Гарри пожал плечами.
– Знаешь, – сказал он, – я много чего в жизни сделал такого, чем не горжусь. Но убивать подельника...
Но потом ты заметил тень сомнения, пробежавшую по его лицу.
– С другой стороны, ты прав. Ну то он за тип? Ради чего живёт? Ну, вот получит он деньги, так у него даже фантазии не хватит, на что потратить. Проиграет всё на своём бильярде дурацком! – полушутя-полусерьезно ответил Хьюз. – Ладно. Делай, как знаешь, Блэйн!
Неприятности начались сразу после того, как вы сели в дилижанс в Остине.
Сначала всё шло неплохо: вы ехали, карета подпрыгивала на ухабах, болтались кожаные петли наверху, за которые положено было держаться пассажирам, кожаные шторки создавали душный полумрак. Все как всегда. Дилижанс был набит битком. Вы трое специально сели на разных скамьях, чтобы не вызывать подозрений. Помимо вас внутри была пожилая леди с дочерью: что леди, что дочка были страшно некрасивыми, особенно "досталось" дочке – весь нос у неё был в веснушках, и она этого очень стеснялась, и от того выглядела ещё некрасивее. Ещё ехал какой-то коммивояжер, какой-то саквояжник, старик с тростью, у которой на конце был посеребрённый набалдашник (он страшно гордился этой тростью и чуть не заехал ею тебе в глаз), и – молодой парень лет восемнадцати. И вот с ним-то и возникли проблемы.
Звали его Мэтью, Мэтью Браун. Мэтью был весьма дружелюбен, даже угодлив, но он не затыкался всю дорогу. Он рассказал всем про себя, своих родственников, свои дела, а потом принялся втягивать в беседу всех подряд. Он делал нелепые комплименты мисс-веснушке, он интересовался приемами торговли у коммивояжера, он расспрашивал о политике саквояжника, он полюбопытствовал у старика по поводу трости. Он был очень назойлив, но при этом вел себя прилично, всё время улыбался и... вы не могли его заткнуть, потому что остальным пассажирам было скучно (а вам – не особо), и все хотели поговорить хоть с кем-то, а он легко шел на контакт.
Вас он оставил на десерт. Он расспрашивал вас о том, о сем, делился своими наблюдениями, а потом вдруг хлопнул себя по лбу и сказал:
– Постойте, мистер! А вы где служили во время войны? У вас лицо знакомое, я вас как будто где-то видел...
Он напрягся – казалось, что из ушей у него сейчас полезут извилины. Что-то похожее было, когда вы грабили дилижанс, и один из пассажиров узнал Хьюза. Или подумал, что узнал. Тогда Гарри его пристрелил. А что теперь делать тебе, оказавшись на его месте?
Это было уже не очень хорошо.
Но вот вы доехали до станции, вышли, делая вид, что разминаете затекшие ноги и руки. Солдатики и пассажиры повалили "в столовую" – навес на улице, под которым стоял длинный стол из грубо обструганных досок. Дымящиеся миски с бобами и говядиной, кукурузные лепешки, кофе, а для желающих было даже и пиво, только теплое. Но сержант, как назло, запретил солдатам пить пиво.
Работники стали перепрягать лошадей.
"Ну, где ты там, Саламанка?"
Минуты летели с ужасающей скоростью – Хьюз без аппетита ковырял рагу ложкой. Пёрселл щипал себя за ус.
Уже поели пассажиры. Уже встали, сыто улыбаясь, солдаты. Уже запрягли вам дилижанс. Уже, поглядывая на вас, словно прогуливаясь, к нему двинулся потихоньку Пёрселл. Хорошо хоть пассажиры сидели смирно, нежась в теньке под навесом и не торопясь возвращаться в душную коробку. Но было ясно, уже сейчас поедете!
Тут вы поняли – Саламанка, наверное, струсил или опоздал. Операция отменяется. И в общем, наверное, это было даже хоро...
В этот момент Мэтью Браун, положив ложку, посмотрел на тебя с тем озарением, которое бывает у человека, только что просравшегося после запора.
– Мистер! А я вспомнил! У вы же служили в караване с моим кузеном! Перед войной! Я почему запомнил – вас еще команчи стрелой ранил, а я помогал вас до дому тогда донести.
– ЛОШАДЕЙ УКРАЛИ!!! – заорал один из солдат и кинулся к коновязи. Оттуда раздался топот копыт и ржание – значит, Саламанка справился!
– Среди бела дня!? – воскликнул сержант со смесью тревоги и возбуждения. – Стреляйте! Стреляйте! Дай нам лошадей, дай нам лошадей! – кинулся он к работнику станции.
– На конюшне еще четверка стоит! Но она мне нужна! – вылупил на него глаза смотритель.
– Скоро вернем!
Кавалеристы, звеня шпорами и стуча сапогами, бросились к конюшне.
– Без суеты! Такер! Куинси! Тромбли! Джонстон! СЕДЛАЙТЕ! Остальные – ОГОНЬ!
Саламанка, как оказалось, впопыхах или от волнения увел не всех лошадей – две остались. А ещё он прирезал часового, поставленного за ними следить. Но вам было некогда интересоваться этими подробностями.
Хьюз достал револьвер и сунул его в живот Мэтью – остальные пассажиры смотрели сейчас куда угодно, только не на него.
– Закрой хлебало и пошел к дилижансу, – вполголоса через губу пробормотал он пареньку. – Резво!
Вы рысцой понеслись к карете.
– Приятель, слезай оттуда поживей! – посоветовал Пёрселл, который уже был там, вознице, подкрепив свою просьбу взведенным армейским кольтом сорок четвертого калибра. – А дробовик оставь, дробовик оставь, будь любезен!
– Чего!? – переспросил возница.
– Того! Заткнись и слезай!
Сзади послышались выстрелы – это стреляли вслед уходящему Саламанке.
Гарри впихнул человека-записную-книжку и возницу в дилижанс, туда же залез Пёрселл, и Хьюз захлопнул дверку.
– Глаз с них не спускай!
Сам он забрался на козлы вместе с тобой, разломил дробовик, проверил патроны. Дробовик был новенький, с патронами центрального боя, ты про такие только слышал. Удобно! Никаких капсюлей, ничего никуда не слетит. Для того, кто трясется по ухабам – самое то.
Дилижанс ты не гонял с Калифорнии. Господи, как давно это было! Ты ж тогда ещё не знал ничего, ничего в жизни не понимал, ни Шефа ещё не встретил, ни на войне не побывал. Так, если вспомнить всё по порядку, на три другие жизни уже хватит, а тебе ведь лет-то всего ничего!
Стеганул лошадей, они дернули вперед, но дилижанс... Не поехал.
– Почему не едем!?
А правда, почему???
– ДИЛИЖАНС УГОНЯЮТ! – заорал один из оставшихся солдат.
– Не стреляй! У нас тут заложники! – заорал Хьюз. В ответ ему сухо щелкнул выстрел карабина.
– Не стреляйте! Не стреляйте! – заорал Мэтью Браун.
– Не стреляй! – крикнул один солдат другому. – Сер-жаааа-ант!
– Почему не едем, так тебя растак!?!?
И тут ты понял почему – с тормоза забыл снять! Аааа! На дилижансах же тормоз есть! Отжал "кочергу", схватился опять за поводья, да как дернул с места!!! Дилижанс просто полетел!
Дальнейшее помнишь как во сне – ты нахлестывал лошадей так, что с них пена летела чуть ли не пополам с кровью, ну, или, может, так казалось! Гарри иногда кричал тебе не своим голосом:
– ОСАЖИВАЙ! ОСАЖИВАЙ!
Потом вас начали настигать – не десятеро, всего двое. Они явно боялись стрелять издалека, чтобы не попасть в пассажиров, поэтому пытались приблизиться. Пёрселл палил в них, высунувшись из окошка, но извел четыре патрона, а дальше не стрелял – видно, боялся, что Браун и возница его скрутят. Гарри бабахал у тебя над ухом, повернувшись назад и улегшись на крыше кареты. Его чуть не скинуло, когда вас занесло на повороте. Он закричал и ухватился за сиденье.
– Веди ровно, твою мать! РОВНО!
Да как тут ровно, когда дорога-то поворачиваеееееееееет!
Ветер свистел у тебя в ушах.
Потом конники всё же начали стрелять – и попали! Пуля зацепила Гарри куда-то в межреберье. Он охнул, но сжал зубы и продолжил отстреливаться. Ты не видел, что творилось сзади. Но через минуту Хьюз уселся на сиденье бок-о-бок с тобой, сунул ружье под козлы и стал рассматривать свою рану.
– Подстрелил одного! Второй отстал! – хрипло бросил он тебе, затыкая дырку шейным платком. И сразу заскрежетал зубами. – Сука, как же больно!
Вы гнали ещё четверть часа, потом лошади начали сдавать. Потом Гарри стал сползать с сиденья, начал терять сознание. Пришлось остановиться.
Ты не мог точно сказать, где вы, в каком направлении вас ждут лошади... оставалось распрячь этих и без сёдел, охлюпкой, ехать наудачу. Но сначала сейф!
Сейф – это громко сказано: железный сундучок с навесным замком. Тонко зазвенел замок, когда вы его отстрелили. Ты откинул крышку ногой, сломав печать. Пёрселл достал пачки денег, разложил их на крышке, стал пересчитывать – он считал получше тебя. Три тысячи долларов! Даже три шестьсот! Неплохо, совсем неплохо!!!
Деньги были не новые – потертые купюры. Но это были деньги США, доллары США. Не фантики конфедерации, которые теперь ничего не стоили. Три тысячи шестьсот! В один день! Никогда ты ещё столько не видел.