельзя сказать, что ты совсем ничего не слышал о Париже. Но точно можно сказать, что ты никак его себе не представлял.
– В мире много городов, мистер Дайсон, но только один из них – центр мира. Я там родилась, и потому я знаю. Нью-Йорк, Лондон, Бостон, Сан-Франциско... все они погрязли в суете и стяжательстве, не так ли?
Она говорила, стоя к тебе вполоборота и словно бы не глядя на тебя. В этом было что-то от представления, вроде как у фокусника, которого ты однажды видел в Денвере. Он там потом какую-то чепуху показывал, отгадывал карты и еще что-то делал, и называл это магией. Вот и тут было ощущение, что сейчас покажут какую-то чепуху за двенадцать долларов, а потом магией назовут. Все это пахло каким-то трюком.
– Париж, мистер Дайсон, это... пари э ля виль д'амур. Эти слова... их лучше не переводить. В переводе все теряется. Музыка теряется. Вы любите музыку? Помогите мне расшнуровать корсет.
Она отпила виски.
Ты помог ей со шнуровкой.
Потом она взяла тебя за руку, довела до кровати и сказала:
– Теперь вы мне не мешайте, а я вам объясню, что значат эти слова. Закройте-ка глаза.
Потом она тебя поцеловала.
О, она это умела.
Это был очень робкий, осторожный поцелуй, легкое касание. Но стоило тебе лишь слегка отозваться на него, и он тут же стал сильным, плотным, затягивающим. В нем было что-то от перетягивания каната – вы, кажется, не размыкали губ, и все равно будто бы то она тебя целовала, то ты её.
И ты даже не сразу понял, что она расстегнула пряжку твоего ремня и нажала тебе в грудь руками, чтобы ты сел на кровать, а потом и лег, инстинктивно уперевшись в неё локтями.
Ты увидел её темные глаза, мерцающие, как два драгоценных камня, под изящными, чуть подведенными бровями. Она выгнула одну из них, словно намекая на что-то, и улыбнулась влажными от вашего поцелуя губами, а потом прижала палец к губам.
– Тссс! – сказала она. – Сейчас все и поймете.
Она провела рукой, дразня тебя и ты понял, что попался. Эта женщина смотрела на тебя так, как будто у неё была над тобой власть, дарованная ей древним, загадочным городом. Даже если она в нем ни разу не была. Не в этом было дело. Просто она знала какой-то секрет, и могла тебе его показать, а если не покажет – так ты помрешь дураком, Дарра Дайсон, ничего стоящего в мире не увидев, кроме глупых рогатых голов и пыльных прерий. Хоть сто стампидов останови.
Потом она отвела глаза, продолжая тебя трогать, а когда снова посмотрела тебе в лицо, то всё изменилось.
– Мистер Дайсон, – проговорила она, едва дыша. – Вы очень хорошо целуетесь...
Она расстегнула одной рукой пуговицы платья, вылезла из него, как змея, сбрасывающая кожу, потом стянула рубашку, и ты увидел нетронутую губами младенца, изящную грудь и темные соски. Она дотронулась ими до тебя. Но это была уже не игра, не подразнить мистера Дайсона. Ты понял, что двенадцать долларов – это чепуха, двенадцать долларов – это так, только прикоснуться к ней. А вот то, как она на тебя смотрит – бесценно.
Она смотрела на тебя с неподдельным восхищением.
Из этого взгляда, из того, как обмирающе приоткрылся её рот, можно было сделать два вывода. Ты – самый крутой ковбой на земле. Не, не так. Ты – самый лучший мужчина на земле, оказавшийся ковбоем... ну, временно, а может, навсегда, как захочешь. А второй – что все женщины мира, которые тебя отвергли, не разглядели, не поняли – круглые дуры.
Потом она опустила голову вниз, и ты узнал, что это за "виль д'амур". Она тебя обволокла ртом, словно облаком, нежным, как пуховая перина. В её прикосновении была бережность, забота и томящееся восхищение.
Это было самое нежное прикосновение, которое ты помнил в своей жизни – нежное, и вместе с тем немного требовательное, немного обещающее. Тяжело было не обомлеть от такого.
Иногда она поднимала на тебя глаза, и в этом взгляде было восхищение пополам с насмешкой. Несмотря на то, что ты не читал книг и вообще не очень знал, на что похож мир за пределами Великих Равнин и штата Айова, ты понял смысл. "Мистер Дайсон, вы – самый крутой и желанный мужчина во всем мире, – светилось в них. – И сейчас вы в моей власти. Но я, так и быть, употреблю её исключительно для вашего наслаждения. Потому что я люблю вас и только вас."
Потом она стала тебя дразнить. Твои "игры в ухаживания" с Джудит, когда вроде вы то смеялись вместе, то она оказывалась сама по себе, а ты – сам по себе, были ничто по сравнению с этими пытками.
Ощущалось это так, как если бы сладкая патока или сгущенка стекали по стеночке стакана или банки тебе в рот – медленно, неотвратимо, тягуче, и уже почти, уже ещё чуть – и достанешь... а нет, извините, мистер Дайсон, пострадайте ещё немного.
А потом опять. И опять.
Прихлынуло – отхлынуло. Прихлынуло – отхлынуло. Рот – взгляд. Рот – взгляд.
Один раз она выпустила тебя из плена и подула – и сразу стало прохладно и стыло, захотелось назад в тепло и уют её нежного, волшебного рта, хоть умоляй. Но раньше, чем ты подобрал слова, желание было исполнено.
И опять капелька сгущенки ползет по стенке стакана, дразнит сладостью. И опять – неее, не так быстро, мистер Дайсон.
Ты непроизвольно порывался положить этому конец – встать, приподняться, схватить, заставить, что-то сделать... куда там.
Она тебя останавливала каждый раз, и каждый раз по-разному. То ускорялась вдруг, и ты сразу терял интерес к любым своим действиям и мог только лежать, надеясь, что вот оно! То сжимала тебя рукой и смотрела, подняв бровь, дескать, "вы уверены, что вы знаете, что делаете? Я-то знаю!" – и ты отступался.
А она знала.
Вскоре ты был измучен наслаждением так, что еле дышал. Ты хорошо усвоил, что плоть бывает тверже стали, но при этом не теряет возможности чувствовать... всё. Ты был, что называется, "готов".
Тогда она застонала. Это был легкий, едва слышный стон, но в нем было тоже столько удовольствия, столько невысказанной неги, что ты понял – ну это не может быть ради денег. Это все – ради тебя. Как так может быть? А черт его знает...
И тут уже Дороти пошла на приступ Аламо с такой прытью, что ты в одеяло руками вцепился. Она делала это плотно, страстно, уверенно, но... не яростно. В ней все равно оставалась мягкость и настойчивость женщины, а не гнев Санта Анны. И от этого было спокойно и уверенно. И ты понял, что сейчас "всё будет".
Но оно пришло не сразу. Оказалось, в те разы, когда раньше она дразнила – это ты был ещё не на краю. Ты дошел до края... и нет, не закончилось. Словно открылась дверь в следующую комнату, где точно все будет. Но и там нет. И в следующей нет. И в следующей.
И тут она остановилась – это был момент отчаяния. Крикнуть хотелось, что же ты делаешь-то, а!?
Но хорошо, что ты не крикнул. Не мешайте волшебникам за работой, как говорится.
Она спустилась ниже и там тоже сделала с тобой что-то мокрое, страстное, витиеватое и приятное. Что-то такое, от чего хотелось сказать "оооооо!"
Потом она вернулась наверх, и был уже последний штурм, короткий. И вот он был яростный – она стонала уже почти в голос. И звук был такой... мокрый щелчок, как будто сумка подпрыгивает и сочно так хлопает по боку лошади. После быстрой атаки кончилось всё стремительно, хотя для тебя секунды растянулись в часы. Секунды три или четыре. За эти секунды все двери во всех комнатах распахнулись настежь одна за другой, образовав коридор, и в этот коридор мозг твой и тебя всего втянуло, а потом вытянуло.
Прямо в её влажный рот.
Чувство... чувство было такое, как будто ты закончился. Ты понял, что "выжат досуха" – это не только про работу со скотом бывает. Ты бы сейчас не смог встать с кровати.
Дороти застенчиво сглотнула и посмотрела на тебя, улыбаясь, с видом человека, который показал карточный фокус изумленной публике. Одна капелька пристала у неё к уголку губ. Она медленно, оценивающе потрогала её языком, потом сняла у тебя с шеи платок, вытерла им губы и засунула его тебе в нагрудный карман.
– Мон амуррр, – промурчала она полушепотом и подмигнула.
Ты отходил ещё долго. Она тебя не торопила.
***
– Было очень приятно познакомиться с вами ближе, мистер Дайсон, – сказала она, как обычно грассируя "р". И снова подмигнула тебе.
Она взяла стакан.
– Кстати, если вам всё понравилось, я буду признательна, если вы кинете Берни монетку за виски. Нес-па? – и она рассмеялась, так, что было ясно – не выпрашивает она у тебя этот доллар. Просто мало ли... ты такой молодой. Вдруг ты не понимаешь, как мир устроен, и что барышню положено угощать, даже если она француженка. Даже если ненастоящая француженка.
Она проводила тебя до выхода и открыла дверь. Ты вышел на ватных ногах... и чуть не столкнулся с Коулом. Он что ли ждал там?
– Добрейший вечерочек, мэм! – сказал он, широко улыбаясь и дотрагиваясь до шляпы. – Мы с вами начали знакомиться, да по досадной случайности недознакомились. Это можно и нужно исправить!
Но Дороти его тон чем-то не понравился.
– И вам добрый вечер, а вернее, доброй ночи, – сказала она прохладно, давая понять, что разговор окончен.
– Рад что вы настроены на беседу! – Коул сделал вид, что этого не заметил.
– Я устала, – ответила Дороти сухо. – В другой раз, мистер.
– Мистер Фоулмэн! – ответил Коул. – Я как раз тоже собирался отдохнуть. Почему бы нам не отдохнуть вместе?
– Пшел вон, – сказала Дороти и попыталась захлопнуть дверь.
Но Коул ловко подставил ногу в ковбойском сапоге.
– Да вы не знаете, от чего отказываетесь! – пошутил он, все еще игриво.
Тогда Дороти выплеснула ему в лицо виски из стакана. Виски потекло у него по подбородку.
– Убери ногу! – процедила она.
Коул не пришел в восторг от такого развития беседы.
– Кажется, кого-то придется поучить манерам, – сказал он недобро, вытирая лицо тыльной стороной ладони.
– Я сейчас хозяина позову, – предупредила девушка.
И тут ты увидел кое-что такое, чего не видел раньше. Лицо у Коула, обычно светлое, приветливое и слегка смеющееся, стало жестким, как у волка или у сторожевой собаки. Страшным оно стало.
– Я те позову, шлюха, – произнес он глухо, твердо и отчетливо. – Только попробуй у меня.
И вдруг рявкнул негромко, но ооочень решительно.
– НУ-КА ЙОПТ ОТОШЛА ОТ ДВЕРИ!
И Дороти, ты ясно увидел это, струхнула не на шутку.
Было понятно, что это – Коул, что он... ну... не задушит её, не застрелит, не порежет ножиком. Но ещё было понятно, что вряд ли человек с таким лицом будет делать с ней что-то приятное и милое. Не про Париж у них разговор будет, ох, не про Париж.
И может быть... может быть тебе стоило вмешаться.
А может быть... может быть и нет.
– Дарра, подожди меня внизу полчасика, – сказал твой партнер, и посмотрел Дороти в глаза так, что она попятилась, боясь издать хоть звук.