Ты родился в Чарльстоне, в семье адвоката Юджина Мура. Его отец, Спенсер Мур, был родственником крупного банкира, но не по прямой линии.
Твой дед торговал хлопком, как и большинство торговцев в Чарльстоне. Детей у него было всего двое (не считая умерших во младенчестве) – один его сын (твой дядя Хармон) стал художником. Дядя имел свою мастерскую и писал на заказ портреты (не очень хорошие, но очень торжественные, и плантаторам этого хватало). Второй сын Спенсера (твой отец) – окончил колледж и стал адвокатом.
Чарльстон 1830-х и 1840-х был городом, в котором Юджин Мур – молодой, умный и энергичный – был просто обречен на успех.
Каким был этот город в те времена?
Позже про него будут говорить: "Хлопок, рабы и спесь." И того, и другого, и третьего тут и правда было много. Но на самом деле так говорили в основном из зависти. Чарльстон был городом красивым и полным достоинства.
Новый Орлеан – это "дама полусвета" Юга. Еще, конечно же, это был промышленный центр, транспортный узел и так далее, но... но все понимали, что нравы там... так себе.
Саванна была городом донельзя патриархальным – приличным, чинным, но уж слишком сонным, слишком плантаторским.
Атланта – молодым маяком прогресса, бойким, но в первый ряд ему лезть еще рановато.
Ричмонд – местом, где бился политический пульс юга, а значит местом... слегка скандальным.
А Чарьстон... Чарльстон был городом, в котором шла торговля, да. Но который никогда, ни за что не опускался до того, чтобы стать "просто торговцем". Здесь держали стиль. Здесь крутились огромные деньги, как и на севере, во всех этих Бостонах и Нью-Йорках... но вот только не они здесь были главным. А главным было именно что достоинство. Чарльстон был словно джентльмен, которому не плюют вслед не потому что боятся, а потому что... ну хорош! Не смазлив, не чванлив, не душен. Человек-камертон, по которому отстраивают стиль все остальные. Нравственный и интеллектуальный образец для всего Юга.
Но были у этого города и грязные секреты, увы.
Во-первых, не всегда он был таким. Когда-то город этот был развращенным и коррумпированным донельзя, и именно поэтому Черная Борода облюбовал его окрестности, как базу. Это был рассадник пиратов и контрабандистов всех мастей. Но за сто лет с коррупцией кое-как научились бороться, а если не получалось – так хоть заметать её следы под ковер.
А во-вторых, Чарльстон (как и вся Южная Каролина) выглядел, конечно, очень достойно и здорово. Но только обусловлено это было тем, что всю грязную работу делали рабы. Да дело даже не в грязной работе! Богатство этого города напрямую зависело от рабов, вкалывавших на плантациях по всему штату. И в самом Чарльстоне рабов было было просто превеликое множество. Впрочем, времена, когда негров возили из Африки, набив в трюмы, как тунцов в бочки, давно прошли. Конечно, законы о рабовладении были суровыми – не только раб по ним всегда должен был знать своё место, но и его хозяин. Раба нельзя было обучать грамоте, нельзя было платить ему зарплату, жилище его надо было регулярно обыскивать, и за нарушение некоторых правил можно было даже попасть в тюрьму или во всяком случае получить крупный штраф. И все же... законы законами, но рабы были частью общества, а не говорящим скотом. Для многих хозяев – как неразумные дети, которых нельзя баловать, а нужно следить, чтобы они приносили пользу. По крайней мере, так было в городе и на маленьких плантациях, ну, а на больших, конечно, не сахар. Но кто рассказал бы тебе об этом в десять лет?
Когда тебе было десять лет, умер твой дед, и он умер со спокойной совестью – его сын, Юджин Генри Мур, уже пришел к успеху. Он закончил колледж, он начал практику, он добился в ней такого успеха, что купил собственный дом – потому что отеческий дом оказался для его семьи с четырьмя (ну, тогда еще тремя) детьми маловат. Твой отец в основном делал деньги на торговых делах, делами о рабах он занимался мало. Торговцы хлопком, индиго и рисом – вот кто были его клиенты. Он специализировался на коммерческих тяжбах, но брал в работу и уголовные – по обвинениям в мошенничестве, например, или в растратах.
Господи, как же он был хорош! Он был сам, как Чарльстон! Среднего роста, представительный, учтивый, в угольно-черном фраке и перчатках, с правильной речью и идеальной осанкой – про него шутили, что он выигрывал дела в тот момент, как входил в зал и кланялся судье или присяжным. Хотя, конечно, это было не так. Единственное, что было франтоватого в его облике – это трость с бронзовой головой льва. Было даже такое выражение у его соперников – "берегись, молодой лев тебя сожрет."
Его жена, Кристина Мур (твоя мать), была урожденной Сазерленд, дочерью другого торговца. Она была третьей или четвертой дочерью, и отец женился на ней, что называется "не из-за большого приданного". Приданое-то было скромное. Но они были до того красивой парой, что их свадьба воспринималась всеми, как что-то само собой разумеющееся.
От неё вам с братом достались светлые волосы – волосы у отца были темные, каштановые.
Твой брат Баском был всего на полтора года старше тебя. Но ещё у вас была старшая сестра – Элизабет, Бетти, "Бет-Ли", как её дразнил Баском. И она тоже была умна и хороша собой. Очень красива, если сказать напрямик – черные вьющиеся волосы, изящный нос и вскинутые брови, карие глаза... И ещё она упирала руку в перчатке в бок, за что мама иногда делала ей замечание. Но этот жест так ей шел! Конечно же, Лиз была страшная задавака! Но... у неё были для этого все причины – в семнадцать лет, когда тебе было десять, а Басу – одиннадцать, папа... отправил её в колледж!
Девушку! В колледж!!! Нет, ну вы представляете! В самый знаменитый женский колледж в стране, Уэслиан в Джорджии, колледж свободных искусств, который ВЫДАВАЛ ДИПЛОМ БАКАЛАВРА! Папа страшно гордился тем, что его дочь учится именно там, и, может быть, не первая на потоке, но точно не последняя.
Потом, уже в пятьдесят четвертом, у вас родился третий брат – его назвали Цезарем, но между собой говорили "Малыш-Цезарь".
Как вы вообще жили? О, папа постарался, чтобы вы не скучали. Как только беззаботное детство миновало, на вас накинулись разного рода учителя. Чего только они не впихивали вам в голову с братом! Ты учился лучше него – то ли у тебя было больше способностей, то ли Бас просто дурака валял. Его всегда больше привлекало что делается на улице. Сначала учеба просто раздражала, потом ты привык... потом лет в двенадцать, понял, что у папы есть какой-то проект. Он не называл его так, но он часто говорил "у вас должно быть все хорошо." И поначалу это радовало – вот же, папа вам добра желает, надо постараться. Но потом ты понял, что ключевое слово в этой фразе – "должно". Папа добился успеха. Вы тоже добьетесь. Или зачем вообще всё? Зачем он женился, развил свою практику, зачем купил старый дом?
Дом был двухэтажный – с большими комнатами внизу и спальнями наверху, с чердаком и колоннами. Это был дом старой постройки, чуть ли не колониальной эпохи, отданный владельцами по хорошей цене иии... папа не сразу понял, почему. Когда дом продавали, он выглядел весьма впечатляюще, но потом его пришлось ремонтировать – там штукатурка отвалилась, здесь доска гниёт.
Впрочем, за такими вещами следила мать, а вас эти хлопоты не касались. Ты запомнил старый дом на Хьюгер-стрит, как дом, полный света – в нём были большие окна, и солнце, проникавшее между пальмами в окна сквозь не до конца сдвинутые портьеры, четким лучом прочерчивало полумрак, и в этом луче медленно летели вверх и вниз пылинки. В этом доме всегда пахло покоем и достоинством. Сильнее всего им пахли большие часы в виде башни, отбивавшие полдень мелодично и солидно.
У вас были слуги – все сплошь негры. Кучер (у вас не было своей конюшни, но папа любил, чтобы его в суд возил хороший кучер, пусть и в наемном багги, потому что по дороге он мысленно повторял свою речь), кухарка, горничная, няня. И ещё старый Джош – это был слуга ещё дедушки, он папе достался по наследству. Он в основном бездельничал, но хорошо следил за всеми остальными, а следить за ними, как ни крути, было надо, а то бы они тоже начали бездельничать. А еще старый Джош играл со всеми младенцами в этой семье. Считай, вторая нянька!
Но когда в доме испортилась крыша, негры её починить не смогли, и тогда папа нанял белого работника. Его звали Дональд, ему было лет двадцать шесть, он был скромный малый. Он взялся за месяц починить её в одиночку, лишь изредка звал какого-то своего напарника. Это оказалось намного дешевле, чем нанимать бригаду.
С этим Дональдом приключилась преинтересная история.
***
Это было в пятьдесят шестом году – Басу было семнадцать и он уже подумывал, в какой колледж поступать, хотел идти в Цитадель, учиться на офицера. Когда вы были маленькими, отгремела Мексиканская война, и всем мальчишкам хотелось на следующей войне стать генералами, ну, а потом и президентом, как Закари Тейлор. Только папа был против, и Басу приходилось готовиться на юриста.
Бетти же как раз не так давно вернулась из своего Уэслиан. Она уже давно дебютировала в свете, её частенько приглашали подруги даже в такие салоны, в которые не очень-то приглашали вашего папу. Ну, а Цезарю был всего год.
Дональд работал хорошо – папа был доволен. Однажды он пригласил его за стол, отобедать. Все к этому долговязому аккуратному парню уже привыкли и привязались, а негры его даже немного полюбили.
– Расскажите о себе, – попросил его отец.
Дональд рассказал, что живет в доме у отца, но что у его дяди есть маленькая плантация милях в двадцати от города. С папой дядя в давней ссоре, но тот пообещал оставить плантацию в наследство племяннику.
– У вас, вероятно, большие планы по поводу неё? – снисходительно спросил мистер Мур.
Бас, ухмыляясь, прошептал тебе на ухо: "Сейчас Дональд будет просить нашего папу помочь оформить наследство!"
– Я бы не сказал, – ответил Дональд. – Бог даёт мне возможность зарабатывать честно в поте лица своего. А планы... планы – это как получится, сэр. Я, конечно, постараюсь приумножить то, что получу, но ведь не планы – главное в нашей жизни.
– А что? – спросил отец с любопытством.
– Достоинство, мистер Мур.
– Что вы имеете в виду?
– Достоинство – это манеры и искренность. Так мне говорил мой дядя. О моих манерах судить не мне, но чтобы быть искренним, сэр, надо быть уверенным, что ты делаешь праведное дело.
– Я вас не вполне понял, молодой человек, – сказал отец, отчего-то напрягшись.
– Я, вероятно, сказал что-то неприятное. В таком случае простите меня, сэр, – смущенно постарался сгладить углы Дональд.
– Нет, продолжайте, – попросил его отец.
– Если ты вырастил хлопок своими руками – ты живешь честно, ведь так? – спросил его ваш работник.
– К чему вы клоните?
– Ни к чему, сэр. Я просто говорю, что это главное.
– Вы что же, плантацию будете без рабов держать?
– Я буду сам работать, сэр. Но и о рабах я буду заботиться. Их труд тоже будет честным. Никто на моей плантации не ударит раба просто так.
Папа держался хорошо, но потом не стерпел. Что-то в словах Дональда сильно его задело.
– Я бы хотел прояснить, вы что же, считаете мой труд нечестным?
– Ну... если мне будет позволено говорить прямо, сэр...
– Только так и следует, юноша.
– Нет, сэр, я так не считаю. Вы в каком-то смысле, как врач, к которому приходят, если здоровье пошатнулось. К вашим услугам прибегают, когда другого средства нет, а нужно отстоять имя, собственность или репутацию. Но когда вы спрашиваете себя: "А точно ли человек, которого я защищаю невиновен?" – вы знаете ответ?
– Конечно, – сказал папа, слегка натянуто улыбнувшись.
– Ну и хорошо, – пожал плечами Дональд. – Благодарю вас за обед, сэр, мне кажется, я злоупотребляю вашим гостеприимством. Если вы позволите, я пойду.
Но по папиному лицу все за столом отчетливо поняли, что ответ, который хотел услышать Дональд, был "конечно, да", а не конечно.
– Никогда не видел па таким... опрокинутым, – сказал тебе в тот день Бас.
Папа даже хотел рассчитать Дональда, но мама воспротивилась – домашними расходами управляла она, и по её мнению это был очень хороший работник: стоил дешево, а делал всё хорошо.
Ты встретил Дональда еще один раз – на лестнице в вашем доме. Ты по ней поднимался, а он спускался, наверное, закончив работу на чердаке. У него был какой-то странный вид, немного безумный что ли... Он посмотрел на тебя, смутился и назвал "сэр".
***
Вскоре пришла пора Басу поступать в колледж, и он... не поступил!
Папа был расстроен. Маме было не до того, она возилась с Цезарем, её последним, как она понимала, ребенком. Ну, а Лиз только пожала плечами.
А потом случилось такое, что сильно изменило папину жизнь. Это было в ноябре. Было прохладно, около пятнадцати градусов.
К вам в дом опять пришел Дональд – в скромном, но опрятном фраке, что выглядело по меньшей мере странно! Фрак ему не очень-то шел, он в нем выглядел, как пароход, к которому приделали мачты и паруса от чайного клиппера.
Было часа три пополудни, воскресенье, вы вернулись из церкви и папа курил у себя в комнате. Он спустился и принял Дональда в гостиной. Вы были там же.
– Что вам угодно? – прохладно осведомился он.
Дональд выглядел так, как будто папа навел на него ружье, у него губы подрагивали, свою шляпу он держал в руках. А сказал он такое, от чего в комнате повисла звонкая, оглушительная тишина.
– Мистер Мур, сэр. Я... я пришел просить руки вашей дочери.
Папа молчал с полминуты, пытаясь это осмыслить.
– Но... зачем вы это делаете? – спросил он с раздражением. – Это же глупо. Элизабет никогда не выйдет за вас замуж, даже если я ей прикажу.
– А вы... вы позовите её, пожалуйста. Пусть мисс Мур скажет за себя.
Тут папа всё понял.
– В любом случае, я вам откажу, – сказал он очень сухо. – Прощайте, мистер Дентон.
– Прощайте, сэр, – ответил тот сквозь зубы.
А на следующей неделе Элизабет Мур сбежала из дома, обвенчалась с Дональдом Дентоном и стала его женой. И хозяйкой крошечной плантации с двумя неграми и лохматой собакой.
И не было удара страшнее, который наносила бы жизнь Юджину Муру.
***
Папа начал проигрывать дела. Вернее, даже не так: он проиграл два дела подряд. История с Элизабет, странная и глупая, стала достоянием общественности. И папу... папу через полгода перестали приглашать выступать на серьезных процессах. Молодому льву, который был уже не молод (сорок шесть лет, как ни крути), сломали спину.
В пятьдесят восьмом году тебе исполнилось восемнадцать лет. Был август, стояла жара под тридцать градусов (Южная Каролина была жарким штатом). Папа позвал вас с братом в кабинет.
Вы вдруг заметили, как он постарел.
– Мальчики, сказал он нехотя. В этом году... в этом году кто-то один из вас сможет пойти учиться в колледж. Бас, я не хотел бы лишать тебя второй попытки. Но и Юджину я отказать в попытке не могу. Вы можете попробовать поступить оба.
Но если у вас получится, учиться сможет кто-то один. Решите... решите сами, кто из вас это будет.
Бас за год взялся за ум, он ждал этого момента долго, учился изо всех сил... и теперь... теперь счастливчиком должен был стать кто-то один из вас. Да, второй сможет поступить в следующем году. Возможно. Если денег хватит на двоих. Потому что юному Цезарю деньги на учителя тоже скоро понадобятся. Не в общей же школе ему учиться.