Просмотр сообщения в игре «'BB'| Trainjob: The Roads We Take»

  Когда ты поделился своими мыслями с МакМёрфи, что мол, вот, индейцы могли бы собраться и устроить резню, он покачал головой.
  – А зачем им это? Они ж охотники. Они знают, как загнанный в угол зверь дерется. У нас тут полсотни повозок, около двухсот взрослых людей, куча оружия. Сам подумай, сколько они потеряют, если на штурм пойдут? Это у вас там, на Востоке если в сражении погибла сотня человек, то это так, мелочь, да, капитан? Ты сам-то сколько потерял в таких атаках? – насмешливо спросил он.
  Ты честно признался, что и не вспомнишь.
  – Если б индейцы так воевали, давно бы все войны проиграли. Я тут с шестьдесят третьего, и за четыре года не помню ни одного боя, чтобы индейцы, нападая, потеряли больше трех человек. Вся их военная премудрость – это как напасть так, чтобы никого не потерять. Бывает, конечно, что они толпой собираются, вот в шестьдесят пятом, в газетах писали, в Колорадо Джулесберг сожгли, и то городок-то был – переплюнуть можно. Но должен быть важный повод – когда их достали в край, или когда два племени вышли на бой друг с другом. А что им наш караван? Ну, едет себе и едет. Мы же тут не селимся. Проедет наш караван, за ним другой пойдет. Это вот на Змеиной реке, севернее – там да, война идет с поселенцами и армией. Но и то – с шестьдесят четвертого года война, а ни одного сражения не было. А тут за что драться? За долину Гумбольт? Да посмотри вокруг, кому она нужна, тут даже вода серой отдает. Тут и без индейцев-то хрен выживешь! Те, кто на нас нападают – это молодые скорее всего: скот угоняют, чтобы жениться, или скальпы хотят добыть, чтоб себя показать. Индеец не так смотрит на войну, как белый. Вот ты ж наверняка не для удовольствия на войну пошел? А для индейца это как... вот знаешь, есть такие господа побогаче, которые ходят в клуб, читают там газеты, играют в карты и обсуждают новости. Ну, я сам не видел, но мне рассказывали. Почему они туда ходят? Им там что, очень интересно? Да просто это "достойное поведение" – все так делают, так принято. Вот и индейцы так же. Думаешь, пока белые не пришли, они тут друг другу цветочки дарили? Не, резали друг друга вовсю. Уйдут белые – точно так же резать будут. Потому что кто воюет – тот храбрый, ловкий и умелый, а кто нет – тот трус и тряпка. Их война – она не про то, чтобы костьми лечь, но не пропустить кого-то куда-то, если только на их поселение не напали. Их война – это образ жизни, бей-или-беги. Мы им просто под руку подвернулись. А на Змеиной реке – там да, там другое дело... Но там Крук. Я бы поставил на Крука, а не на Змей: из всех генералов, которых я видел, он – самый умный.
  Ты спросил, кто такие эти Змеи.
  – Да эти же вот... шошоны, пайюты и банноки. Ну, не те же, которые здесь, но родственнички, етить их всем скопом. Их вообще-то так манданы называли испокон веку, уж наверное не за красивые глаза! Манданы-то как раз хорошие ребята, они за нас, и если что помогают белым. Но вот тебе мой совет, Эдвард Босс – никогда не доверяй индейцам полностью. Индеец – он как волк. Ты его вроде приручил, посмотришь – вроде бы собака. Но как кровью запахло – он клыки скалит и цапнуть норовит. Так и они. У них конокрадство в крови, как у цыган. Только цыгане людям лапшу на уши вешают, а индейцы, так сказать, наоборот, её оттуда срезают, гы-гы-гы! Не бывает мирных индейцев, разве что совсем убогие какие-нибудь, как недоразвитые, что в Калифорнии живут или на юге там совсем. А на Равнинах такие не выживают. На Равнинах они... как тебе сказать... если индеец мирный – это просто значит, что он воюет сейчас не с тобой.
  Ты спросил, а как там в Монтане с индейцами-то вообще? Там-то вроде горы...
  – Да я там не был. Говорят, там сиу, и кроу – это большие союзы племён, их гораздо больше, чем Змей. И говорят, что хуже Черноногих никого нет. Говорят, их очень много, и они – надменные ублюдки, которые воюют со всеми подряд. Представляешь, у них даже конфедерация есть! Так и называется – конфедерация племён черноногих. Осталось, сука, президента выбрать, какой-нибудь вождь Большая Военная Шляпа*, гы-гы-гы! Так страны и разваливаются: сначала южане выбрали себе своего президента, потом черноногие выберут, потом черножопые... да лан, шучу я, не обижайся!

***

  Как ты и рассчитывал, инцидент на переправе привлёк внимание людей. Собралась толпа человек в тридцать, МакМёрфи тоже в ней был, но стоял в сторонке, больше смотрел. У него фургона не было, так что ему было всё равно.
  Сначала люди были настроены против вас обоих, мол, чего бузите, тут переправа все-таки, и так все напряжены. А если индейцы нагрянут!? Надо быстрее переходить реку да искать место для лагеря.
  Но вскоре симпатии оказались полностью на твоей стороне. Вернее, лучше сказать так, толпа взялась за Мюррея! И тут ты увидел, что такое толпа. Вот стоит человек в этой толпе, просто смотрит, пытается понять, из-за чего сыр-бор, а потом вдруг ни с того ни с сего как начнет кричать. Он просто крикнет что-то пару раз – и вроде бы это нестрашно, но ему никто ничего не скажет. И его сосед тоже крикнет. И его сосед. А потом оказывается, что вся толпа шумит.
  И понимаешь, что это – как вода, которая бьет в плотину. Есть черта, через которую никто из этих людей никогда не переходил, табу. Потому что привык считать, что народ, стая, племя, город, называй как хочешь – провело эту черту. Но когда ты в толпе – толпа и есть твой народ. И если оно считает, что "можно" – тогда можно и каждому.
  – Езжай в конец! Пропускай всех! Всех пусть пропустит! Езжай в самый конец, и как хочешь!
  Голосовать тут никто не собирался.
  Мюррей был упрямый мужик, и он всё же попытался спасти свои комоды и сундуки. Он встал на повозку, и рявкнул:
  – Дайте сказать!
  – Давай, только быстро!
  – Раз так, то пусть мои вещи погрузят на другие повозки! Это будет честно! Почему я должен их выбрасывать из-за других?
  Толпа сначала затихла, пораженная такой наглостью: многие в этой толпе лишились всего за время путешествия, многие добровольно выбрасывали любимые стулья и кровати, а тут такое... Потом люди стали хохотать и хлопать себя по коленям. А потом, вволю нахохотавшись, стащили его с повозки, забрались на неё и спихнули на землю всё, что нашли в ней. Некоторые предметы мебели выдержали падение, а некоторые – с треском ломались, но это было неважно: Мюррей ни за что не успел бы один загрузить их, если хотел переправиться вместе со всем караваном.
  МакМёрфи сплюнул и пошёл восвояси.

  Караван продолжил движение, индейцы давали о себе знать, но, как и предвидел проводник, действовали по одиночке или малыми группками. Больше они никого не убили, но пару раз крали скот.
  Только один раз ты их и увидел – три конные фигурки, въехавшие на пригорок, а потом скрывшиеся за ним вдалеке.
  Однажды ночью они все-таки напали... или нет? Никто точно не знал, поднялась тревога – один из часовых что-то заметил. Люди сидели за поставленными в круг повозками с оружием наготове, вглядывались в темень. Ты, как один из тех, у кого был военный опыт, обходил лагерь и проверял караулы.
  А потом раздался крик:
  – Пожар! Пожар! Индейцы подожгли повозку!
  Главное было стоять и не дергаться, чтобы все не начали тушить её и не оставили без защиты подходы с других сторон. Люди в целом отреагировали неплохо – за долгий переход большинство научилось соображать, что к чему.
  Вы не сцепляли повозки цепями, как делают иногда в таких случаях, поэтому загоревшуюся удалось откатить в сторону. Где она и догорела, потому что, конечно, никто не мог позволить себе тратить воду на тушение.
  Это была небесно-​голубая повозка с желтой полосой. Твоя стало быть.

  Все были сильно напуганы этим пожаром и долго ждали нападения, но оно так и не последовало. Утром Томпкинс расспросил людей, почему они решили, что это индейцы подожгли повозку. Может, видели как летели стрелы, которые её подожгли? "А кто ещё?" – удивлялись люди. Того же мнения придерживался капитан Диккл.
  Но МакМёрфи был уверен, что это Мюррей. Он нашел в остове повозки сгоревшую вместе с ней масляную лампу – частично расплавившуюся.
  – А у тебя такая была? – спросил он.
  Ты ответил, что нет, у тебя были керосиновые лампы.
  – Вот то-то! Ладно, не говори пока никому.
  Люди частенько вырезали на таких предметах инициалы: в лагере они часто друг другу что-то одалживали. Вы осмотрели лампу, но, как и ожидалось, она слишком обгорела и на ней никаких следов не осталось – шутка ли! В повозке стоял жар, должно быть, как в топке паровоза или около того.
  – Но он этого не знает! – сказал МакМёрфи. – А ну-ка!
  Во время привала он подошел к Мюррею и сказал, что хочет посмотреть его масляные лампы. Шотландец, который сильно переживал потерю мебели, обрушился на него с бранью.
  – Мало вам было выбросить моё добро, вы теперь ещё и на лампы позарились! Идите на переправу и там и ищите, где выбросили.
  – Ладно! – ответил МакМёрфи. – Мы просто нашли лампу в сгоревшей повозке, а на ней остались инициалы Н.М. Мы решили, что это твои, вот и хотели посмотреть, какие у тебя на лампах.
  Мюррей подбоченился.
  – Хорош заливать! Какие ещё инициалы на сгоревшей лампе, раз она сгорела? Да и потом, кто угодно мог её подобрать. Это ничего не значит. Хватит гнать на меня волну, понял?
  МакМёрфи оставил его в покое, но вам сказал:
  – Не верю я в это. Этот скупердяй наверняка всё, что можно было быстро запихнуть в повозку, взял с собой, в том числе и лампы. Последим за ним.
  Он позвал ещё пару человек в свидетели, и когда лагерь стал сниматься, Мюррей и правда закопал что-то в своем костре.
  – Опачки! – восторжествовал МакМёрфи. – Ну, надо же! Какой сюрприз!
  В костре, под слоем золы, вы нашли лампу с инициалами Н.М.
  – Она мне надоела, вот я её и выбросил! – ничего лучше не придумал шотландец, когда вы спросили его, что это значит.
  – А зачем закопал? – спросил его Томпкинс.
  – Да чтоб индейцам не досталась!
  В этот раз голосования тоже не было, потому что капитан Диккл наконец вспомнил, что он капитан.
  – Натан Мюррей, я изгоняю тебя из каравана! – сказал он. – Ты сжег повозку... у меня слов нет! А если бы загорелись все повозки? Ты ненормальный! Таким с нами рядом не место!
  Мюррей в своем стиле принялся спорить и говорить, что он заплатил деньги, как все, и это его право – ехать там и тогда, где он хочет. В этот раз толпы не было – все собирались уезжать, а ваша небольшая группа отделилась от большинства.
  – Отвлеките-ка его! – сказал Мюррей на ухо вам с Томпкинсом.
  Пока вы спорили, раздались выстрелы – это МакМёрфи тихонько обрезал постромки мюрревских мулов и разгонал их пальбой в воздух.
  – Иди, лови их, – сказал он ему и уставился своими чуть раскосыми, насмешливыми глазами на шотландца. Тот был настолько ошарашен произошедшим, что спасовал. Ведь действительно, даже попытайся он застрелить теперь своего визави – что бы это изменило?
  Караван ушел, а Мюррей с сыновьями остался.
  Он стоял с опущенными плечами, тяжело дышал, и даже не смотрел вслед повозкам.
  Больше ты его никогда не видел.

***

  Без повозки пришлось нелегко – негде было спать, нечего есть, нечего пить. Но, к счастью, твои мулы, которых ты распряг на ночь, уцелели, а это было хорошо – у многих в караване за время путешествия животные пали, и теперь ты мог сдавать своих им за самые разные услуги и товары. Они охотно делились: путешествие подходило к концу, настроение у всех улучшилось, стало ясно, что еды хватит до конца, и все помнили, как ты делился с голодающими в самый трудный период.
  Что касается денег, вырученных за припасы, то бумажные были у тебя при себе, а серебро – в повозке, и его ты лишился – оно расплавилось и, видимо, растеклось. А может, и сгорело... серебро вообще горит? Ты не знал, но так или иначе, монет на пепелище не нашел.
  В итоге, с учетом того, что под конец ты раздавал людям припасы бесплатно, за поездку ты остался в минусе, но всё же несильно.
  С другой стороны, это позволило тебе сэкономить время – когда караван добрался до почтовой станции в Бисбиз, ты продал компании мулов (скотина на линии всегда нужна), а на эти деньги оплатил себе проезд и поехал дальше на дилижансе, и даже ещё осталось.

  – Прощай, капитан Босс, – сказал МакМёрфи.
  Ты спросил, не хочет ли он поехать в Монтану, намыть золота.
  – Неее, – ответил тот. – С тобой не поеду. Ты неплохой парень, но ты захочешь быть главным. А я ещё на войне понял, что с меня хватит капитанов, лейтенантов и прочих людей, которые сняли мундир, а нашивки остались. К тому же, без обид, но ты любишь делать работу чужими руками. Ты мог бы пристрелить Мюррея, у тебя хватило бы и мастерства, и яиц – и всем было бы лучше: и тебе самому, и людям, и даже, возможно, его собственной семье. Но вместо этого поднял шум. Разумно, конечно! Ты ничем не рисковал, а вот другие – да, когда собралась толпа, могла ведь и стрельба начаться. Да, я знаю, что у тебя там семья на Востоке, и дважды подумаешь, прежде чем подставлять башку под пули но... такие лидеры не по мне. Прощай, и пусть тебе повезёт в Монтане!

***

  Письма сгорели вместе с повозкой, но всё же десять тысяч – слишком лакомый кусок, чтобы не попытаться его взять, несмотря на это.
  В Калифорнии тебе пришлось ехать в Сан-Франциско, от реки Гумбольт туда вела уже почти прямая дорога через Сакраменто – миль четыреста, на дилижансе – около недели, если без задержек.
  Ты посмотрел Калифорнию, пусть и из окна экипажа, который трясло туда-сюда. Здесь у деревьев были вытянутые листья, а горы заросли густым чаппаралем, кустарниковым дубом, который издали смотрелся, как мягонький ковер, а вблизи представлял собой жесткие и весьма неприятные наощупь заросли, в которых, однако, очень удобно было прятаться. Именно от него и вели своё название знаменитые ковбойские "чехлы" на ноги – чаппарехос, или, как звали их у нас в США, чепсы.

  Из окна же ты увидел и озеро Тахо – водоем невиданной красоты и огромного размера, с прозрачной, кристально чистой водой. Спокойная, отдающая бирюзой водная гладь уходила к горизонту, где высились горы.

  Климат в Калифорнии был сухой и жаркий, но все же приятно-жаркий – ничего общего с убийственным луизианским летом, где что на солнце, что в тени подыхаешь, как загнанный. Впрочем, погода менялась буквально на каждой станции – в одной долине попрохладнее, в другой наоборот, пожарче. А подъезжая к Сан-Франциско, ты ощутил освежающее дыхание океана.

  В Чарльстоне, в детстве, ты видел море, но была зима, когда вы туда приезжали, и ты только издалека смотрел на далекие серо-свинцовые волны.
  В Калифорнии ты увидел океан совсем другим – тёмный, сине-зеленый, пышущий первозданной силой, он слегка волновался, но это "слегка" выглядело, как невероятная мощь – волны с шумом гладили берег, бились о него, словно о чем-то настойчиво упрашивая. Глядя на них ты осознал, что пересек Америку.

  Сан-Франциско оказался городом, от которого закружится голова у любого. Он был чуть поменьше Сент-Луиса и в несколько раз больше Чарльстона, но ни Чарльстон, ни Сент-Луис не могли с ним сравниться. Это был город ста языков, и десяти религий, и тысячи разных оттенков.


  Тут было всё – от китайских "принцесс", в подпольном "дворце" показывающих за деньги танец с раздеванием (кстати, только в Сан-Франциско ты впервые увидел азиатов и услышал китайский язык), до жирафа в недавно открытом Вудвордском Саду, в котором также выставлялись картины, скульптура, диковинные рыбы в аквариумах. А ещё можно было посмотреть на причудливые аттракционы и разные музейные экспонаты – от настоящего шотландского килта до какой-нибудь турецкой сабли или усыпанного бисером и жемчугом креста конкистадора!
  Никогда раньше ты не бывал в таком музее, потому что, как ни крути, несмотря на всё образование и все книги, которые ты прочел, ты был всё же из Миссурийской глуши. В округе Рэндольф самым ярким мероприятием для тебя до сего дня всё так же оставалась ярмарка в Хантсвилле.

  – Что можно найти в Сан-Франциско?
  – Всё что хочешь.
  – А что ещё?
  – Всё что можешь вообразить.
  – Это всё?
  – Ну, и до кучи всё остальное.

  Уже давно не было в Калифорнии никакой золотой лихорадки (хотя золото помаленьку кое-где домывали, но так, остатки), и всё равно этот город продолжал всасывать новых людей, как труба, в которой тяга, раз возникнув, никак не остановится.
  Сюда даже паровозы привозили с Восточного Побережья на кораблях. Паровозы. На кораблях. Ты видел, как паровозы перевозят паромами через Миссури, и даже это смотрелось внушительно. А тут... тысячи миль, по морю вокруг мыса Горн... Что это за корабли такие были, способные на это? И с этой страной, которая их строила, вы, конфедераты, пытались воевать?

  Мистер Криттенфильд жил в районе, который был застроен новенькими кирпичными домами и являл собой картинку в букваре к слову "успех". Он принял тебя лично. Это был человек тощий, высокий, но совсем не такой старый, как ты мог вообразить из письма – ему было слегка за сорок. Ещё у него был стеклянный глаз.
  – Так-тааак, – сказал он, водрузив на нос пенсне в золотой оправе. – Мистер Босс, поздравляю вас с прибытием. Вы проделали длинный путь ради этих денег. Рад познакомиться с вами лично. Сохранилось ли у вас письмо, которое я вам отправил?
  Ты сказал, что нет – оно сгорело.
  – Ничего страшного! – ответил мистер Криттенфильд. – Зато ваше письмо у меня. Я попрошу вас извинить меня за некоторую подозрительность, но войдите в моё положение: если следом за вами приедет ещё один Эдвард Босс, я буду иметь перед ним кислый вид, – добавил он, посмеиваясь. – Как лайм без кожуры! Вы когда-нибудь пробовали лайм? Вот-вот!
  Он поступил очень просто – попросил тебя написать несколько строчек из твоего же письма и сверил подчерки.
  – Ну, теперь я могу быть спокоен! Вы именно тот человек, который писал это письмо. Волю усопшего надо выполнять, как следует, не так ли?
  Вы отправились в банк, и там он лично поручился за тебя и тебе выдали наличные.
  Ты спросил, может ли он дать тебе совет относительно Монтаны.
  – Решили попытать счастья с лотком? Что ж, это весьма благородное занятие, хоть некоторые и считают его пустячным, но это неверно. Старательство – тяжелый труд, а ведь он приносит государству пользу. Но я скажу так: не только старатели просеивают породу. Когда вы окажетесь на севере, вы, вероятно, увидите там множество салунов, борделей и магазинов. При всей их неказистости в них-то и оседает золотой песок. И судьба вашего дяди – лучшее тому подтверждение. Он сделал своё состояние на грузоперевозках. Он был прекрасный человек и в самом деле владел приисками, но поверьте, никто ни разу не видел его с лотком в руках. Что ж, желаю вам удачи!

***

  Далее нужно было отослать деньги домой, что оказалось тоже непросто. Почтовая линия Бена Холладея уже худо-бедно ходила из Сакраменто в Сент-Джозеф, но страховка стоила бы... очень дорого, если бы вообще кто-то взялся за такое безнадежное дело. Ты решил отправить деньги морем в Новый Орлеан, а в письме, направленном по суше, попросить кузена Каспера отправить туда поверенного. Это был долгий путь, и корабли, конечно, тоже могли и потонуть. Все знали историю клиппера "Хорнет", который сгорел дотла в мае шестьдесят шестого прямо в океане из-за не потушенной лампы. Но такие случаи бывали редко, и страховка составляла меньше процента от стоимости посылки.
  Покончив с этим, ты попрощался со старушкой-Калифорнией и отправился на Север, навстречу судьбе.

***

  Что представляла из себя Монтана осенью 1867 года?
  Это был один из самых незаселенных регионов во всей стране. Большинство территорий Запада получили свой статус не позднее 1861 года, даже такие дикие, как обе Дакоты. И только Монтана и Вайоминг, как никому не нужные пустоши, стояли тогда неприкаянными – они входили в Территорию Айдахо, образованную в 1863 году, и там просто не было людей, заинтересованных в каком-либо признании.

  Но если в заселении Вайоминга главную роль сыграла железная дорога, которая прошла по его земле в шестьдесят восьмом, совершив свой знаменитый изгиб, а также его роскошные пастбища, то причина заселения Монтаны была, по сути, всего одна. ЗОЛОТО!

  Вообще белые не особенно появлялись здесь аж с 1805 года – с самой знаменитой экспедиции Льюиса и Кларка, которая впервые открыла американцам, что, собственно, за землю они купили у Франции. Лишь отдельные трапперы, путешественники да военные, организовавшие несколько богом забытых фортов осваивали здесь землю, а лучше сказать – старались не загнуться. Это был "последний фронтир" в самом его диком смысле – когда собираешь палатку, идешь на север или Запад и точно знаешь, что не встретишь там ни одного белого на много миль вперёд, а скорее всего – ни одного человека вообще.
  Однако 1850-е и начало 1860-х были богаты на небольшие золотые лихорадки: когда стало понятно, что всё золото из Калифорнии уже выгребли, люди, имеющие опыт в его поисках и не желающие заниматься чем-либо другим, разбрелись по прочим штатам, а вместе с ними туда поехали молодые, опоздавшие родиться к калифорнийскому золотому безумию. Золото находили то там, то здесь – в Неваде, в Колорадо, в Нью-Мексико.
  Час Монтаны пробил в 1862, когда человек по имени Джон Уайт, ранее участвовавший в золотодобыче в Пайкс Пик, нашел золото на Уиллард Крик. Уиллард Крик – это название, которое ручью дали Льюис и Кларк, но золотодобытчики назвали его Грасхоппер Крик – "Кузнечиковый Ручей", потому что кузнечиков тут было море.
  Здесь они организовали лагерь, позднее превратившийся в поселок, под названием Баннак – в честь банноков**, родственников тех самых индейцев, которые вместе с шошонами кошмарили ваш караван по дороге в Калифорнию. Поначалу это был типичный поселок золотоискателей – с землянками, палатками и шалашами. Золотой песок здесь был чистый, как солнечный свет: 99%, а не обычные 95%, как на большинстве приисков в Калифорнии. Новости распространились, как пожар, и к осени 1862 в поселке жило уже 400 человек. Он рос, как на дрожжах.
  И дальше находки начались одна за другой. Весной шестьдесят третьего группа разведчиков, которых в ультимативной форме завернули со своих земель индейцы Кроу, по дороге домой нашла золото в Ольховой Долине***. Это было одно из самых богатых месторождений на земном шаре, по крайней мере на тот момент.
  Люди повалили в Монтану десятками тысяч. В Ольховой Долине вырос "Четырнадцатимильный Городок", который и не городком никаким был, а агломерацией поселков Джанкшн Сити, Кирпичный Город, Невада Сити, Сентрал Сити, Вирджиния Сити, Монтана, Медвежий Городок, Хайлэнд, Пайн Гроув Френч Таун, Голодная Лощина и Саммит.
  В шестьдесят четвертом году золото также обнаружили в Долине Последнего Шанса, где вскоре вырос поселок Хелена, и в Долине Конфедератов на северо-востоке.



  Короче говоря, к 1864 году в Монтане жило уже несколько десятков тысяч человек, а миллионеров на душу населения было больше, чем в любом другом штате или территории. Золото добывали в таких количествах, что федералы не могли оставлять эту местность совсем без управления. Конгресс провел реорганизацию территорий, выделив из Айдахо Монтану, и назначил губернатора.



  Попасть на золотые поля Монтаны можно было тремя способами. По тропе Монтана Трэйл из Солт-Лейк-Сити через Форт-Холл с юга – так поехал ты из Калифорнии, только сразу в форт Холл, не заезжая к мормонам. По ответвлению от всё той же Орегонской тропы с востока – Бозменовской тропе: так ты поехал бы, вероятно, если бы не стал добираться до Калифорнии. И ещё был вариант зайти "через черный ход": на пароходе по реке Миссури добраться до форта Бентон и дальше уже продвигаться на юг. Однако пароходы ходили только в сезон – в жаркие летние месяцы Миссури здесь мелела и навигация закрывалась. Да и вообще этот путь тоже был опасным и сложным: индейцам не нравилось, что по реке мотаются туда сюда чадящие дымом железные хреновины, и они стали сжигать склады с топливом, сделанные вдоль берегов. Людям приходилось приставать к берегу, рубить дрова для топок и грузить их на борт, и всё это рискуя получить из кустов стрелу в задницу.



  Отыскать попутчиков в Сан-Франциско было трудновато – не будешь же подходить ко всем и спрашивать: "А вы не хотите поехать в Монтану?" То есть, когда-то так и делали, и это было ОК, но в городе с населением под сто пятьдесят тысяч человек – уже не очень работало. К тому же большинство желающих, особенно опытных "проспекторов" уже уехали.
  Но ты легко нашел компаньонов по дороге в форте Холл: двух парней, которые, как и ты, не очень хорошо знали, с какой стороны подступиться к делу. Их звали Юджин Киппер (его называли "Кип") и Эйб Даттон. Один был родом с фермы, а другой из самого города, немного посмышлёнее. Обоим было лет по двадцать-двадцать пять, что-то в этом промежутке. Если ты думал, что все калифорнийцы рождаются с нюхом на золото – то таки нет: золотая лихорадка была для них такой же легендой, как и для тебя. Зато многие калифорнийцы рождаются беззаботными – не знал их край ни суровых снежных зим, ни суровых войн. Это ты понял быстро.

  В Монтану ты приехал осенью, в сентябре. Дорога была ужасной – Монтана называлась так не зря, тут повсюду были горы, заросшие соснами, обрывы, буераки. Несколько раз возница кричал: "Не высовывайтесь из окон! Эй, держитесь там!" – и вы хватались за подвешенные к крыше кожаные петли и пытались усидеть, когда экипаж кренился на сторону. Как сам возница удерживался на козлах – оставалось загадкой.

  Станции по пути встречались редко, лошади были... так себе, а уж жрать приходилось что давали, и по ломовым ценам. Вообще первое, что тебя неприятно удивило, когда ты приехал в Монтану – это цены. Не, в Калифорнии тоже было дороговато, но там за три доллара ты мог заказать роскошный обед из рыбы с соусом, устриц и дорогого вина. Когда ты добрался до Баннака, оказалось, что в Монтане за три бакса ты мог рассчитывать на стейк и бобы, приготовленные в стиле "да не хочешь, не ешь, кто заставляет-то, йоптыть!" Четыре бакса за бутылку виски – легко! Шесть долларов за лопату и семь за лоток? Считай, даром отдали! Но никто не жаловался – все понимали, что всё это доставляется сюда с большим трудом и высоким риском, иногда вообще караванами вьючных мулов, на которые нападают индейцы и не только. Так что, как говорится, спасибо, что вообще привезли!
  Проблем с деньгами у тебя пока не было: после всех приключений, переездов и дорог у тебя осталось порядка полутора тысяч – нормальная такая сумма. Однако хороший прииск, приносящий стабильный доход, за неё было не купить – разведанные заявки, которые уже активно разрабатывались и где золота попадалось много, стоило где-то от десяти тысяч и выше, и вообще их нечасто продавали. Тебя не покидало ощущение, что пока ты писал книгу и ездил в Калифорнию, ты немного опоздал на раздачу золотых пряников.

  – Лоток – это только для разведки, мистер, – сказал тебе продавец в магазине, который представлял из себя хижину, сколоченную из горбыля. – Лоток, пригодится, конечно, без него никуда. Но это так работает: помыли немного в лотке, посмотрели, нашли золото – дальше уже работаете на этом месте с рокером. А с лотком много не намоешь – спина отвалится. Да и медленно это очень – больше куба не отмашешь за сутки, ну, может, полтора, если убиться.
  В книгах по геологии, которые ты попытался прочитать в Миссури, ты что-то не помнил никакого рокера. Они вообще были написаны геологами для геологов: проспекторы, которые хлынули в Монтану, читали так себе, а делали многое на глазок. И у тех, кто уже пообтерся в Калифорнии в пятидесятые, опыт был побольше, чем у всех геологов вместе взятых.
  Ты спросил, что такое рокер.
  – А вот же, рокер бокс! – кивнул хозяин на странного вида ящик с "полочками", на которых были всякие сеточки, углубления и так далее. – Отдаю за двадцатку и покажу вам, что с ним делать.
  В ящик закладывалась промываемая земля или галька, затем с помощью доливания воды, раздавливания комьев и покачивания ящика на манер колыбели, старатель добивался того, чтобы галька осталась сверху, песок ушел вниз, а золото очистилось и засверкало где-то между ними.
  – С ящиком можно просеять три или даже четыре куба за день, если ворон не считать!


  Купив ещё всякие необходимые принадлежности – постели, палатки, лопаты, фонари и прочее, ну и еду на первое время, а также вьючного мула, на которого вы с грехом пополам всё это и нагрузили, вы озаботились собственно тем, где искать золото.
  А правда, где?
  Идея пойти и поискать самим была отвергнута большинством голосов – никому не хотелось прогуляться по местным красотам просто так.
  Так что вы отправились на разведку, наняв в кабаке "местного жителя", Келли Свифта, в проводники. Келли не внушал особого доверия – у него была курчавая, неухоженная борода, которую он свирепо чесал, длинные не слишком чистые патлы и драная шляпа. Зато он уже поработал старателем и был с вами честен.
  – Ну, – сказал он, – золото-то я вам найду, но сколько его там – это я оценить не смогу. Но вы совсем желторотые парни, как я погляжу, так что с чего-то вам надо начинать. Но помните, в нашем деле важна не только удача. Как потопаете – так и полопаете, гы-гы-гы! Некоторые думают, что золото само выпрыгивает из земли прямо в карман. Так нет. А впрочем, сами увидите, гы-гы-гы.

  Переночевав в "отеле", на следующий день с утра вы позавтракали и пошли на разведку. По дороге вы миновали заявки других проспекторов – на одних шла оживленная работа: люди промывали породу в деревянных желобах, трясли в рокерах. На других было пусто, и только молчаливые хижины или крытые дерном землянки, а также перерытая земля отмечала, что здесь шла разработка.
  В окрестностях Баннака тоже было много лагерей – некоторые из них слились с городком, как Янки Флэтс. Другие стояли особняком, как Сентервилль и Мэррисвилль. Келли рассказывал вам, где тут что в окрестностях, добавляя комментарии вроде "Новый Иерусалим – отличное место, там есть харчевня – кормят просто объеденье!" или "А вот Догтаун – туда я бы не совался. Там вечно, сука, бродячие собаки собираются. Хер знает, почему их вообще не отстреливают." И ещё про Бон Аккорд, где он "лично переспал с настоящей французской шлюхой" (так и сказал, "лично"!), и про Белую Отмель, где уже, кажется, никто и не живет, но были времена...
  Некоторые старатели, мимо которых вы проходили, перекрикивались с Келли.
  – Келли Свифт, что б меня! Я-то думал, ты сдох в Долине Конфедератов! – добродушно крикнул ему какой-то рыжий громила с перемазанной глиной физиономией, оторвавшись от своего рокера, который он качал на берегу ручья. – Говорили, что тебя там на нож вздели. А ты вон где объявился!
  – Я тоже так думал! – отозвался Келли своим хриплым, прокуренным голосом. – Валялся на улице, очнулся, думал, что в ад попал! Потом хлопнул виски, гляжу – а это всего лишь Даймонд Сити!
  И оба заржали.

  Проходя мимо чужих заявок, ты быстро осознал, как сложно применить знания из книг на практике. Ну хорошо, вот написано там было, что пластовая интрузия в кварцевом диарите способствует бла-бла-бла, и золото чаще залегает там-то, такие-то породы обладают высоким потенциалом, а вот ещё есть шток, а вот ещё есть дайка. Возможно, ты даже понял, что такое пластовая интрузия и дайка. Возможно даже записал эту фразу в блокнот или перерисовал картинку. Но на местности-то как всё это узнать? Земля, деревья, скалы, горы... какой карст, какая дайка?
  Поплутав по тропкам и постаравшись запомнить дорогу назад, вы вышли к ручью, милях, должно быть, в шести от города. Келли, огляделся по сторонам, осмотрел высившиеся вокруг горы, прикинул что-то, и, чуть ли не воздух понюхав, сказал:
  – Ну, с богом. Тут вот уже можно попробовать.
  Он взял лопату, наполнил лоток и пошел к ручью промывать.
  – А вы чего стоите? Копайте!
  Вы стали делать то же, что и он – копать землю и промывать её в лотках. Было, конечно, интересно, кому повезёт первым.
  Через примерно полчаса работы Келли сказал:
  – Ща, пойдем, ещё поищем. Спустимся немного по течение, мне кажется, там бодрее пойдет.
  Вы отошли ещё на полмили и принялись за дело снова. Никакого результата. Стало уже грустно, хотя погода и стояла хорошая, но пальцы быстро начинали мерзнуть в бурой жиже.
  Тут Келли свистнул:
  – Щью! Эге-гей, давайте сюда! Нашел.
  И вы увидели Его – золото. На лотке у Келли лежали несколько крупинок меньше гречишного зернышка, размером с рыбью чешуинку. Они тускло блестели на сентябрьском солнце, и вы с Эйбом даже сначала посомневались, золото ли это?
  – Ух ты! – сказал Кип. – Сколько это долларов, мистер Свифт?
  – Долларов? – рассмеялся Келли. – Каких долларов, парень! Эти хлопья – несколько центов! Унция** золота стоит шестнадцать долларов, а тут и на грамм не наберется. Ну, может, на четвертак от силы... На! Дарю. Поработайте тут часок, чтобы знать, что я не сам их сюда подсунул.

  Вы поработали. Зачерпываешь, качаешь лоток, вглядываясь в бурую муть. Оп! А, нет, камешек. Смываешь все – ничего не нашел. Потом опять... Так, а это что? Сгусток глины. Смываем. Процеживаешь песок и воду, ощущение такое, что через себя. Ищешь, ищешь...
  Это напоминало рыбалку, только руки очень мерзли, зато сам процесс был все же увлекательнее – там-то вообще ничего не делаешь. Журчит вода, чирикает где-то пташка на дереве, приятно пахнет смолистым лесом – в целом вроде неплохо всё.
  И вдруг ты увидел их – золотые крупинки, проступившие среди комочков глины. А, нет, показалось. А, НЕТ! НЕ ПОКАЗАЛОСЬ! Блеснуло!
  Ты почувствовал то, что чувствует любой человек, который когда-либо мыл золото.
  Магию. Чудо. Невероятное.
  Ты, как и другие золотоискатели, НАШЕЛ В ЗЕМЛЕ ДЕНЬГИ. Просто вынул их из грязи. Они лежали, ждали, ты пришел и нашел их. Они теперь твои. Вот так просто.
  Чуть позже пару крупинок нашел и Эйб.
  – Ну, парни, так примерно это и делается, – сказал Келли. – Но вы много не нароете, если будете просто тыкаться туда-сюда с лопатами. Делается как? Ставятся вешки. Вот тут вот у нас первая находка, да? Отсюда втроем идите в разных направлениях и сравнивайте. Кто откопал больше крупинок, там ставьте вешку. Вешки ставить не ленитесь – а то с утра придешь, иногда хер вспомнишь, где сколько было. Скоро тут вообще всё перероете, как кроты. А по вешкам уже двигаешься. Если почувствовал зуд, интерес – значит, копни вглубь, на пару футов, даже на ярд. Промой, посмотри. Если там не больше – двигайся дальше, а если много – копай вокруг тоже. Если начнут часто попадаться самородки с пшеничное зерно или даже с горошину размером – значит, вы на правильном пути. Но помните, золото – самая тяжелая херня на земле. Поэтому чем куски больше, тем они глубже. Хорошая жила редко залегает выше двух-трех ярдов, а часто глубже. И ещё, золото – оно всё же чаще не само по себе, а вкраплениями в кварц. Поэтому не ленитесь заступом камни побольше разбивать: жила может быть внутри.
  Он вздохнул.
  – Ну что, столбим? Вернемся в город, зарегистрируем всё честь по чести, и заплатите мне уже, что причитается? А то у меня в глотке сухо, как у скелета моей мамаши в... этом самом месте. Над наверстать, ептыть!

***

  Так вы застолбили заявку и недалеко от Баннака и начали её разрабатывать. Для начала построили шалаш, а потом и землянку вырыли – было понятно, что скоро ночевать в палатке станет холодно. А потом, как сумасшедшие, начали копать. В Баннаке уже были дощатые дома вместо палаток (хотя часть людей на окраинах ещё жила в землянках), и даже была почта. Ты отправил письмецо, чтобы родные знали, куда тебе написать.

  Твои компаньоны показали себя "старательными старателями", даже Эйб, который был похлипче Кипа (а уж тебя подавно), промывал в рокере около трех кубов, не жалуясь. Вы рыли землю, долбили камни, промывали, промывали и ещё раз промывали.
  И золото находилось, но всё такое же – крупинками, зернышками, чешуйками. Вы складывали его в мешочек. Пока что это не окупало даже расходов на еду, не то что всего путешествия.
  В октябре похолодало, а в ноябре – тем более. Приходилось ковыряться в холодной грязи, мерзнуть на ветру днем и по ночам в землянке. Энтузиазма у твоих компаньонов сильно поубавилось, и их выработка сократилась. Да и твоя, если честно, тоже. И вообще, надо сказать, ты наконец-то, первый раз в жизни понял, что такое работа. Настоящая физическая работа, а не когда в охоточку с неграми режешь пеньку и смотришь на них, мол, че приуныли-то? А на следующий день – не режешь, едешь с дядей на охоту, потому что так захотел. Или когда строишь с папой дом, в котором скоро вы будете жить легко и припеваючи, а арендаторы будут на вас пахать. Тут было другое – монотонная, однообразная, грязная работа, прерываемая иногда радостью от того, что ты нашел несколько десятков центов в золотых крупинках: пересчитываешь их на ладони и – снова берешься за лопату, заступ, рокер.
  Особенно всех раздражала ледяная вода – вы старались мочить руки поменьше, разводили на берегу костер, и промыв очередной ящик породы, делали перерыв, сушили над огнем руки.
  Кип стал покашливать – он заболевал.
  Кто сколько из вас нашел золота, вы не считали, но тебе казалось, что в целом-то у тебя было побольше...
  – Если до зимы не найдем россыпь или жилу или хоть самородочек один, надо переезжать, – сказал как-то Эйб. – Новую заявку делать.
  Кип, дрожавший под одеялом, с ним согласился.

  И вдруг, уже в ноябре, Эйб промыл очередной ящик и позвал вас. У него в руках лежал кусок кварца размером с куриное яйцо, разломленный на две половинки, и вдоль разлома шло явно вкрапление золота.
  – Неплохо, а!? – крикнул он.
  Даже Кип приободрился.
  – Может, вглубь копать уже начнем?
  – Может, и стоит, – сказал Кип и закашлялся.

  В тот же день ты поехал в город за едой – была твоя очередь – и наткнулся на Келли. Он спросил, как идут дела на заявке, а потом добавил:
  – Слушай, а че за акцент у тебя? Ты не миссуриец часом?
  Ты ответил, что да, миссуриец.
  – А чего ты не со своими-то?
  Ты спросил, в смысле, с какими своими?
  – Как с какими? Ты что, не знаешь, как нашли золото в Долине Конфедератов?
  Ты не имел об этом ни малейшего понятия, и Келли предложил выпить (за твой счет, конечно), и рассказать.

  В Долине Конфедератов золото нашли бывшие солдаты юга, и как раз миссурийцы! Они приехали туда после вашей экспедиции Прайса в шестьдесят четвертом, когда тебя ранило.
  – Тогда от вашей армии остались рожки да ножки, – рассказал Келли. – И многие рожки до Арканзаса не доехали, а попрятались на севере Миссури и в восточном Канзасе. Искать их было накладно, и генерал Плезантон пообещал им локальную амнистию, если они уберутся из тех краев ко всем чертям. Большинство согласилось – дураков было мало. Но в Миссури-то у вас непойми что делалось, вот они и подались сюда, золото мыть. И набрели на богатое месторождение. Они построили там четыре хижины. Если смотреть с горы, они образовывали ромб, как бубновая масть, вот и назвали его Даймонд Сити. В шутку, конечно, мол, у кого Вирджиния Сити, у кого целая Хелена, а у нас тут будет Даймонд Сити. И подняли там немеряно денег. Но в шестьдесят пятом пришли немцы из Колорадо, они тоже там стали рядом добывать, но были тогда ещё неопытными. Спросили, как лучше искать, ну конфедераты и пошутили, мол "повыше". Те не поняли, поднялись выше по течению, и чисто случайно нашли там вообще самое большое месторождение в этих краях. Вот так вот. Назвали его Отмель Монтана****. Там просто миллионами золото добывали, но разработка шла сложная. Я там бывал. Там большие желоба, породу промывают тоннами, золото черпают фунтами. Я сам видел самородок оттуда – с пол-кулака моего, наверное, размером. Ну не чистое золото, понятное дело, но всё равно. Золото ж тяжелое парень. Крупинки, которые вы находите, весят всего ничего. А трех-четырех фунтовый самородок тянет на тысячу долларов – и он будет с кулак размером, может, чуть больше, понимаешь? Но, конечно, люди неохотно про такое рассказывают.
  Ты спросил, почему? Ведь заявка застолблена.
  – Да потому что на территории у нас убивают людей не намного реже, чем на вашей войне. Ты слышал про виджилантес?
  Ты сказал, что да, но пока не стал говорить, что твой дядя в Калифорнии был председателем такого вот "комитета бдительности".
  – В шестьдесят третьем тут, в Баннаке, стали особенно много грабить и убивать людей. Шерифом стал Генри Пламмер. Хер его знает, что он был за человек, одни говорили, что ничего так шериф, а другие – что сам только так грабил и убивал. Я не знаю. Я думаю, он был лучше, чем о нем говорят, но грешки за ним водились. В общем, убийства не прекратились, и тогда в Вирдджиния Сити завелись эти Виджилантес Ольховой Долины. "Типа мол зачем нам шерифы, суды и федеральное правительство вообще – ну его нахер! Мы сами с усами!" Месяца не проходило, чтобы они кого-нибудь не вздернули. А главное, ещё пойди пойми, кто туда в этот комитет входит. Это как, блядь, масонская ложа такая что ли? Главных-то как бы все знают, а остальных – нет, они ж с мешками на головах суд вершат. А может, и главных тоже не знают... Ну и, в общем, дошло до того, что в шестьдесят четвертом они вздернули самого Гарри Пламмера! Ты представляешь, а!? Комитет бдительности повесил шерифа. Некоторые из них потом рассказывали, что когда они вешали троих людей, один из них, видите ли, им сдал Пламмера. С петлёй на шее, ага! Короче говоря, ребята это опасные. Но знаешь что? По-моему сильно меньше убийств не стало. Просто про многие убийства мы ж ничего не знаем. Пропал человек и пропал. Может, убили, а может, в реке утонул или индейцы... Да хрен знает! Я этих Виджилантес сам видел. Клич у них такой, что оторопь берет: 3-7-77! И никто не знает, что это значит. Но говорят, что это, мол, мерка для могилы. Три фута в ширину, семь в длину, и семьдесят семь дюймов в глубину. Как думаешь, пиздят? Я так думаю, пиздят – не меряет никто семьдесят семь дюймов в глубину. А может это какое-то их такое тайное устройство, организация типа. Типа три главных босса, семь поменьше и семьдесят семь просто членов. Но в общем, хер его знает, кто ещё хуже-то, старина Пламмер или эти ребята. Так что ты это... деньгами не свети. И вообще, может, заметил, да? Народ тут не слишком разговорчивый. Боятся.
  Ты спросил, как он понял, что у тебя есть деньги.
  – Нутк! Глаз у меня намётанный. Компаньоны твои голодранцы, а у тебя что-то водится за душой. В глазах читается. Уверенность какая-то, что у тебя это не последний шанс, найдешь золото – хорошо, а нет – да и ладно. Азарта мало. Ты из богатеньких, это видно. Но не боись, я про такое не болтаю.
  Ты задал ему ещё много вопросов. Например, может, лучше бы вам было поехать восточнее, в Ольховую Долину?
  Келли пожал плечами.
  – Да хер знает. Место, которое я вам показал – оно хорошее. Понятно, что пиздеть не мешки ворочать, но я так тебе скажу: я не удивлюсь, если там под землей есть жила тысяч хотя бы на тридцать долларов. Но и деньги на это не поставлю, понимаешь? Конечно, вокруг Баннака в основном-то выработано уже всё ценное, значимое. Да только оно везде постепенно вырабатывается. Первые четыре года новые открытия были, а сейчас потише стало. Да, конечно, золота там побольше, чем здесь, да только по-настоящему ценные жилы уже застолблены. Чтобы новую найти, надо походить, поискать... А люди поумнели, стали поменьше трепаться. Раньше если кто находил самородок, он бежал в салун, рассказывал всем по дороге об этом, а потом ещё и шлюхе, которую жарил, самородок этот под нос пихал, и всем её подружкам. А сейчас уже нет. Поумнели люди, поумнели.
  Ты спросил его, случалось ли ему находить жилу.
  – Да, – ответил Келли неохотно. – Я намыл двадцать семь тысяч в общей сложности. Но они... хер его знает, куда они делись! Что-то пропилось, что-то проигралось, что-то бабам в декольтю утекло, гы-гы-гы. В декольтю – и тю-тю! – рассмеялся он. – За красоток! – и опрокинул стопку.
  Ты спросил его, а где сейчас безопаснее всего.
  – Да так не скажешь. Наверное, сейчас уже здесь. В Вирджиния-Сити сейчас столица территории, но... но губернатор занят вообще другим. Он, на самом деле мужик неплохой – из законников, но он служил в Мексиканскую и в Гражданскую тоже. Из Кентукки он, говорят, там же и воевал. Но он не этими проблемами в основном занят, а пытается как-то договориться с Черноногими и с Кроу, чтобы хотя бы их в какие-то рамки втиснуть и по углам развести. А то у индейцев же знаешь – где вигвам раскинул, там, значит, и моё. А кроу с черноногими к тому же заклятые враги. Это кажется, что когда индейцы между собой воюют, нам легче. На самом деле не совсем... если индейцы воюют, то у них это... ну... в голову как-то так вбивается, что "мы воюем". Молодежь ихняя звереет, на подвиги тянет.
  Ты спросил, нападают ли они на заявки тут, в Баннаке.
  – Да сейчас уже и нет. Они вообще на заявки не очень нападают. Они больше... нашу же ораву надо как-то содержать, правильно? Правильно. Вести всё дорого и далеко. Вот люди сначала золото моют, а потом начинают кто фермой, кто ранчо, кто чем заниматься. Потому что золото кончится однажды, но люди все не уедут разом. И есть они всё равно будут. И жить тут будут, как в Калифорнии было. Ну, может, не в Баннаке... Но в городах побольше – там да. И вот на фермы как раз индейцы нападают. А ещё охотников на бизонов страсть как не любят! Ну и на караваны тоже часто. А иногда не нападают сами, но жгут траву по дороге, чтобы те назад повернули – мулов-то кормить чем-то надо. Но разные они все очень: с кем-то и договориться можно, и поторговать, и уму-разуму поучиться. А кто-то нападает без предупреждения. Вообще, конечно, они нас к себе в гости не приглашали. Но знаешь... у индейцев нет какого-то одного вождя, с которым можно договориться. Сегодня ты договорился с одним, завтра другой к тебе приедет и будет палкой своей размахивать, мол, проваливай. Всё шатко. Индейцы – это народы, которые сами толком не знают, чего хотят. Индейские войны – это дикая путаница и неразбериха кто кому чего должен и кто с кем сейчас дружит. Ну, с нашей, бледнолицей точки зрения, конечно. Вот так вот. Ну, за индейцев и за то, чтобы они не добрались до твоего скальпа! – и он выпил снова.

  В тот же день зайдя на почту, ты обнаружил там письмо из дома!
  Жена благодарила тебя за деньги, писала, что у неё всё хорошо, хотя по тону ты понял, что не всё совсем гладко. В двух словах суть была в следующем: у близнецов появились какие-то разногласия (возможно, потому что один из них так и не выиграл выборы), и Каспер решил ехать в Чикаго и войти в консервный бизнес – у него были там знакомые через Бруксов и Сент-Луисских Боссов.
  Элис не говорила прямо, но было видно, что ей не то чтобы хочется или не хочется поехать в Чикаго с Каспером и Эвелин, а это скорее решение близнецов. Элис приложила все усилия, чтобы написать письмо так, как будто это не выглядело уведомлением, мол, "я еду в Чикаго, дорогой, имей в виду". Однако она отметила, что для Дэниэла полезно будет с детства узнать, как выглядит и что из себя представляет большой город, а также что такое бизнес, и вроде бы осторожно интересовалась у тебя, что ты думаешь по этому поводу. А что ты думал?