– Ехать туда без денег, конечно, плохая идея... – сказал Леру. – Но решать вам. Я все равно вас одного не брошу. Но придется подождать. Я возьму каляску напрокат. Я немного умею править, а извозчик... ну мало ли! – он рубанул воздух рукой и было не совсем понятно, что он имел в виду.
Когда ты вышел, он уже сидел в легкой коляске с опускным верхом. Услышав шаги на мостовой, он глянул на тебя через плечо, но сначала не узнал. Он отвернулся, и почувствовал, что ты садишься, по колебанию рессор.
– Мадам, это частная... о, что! – опешил он, когда обернулся. – Господи! Что?! Кто?! – он весьма удивился. – Господи! На кой... Зачем... Вы вообще представляете, куда мы идем? А если они?
Ты спросил, а представляет ли он?
– Ваша правда... не особо, – пожал плечами дижонец. А потом пожал и твою руку.
И вы поехали.
Ехать вам было недалеко – ваш путь лежал в Страсбур-Сен-Дени, на северо-запад.
Когда барон Осман провел свою реновацию, узкие улочки сменились широкими, отлично освещенными проспектами. Честно говоря, тебе очень не повезло, что тебя ограбили в Париже 1862 года – да, преступность тут была, как во всяком стотысячном городе, но в правление Наполеона III её, скажем так, "разогнали по углам".
Страсбур-Сен-Дени был как раз одним из таких углов. Это был "нехороший" район. Не неблагополучный, а именно что "нехороший".
Лет через сто-сто пятьдесят его жители даже будут говорить: "Ну, брат, Страсбур-Сен-Дени – эт те не Париж!", потому что район этот заполонят иммигранты из Турции и Африки. Но в 1862 не было ещё никаких иммигрантских общин и подпольных общежитий, и не было ни "мильё", ни "митан", ни даже ещё "от-пэгр". Был просто район, где селились приезжие провинциалы и собирались, "четкие, резкие, дерзки" – те, кому просто так горбатиться было не по нутру. Мошенники, сутенеры, фальшивомонетчики, контрабандисты, и конечно, шулера, каталы и прочие наперсточники – их всех тянуло сюда, как в последнюю крепость, которая никогда не сдастся перед напором Эжена Османа.
Как и остальной Париж, Страсбур-Сен-Дени был красиво и умно перестроен, и всё равно чувствовалось, что здесь живут не такие же люди, как в Лё Марэ. Попадались разбитые окна, кучи мусора лежали более небрежно что ли, но всего больше здесь отличались люди. Они были оживленные, разговорчивые, но на вас смотрели либо исподлобья, либо со смешинкой в глазах. И от этого было не по себе. Ты вдруг ощутил, что прожил в Париже больше года, а чего-то важного под боком не разглядел. Что Париж не просто большой – он бесконечный. А Страсбур-Сен-Дени – вообще черная дыра с миллионом тайн.
Но тебе, вероятно, было не до них.
Вы нашли адрес, Леру остался у пролетки – вы оба были уверены, что стоит ему пойти с тобой, её украдут в два счета, или по крайней мере могут украсть лошадь.
– Удачи, – сказал он, как ни в чем не бывало. Было поразительно, как быстро дижонец свыкся с твоим новым обликом. А может, он это делал нарочно, чтобы придать тебе бодрости.
Ты вошел под арку.
Свернул.
Ты увидел какого-то неопрятного бородатого мужичка в сюртучишке, который жевал булку.
– Мадемуазель, вы к кому? – промямлил он с набитым ртом. Оу. "Консьерж"
– К Рене.
Он насторожился. Напрягся на твой низкий голос?
– К какому ещё Рене? Нет тут таких.
– Это по поводу моего друга.
– Какого друга? Вы это... иностранка штоль?
– Да.
– А. Лан, вы подождите-ка тут, ага?
– Хорошо.
Он исчез за дверью. Ты обвела двор глазами. Пустынно. Никого нет, даже вечером.
– Ну, заходи, раз пришла, – крикнул кто-то, приоткрыв дверь.
Ты зашел внутрь. Там был ещё один – какой-то кудлатый, с усами, помоложе.
– Че, к Рене говоришь? А к кому?
– К Рене.
– Я и спрашиваю, к кому именно?
Ты объяснил стараясь говорить потише, что в письме написали "к Рене" и всё.
– А точно?
– Точно.
– Ну, пошли. Стой-ка! – он повернулся к бородатому. – Ты улицу проверил?
– Да.
Они заговорили какой-то скороговоркой, которую ты не понял, потом тот, что помоложе, выругался, и бородатый побежал на улицу, видимо, "проверять."
– Пошли, пошли, – сказал молодой. У него был вязаный шарф. Ты его так про себя и назвал – "вязаным шарфом". – Живей пошли.
Вы поднялись по лестнице, миновали какой-то коридор и вошли в комнату за поцарапанной дверью с медной табличкой, которую ты не успел прочитать. Там сидели два человека и увлеченно рубились в карты. Окна были плотно занавешены, помещение освещалось керосиновыми лампами. Комната была довольно большая. На одном из них был красный колпак, у другого – шрамчик, из-за которого левый глаз слегка "заплыл".
– Эт кто? – спросил колпак, с любопытством посмотрев на тебя и налив себе кофе. Тебе его не предложили.
– Мадемуазель насчет этого... который сидит. Принесла вот.
– Ааа... Вон че. Быстро как! Ну... хорошо, хорошо, мы ж только за. Улицу проверил?
– Тьери послал.
– Нашел кого послать! Сходи сам.
В них не было ничего разбойничьего, бандитского, карикатурного, не считая этого дурацкого шрама – просто неопрятные мужчины, от двадцати пяти до тридцати пяти лет.
– Присаживайтесь, мадемуазель, – сказал тебе красный колпак.
"Заплывший глаз" достал трубочку и закурил.
Обстановка в комнате была небедная, но обшарпанная. Вся мебель была не новая, и глухие портьеры на окнах – тоже, и ковер линялый, и всё какое-то побитое временем. Из мебели был стол, несколько стульев, кресло и какой-то буфет, или, вернее то, что в Америке все называли "сайд-борд": с крохотным зеркальцем. Мебель была вся из разных гарнитуров. И ещё тут стояли какие-то ящики и даже, кажется, лежали мешки. Это была гостиная – и одновременно что-то вроде склада. Похоже, и мебель-то была с каких-нибудь залогов или купленная по дешевке на аукционах.
– Предложил бы вам кофе, да сам весь выпил! – сказал заплывший глаз. Они оба засмеялись. – А вы ему кто?
– А что?
– Он говорил, что друг, может, придет.
Из этого "может", ты сделал вывод, что Альберт сомневался, что ты придешь. Хотя, зная его, скорее ты решил бы – он ОЧЕНЬ НАДЕЯЛСЯ, что ты не придешь.
И тут ты почувствовал, в первый раз за всё время, что это – опасные ребята. Тебя как будто что-то кольнуло. Насторожила небрежность, с которой он говорил про Альберта, как будто... как будто вы обсуждали общего родственника. Они должны бы сидеть, как на иголках – ведь они преступники, они похитили человека, угрожали ему смертью... вот покажешь ты в полиции письмо, загребут этого Рене – и к стеночке! В дверь постучали. Красный колпак вышел.
– А кто из вас Рене? – спросил ты на всякий случай заплывшего глаза, чтобы не молчать.
Он усмехнулся.
– А что?
– Да просто.
Красный колпак вернулся, подошел к заплывшему глазу и что-то шепнул на ухо. Тот кивнул ему, а потом кивнул в твою сторону:
– Она спрашивает, кто из нас Рене!
Оба снова засмеялись.
– Мы все – Рене, – ответил красный колпак. Это была какая-то бессмыслица. – Выпьешь?
Ты отказался.
– Ну, зря. А то ты нервничаешь. А чего нервничать?
"А как не нервничать, когда вы пообещали прислать ухо Альберта по почте!?!?! Как не нервничать, когда вы сидите тут, как ни в чем не бывало, а у вас где-то в подвале – живой похищенный человек!?!?!? Как не нервничать, когда я на самом деле мужчина?! Как не нервничать, когда у меня с собой два револьвера, один в сумочке, а другой в декольте?!?!?!"
– Я не нервничаю.
– А-а-а, ну как хочешь. Умница, что в полицию не пошла. От жандармов вечно никакого толку. Все они – жирные крысы. Не ходи в полицию, поняла? Они нам все равно ничо не сделают.
– А мы тебе – можем, – хохотнул красный колпак.
– Чего ты девушку пугаешь? Так ты ему кто?
– Невеста.
– М-м-м. Ну, ладно. Ну, повезло ему, значит, с невестой, хм! – сказал Красный Колпак. Что он имел сейчас в виду?
– А друг – это тот, что на улице, в коляске? Хорош друг! Женщину послал! Вы все трое англичане, да?
– Американцы.
– Что за народ... вы извините, мадемуазель. Это я так. Мысли вслух.
Вдруг дверь открылась и они ввели Альберта. Его втолкнули довольно грубо двое – вязаный шарф и ещё один, с бородавкой на носу. У Альберта была разбита губа и вид он имел слегка помятый, но Слава Богу, он выглядел живым и в целом здоровым.
– Сядь, – сказал ему заплывший глаз. В этот момент ты понял, что он здесь главный. – Невеста твоя?
Альберт слабо улыбнулся, но ты увидел, что шея его при виде тебя напряглась. Руки у него были связаны за спиной. Воротник рубашки разорван.
– Здравствуй, Мэри! – сказал он. – Какая приятная встреча!
– Не остри, дружочек, – ткнул его в плечо бородавка.
– Ну, что... показывай! – сказал заплывший глаз.
– Что?! – вздрогнул ты.
– Что-что... каштаны из Бордо! Деньги показывай!
Тут ты собрал всё мужество (или всю женственность, тебе виднее, что ты там собрал) и выдал им. Мол, денег нет. Могу оставить расписку. Мы соберем, только вот отпустите этого мсье.
Заплывший глаз посмотрел на шерстяного шарфа так, как будто тот только что выставил его дураком. Это был очень злой взгляд.
– Я не знал! – воскликнул тот. – Я думал вон... в сумочке! Я не знал!
Заплывший глаз перекинулся с ним парой фраз. Слова были непонятные, но в целом смысл был такой, что Рене-глаз объяснял Рене-шарфу, какой тот никчемный идиот.
– Пардон, – сказал он. – Вы видите, с кем приходится иметь дело. Так что, правда нет денег?
Шарф выхватил у тебя сумку и брякнул на стол.
– Надо посмотреть!
Рене-глаз открыл сумочку и вытряхнул твой Лефошо на стол. Рене-бородавка присвистнул.
– Ничего себе! По-американски! Вот это дамочка!
– Ничего себе! Вот что значит – война идет на родине, да?
Он обернулся к Альберту.
– Вот это у тебя невеста!
– Полна сюрпризов, – откликнулся Альберт не очень весело. Он показал тебе глазами на дверь. Дескать, убегай! Убегай!!!
– Ладно, слушай, – сказал тебе Рене-глаз. – Я вижу, ты либо издеваешься, либо полная дура. Ты полная дура?
Вот что было ответить? Да или нет?
– Подай полотенце, – приказал он Рене-бородавке.
– Что?
– ТРЯПКУ ДАЙ!
И он вытащил из кармана нож. Это был небольшой складень, ничего общего не имеющий с огромным боуи, который привез из Америки Альберт. И именно поэтому выглядел он ужасно. Это был такой деловитый ножичек, которым не размахивают, а делают дело и быстро прячут.
– Сейчас я отрежу кое-что твоему жениху. Ну так, чтобы ты замуж выходить не передумала, да? Ухо? Палец? Ну чтобы ты поняла, что всё серьезно. А то, кажется, ты не поняла.
– Не надо, пожалуйста, мсье! – что ещё ты мог сказать....
– Сам не хочу. Но... надо! – он с деланым сожалением развел руками. – Вы, видимо, американцы, по-другому не понимаете. А тебе придется смотреть. Так что, ухо или палец?
Бородавка схватил тебя за шею сзади.
– Смотри! – сказал он. – И отвечай!
Ты непроизвольно мотнул головой.
– Не дергайся! – сказал бородавка и схватил тебя второй рукой за шею спереди. И отдернул её.
Он сказал что-то, быстро и недоверчиво.
– Что? – переспросил удивленный Рене-глаз.
Ты не понял слов, но догадался об их смысле. Смысл был в том, что у "невесты," оказывается, есть кадык. Он почувствовал его через бархотку.
И тогда... Ты не понял, как это произошло. Как-то... как-то само!
Как-то сама рука полезла в декольте.
Кр-клик – Пах! – и раньше, чем кто-то из них что-то успел сделать, бородавка застонал, отшатнулся и упал на задницу.
Все вздрогнули. Все побледнели. Все застыли. Кроме тебя.
Кр-клик.
Надо было, наверное, навести на них револьвер. Что-то сказать. Но ты не успел.
– Сука! Убила меня! – чуть не плача, сказал бородавка.
– Ах ты... – процедил красный колпак и схватил стул. Ты прицелился и нажал.
Само собой как-то.
Птах!
Он выронил стул, схватился за плечо.
"Спуск дернул".
Сзади на тебя навалился кто-то, наверное, шерстяной шарф. Он обхватил тебя руками, качнул в сторону, дыша над ухом. Зря он дышал у тебя над ухом. Ты ткнул наудачу револьвером "куда-то туда" и нажал.
БАХ!
И тебя сразу отпустили. В ухо ударило так, что ты согнулся, чувствуя как его заложило. Напрасно ты выстрелил над собственным ухом! Открыл рот. Больно в ухе.
И тут Рене-глаз, придя в себя, схватил твой "Лефошо". Он взвел его, поднял и прицелился. И ты тоже прицелился.
Та-тах! – почти одновременно щелкнули два выстрела.
"Господи, как громко!" В тире выстрелы были раза в два тише – в комнате всё отражали стены.
Не заметил, куда он попал. Не в тебя. В сайд-борд, кажется.
А он выронил револьвер, с грохотом хлопнувшийся на стол, и упал – словно сел на стул, с которого вскочил. Пуля попала ему... да не поймешь куда! Не видно!
Сам не зная почему, ты сделал шаг вперёд. Красный колпак смотрел на тебя в оцепенении.
Комнату заволокло дымом, его клубы плыли в свете керосиновых ламп Ты понял, что в барабане остался последний патрон. Ты пошел вперёд, как сомнамбула наставив на последнего из Рене оружие. Бородавка стонал и корчился – у него был прострелен живот. Шарф лежал неподвижно. Красный колпак держался за плечо. Заплывший глаз "заплыл" целиком – он сидел на стуле, уронив голову на бок, и изо рта бежала струйка крови.
Ааа, вон оно что... В рот пуля попала.
Тут дверь открылась – там был борода, "консьерж".
– Что слу... о-о-о! – протянул он.
Красный Колпак схватил чашку с кофе и кинул в тебя, но промахнулся. Он завизжал и кинулся прочь, но споткнулся о стул и растянулся на полу. Попытался вскочить.
Ты выстрелил ему вслед машинально, больше, от страха или от неожиданности, чем из какого-то расчета. Но выстрелил, как привык: прицелившись и поделив его колпак мушкой пополам.
Пуля попала ему в голову, но вскользь – она была слабенькая и даже череп не пробила. Он закричал и пополз по паркету. Куда? Зачем?
Бородатый смотрел на всё с ужасом. Он схватился за голову двумя руками и не мог понять, как, что и почему.
Все были в шоке. Никто не мог проронить ни слова – ни ты, ни Альберт, ни бородатый. Только скулил Рене-с-бородавкой-на-носу, первый подстреленный тобой в этой жизни человек.
Ты взял в руки "Лефошо". Тогда бородатый сказал только:
– Не надо! – опустился на одно колено, сжался и затрясся.
Молодая нервическая женщина с грустным ртом, которая пришла и убила четырех человек, включая твоего шефа – это слишком жутко. Настолько жутко, что её темно-синее платье кажется черным.
Кажется, что это сама смерть пришла. А ты, Тьери-идиотина, не понял. А это СМЕРТЬ. Настоящая, только без косы, хотя лучше бы с косой.
***
Убивать людей одним движением пальца – это так противоестественно... хотя кому я о противоестественном.
Это не борьба, это не драка, это не дуэль. Это – убийство. Раз – и нет.
Теперь ты понял старое французское выражение: "Я высек его в мраморе." Пять минут назад они все были для тебя злыми, чужими, ничем не примечательными людьми. Если бы у тебя, скажем, были деньги, ты бы их заплатил и забыл бы их лица. А теперь... Заплывший глаз. Шерстяной шарф. Бородавка. Красный колпак. Может, и борода тоже. Ох, теперь они – почти родные. Теперь они с тобой НАВСЕГДА, понимаешь?
Что общего между убийством и оргазмом? На первый взгляд ничего. Но не зря французы называют оргазм "маленькой смертью."
Кто-то скажет, что это отвратительно. Кто-то – что это круто. Но все согласятся, что это – мощно. От такого теряешь голову.
Необратимость. Порванная нитка. Черта. Они за ней, хоть некоторые ещё и корчатся на полу. Но и ты – за ней, просто ты стоишь, а они лежат.
Ты – убийца, Уильям. И с этим никто. Никогда. Ничего. Не поделает.
ссылка "Я защищался. Меня могли убить. Они плохие. Оно само. Я не этого хотел. Они не люди."
Да-да. Все так говорят, поверь. Это всё неважно. Каждый убийца знает правду.
Лучше скажи, как тебе с этим?
И посмотри на Альберта. Он того стоил?
***
– Не нааадо... – повторил бородатый и заплакал.
И тут ты вспомнил голос Рене-глаза.
"Сам не хочу. Но... надо!"
Этих душегубов совсем не жалко. Правда же?