Узнав, чем Камилла собирается заниматься, Хоган МакКарти был, разумеется, недоволен.
– Пзорищще, – сказал он. – Нет ыть кмужубвенулась!
Но это он хорохорился, чтобы ничем не выдать, как расстроен, что внучка уезжает. Старикан, конечно, старательно делал вид, что всё ему ни по чем. А на самом деле был он опечален, потому что думал о том, что помрёт теперь в одиночестве, а как было бы хорошо, если бы внучка его похоронила рядом с женой. А так... никто, может, вообще и не узнает, что он помер – никто ж особо и не заходил.
– Тыть главно што? – сказал он всё же в конце. – Главное нунывай! И Хогана помни штоп!
В порту ты узнала сногсшибательные новости. Вернее даже так: ты спросила у случайного попутчика, ожидавшего пароход, что все так оживленно обсуждают. Он сделал огромные глаза и посмотрел на тебя, как на нечто очень вкусное, типа бисквита или суфле – ты была человеком, которые ещё не знал НОВОСТИ!!! И он рассказал тебе, что случилось. ПРЕЗИДЕНТА ЛИНКОЛЬНА УБИЛИ В ВАШИНГТОНЕ ВО ВРЕМЯ СПЕКТАКЛЯ ПЯТНАДЦАТОГО ЧИСЛА (было двадцать первое)!!!
Ты не особенно разбиралась в политике, и решила расспросить, какие это будет иметь последствия, чтобы понять, почему это всех так беспокоит.
А беспокоило это всех почем зря, потому что президентом при этом без выборов автоматически становился вице-президент, Эндрю Джонсон. Причем, так как выборы были только что, становился сразу на долгие четыре года!!! При этом Эндрю Джонсон до шестьдесят четвертого был ДЕМОКРАТОМ! У людей кругом шла голова. По сути это означало, что... ЭТО МОГЛО ОЗНАЧАТЬ БУКВАЛЬНО ВСЁ ЧТО УГОДНО! Все затаив дыхание ждали, как теперь развернется судьба к побежденным штатам, и строили безумные гипотезы, вплоть до того, что сам Джонсон и подстроил убийство.
Но как бы там ни было, небо от таких новостей не упало на землю, а Миссисипи не потекла вспять (хотя речки поменьше в Луизиане, бывало, и меняли направление течения по менее важным поводам). Пароход пристал и вы начали покупать билеты и всходить на борт. Тут перед тобой встала дилемма – под каким именем записываться, под своим, или под поддельным? Потому что война войной, а за убийство брата тебя всё ещё могли привлечь к ответственности.
Пароход, между тем, был красив и величественен настолько, насколько вообще что-то бывало красиво и величественно в твоей жизни. Он походил на дворец – с огромными-башнями трубами, с лакированными бортами, залитый светом из окон салонов (был уже вечер), о-о-о... нет, ни одна скучная гостиная Нового Орлеана, в которой ты успела побывать, ни даже театр с его обитыми плюшем креслами и медью оркестра не могли сравниться по красоте с этим огромным пароходом. И было в нём что-то живое, как будто мир в миниатюре – на нижней палубе даже коровы мычали, а над ними ярусами, словно на торте, наслаивались вторая, и третья, и венчающий всё короной капитанский мостик. И вот на этой-то третьей ты и расположилась – в маленькой, но отчего-то страшно уютной каюте, с нежесткой и не мягкой кроватью (койкой её даже и назвать-то было неудобно), с небольшим зеркалом, с удобной полкой для твоего скромного багажа (да собственно никакого багажа у тебя и не было, только один чемодан, "позаимствованный" у Лежонов, в котором ехало твоё платье и драгоценности, захваченные из дому – вот и всё). Всё тут было удобно, продуманно, что называется, по уму! Ты раньше не бывала в отелях, а то поняла бы, что эта каюта, хоть размерами и уступала спальне, но была лучше многих гостиничных номеров. Да, будем честными – лучше БОЛЬШИНСТВА гостиничных номеров к западу от Миссисипи.
Расположившись, ты пошла прогуляться по палубе, и тут тоже всё могло вызвать только восторг – отделка, удобство, открывающийся на берега вид! Ух! С высоты было так приятно смотреть на маленькие пароходишки, которые даже покачивало волной от ваших огромных колес по бокам, на рыбацкие лодки, на хижины по берегам, затопленные заросли (на реке было наводнение из-за весенних паводков), плантации сахарного тростника...
Сделав променад, ты поужинала в буфете (бифштекс с нежнейшим овощным рагу, французский пот-о-фёй или запеченная рыба с ризотто?) и отправилась покорять местный салон. Салон на пароходе был один, но был разделен баром на женскую и мужскую часть. Но пассажиров на пароходе было немного – человек семьдесят, считая тех, кто путешествовал на первой и второй палубах, так что ходить можно было куда угодно и как угодно. Тебе повезло: на мужской части играли за двумя столами!
Выпив рюмку лафита для храбрости, ты подошла к столу и спросила, можно ли тебе присоединиться к игре. Мужчины на тебя посмотрели скорее снисходительно и, озвучив ставку и поинтересовавшись, не будет ли против твой супруг, милостиво пустили в игру.
Несмотря на апломб, играли за этим столом на небольшие деньги – ставка не поднималась выше пятидесяти долларов. Ну, то есть, для кого как, конечно, проиграть пятьдесят долларов – тоже неприятно. Но вскоре ты включилась в процесс и пару раз для виду даже довольно лихо сблефовала, удивляясь собственной прыти, а тебя даже не вскрыли! Потом, правда, ты проиграла тридцать долларов и стало уже не так здорово. Несколько раздосадованная поражением, ты решила применить дедушкин трюк – ловкую фальш-тасовку. И... никто ничего не заметил! Начав кон собственноручно розданной себе парой королей на руках и получив ещё одного на пятой улице, ты легко побила своего оппонента, понадеявшегося на пару тузов. С нетерпением ты ждала следующего круга, когда будешь сдавать. Снова подтасовка – и снова успех! Никто и глазом не моргнул, хотя было видно, что джентльмены что-то заскучали. Для виду на следующей своей раздаче спасовала... Ооо! Как ты ждала третью!
В итоге тебе удалось выиграть около ста двадцати долларов. Очень неплохо, учитывая, что весь твой капитал состоял из трехсот пятидесяти. Никогда такого выигрыша с друзьями брата у тебя не было. Прекрасное начало!
Так плавание и проходило – любование местными красотами, прогулки по палубе в одиночестве и игры по вечерам. Однако на третий день, двадцать третьего числа, к тебе на палубе подошел джентльмен, которому по возрасту ты дала бы от сорока пяти до пятидесяти, со смеющимися, ещё не старыми, глазами и каштановыми волосами, ровно уложенными под шляпой. От представился Уильямом Лэроу, отрекомендовал себя врачом и непринужденно расспросил тебя о твоем путешествии. Тактичность – вот слово, которым следовало бы описать мистера Лэроу. Лэроу направлялся в Джексон по каким-то делам (какой-то он там был поверенный или что-то в этом роде), то есть должен был сойти в Виксберге. Ты видела его среди игроков, но за одним столом он с тобой не играл. Вы поговорили о погоде, о разных городах, он рассказал тебе, что стоит посетить в Сент-Луисе, а потом, когда вы стояли у поручней, глядя на реку, когда вы, кажется, уже почти подружились, он вдруг сказал тебя очень, очень странную вещь. Он сказал:
– Ах, юная, прекрасная леди. Сколько опасностей у вас на пути! Вы так безрассудно идёте им навстречу, словно не подозревая о них. О, как бы мне хотелось вас предостеречь от опрометчивых шагов!
И когда ты поинтересовалась, что это за шаги, тон его изменился.
– Пароход – не лучшее место, чтобы тренироваться в одиночку. Я помню, раньше за такие неловкие трюки некоторых джентльменов сбрасывали в воду. Вас, как леди, конечно, высадили бы в ближайшем порту. Но кроме шуток, зачем вам это? Ищете острых ощущений? Дайте угадаю, наверное, и муж никакой вас дома не ждет?
Никакой, конечно, он был не врач.
– Давайте начистоту. Хотите играть повеселее, чем просто испытывать судьбу – надо учиться. Мне нужен шилл.
Ты спросила, что такое "шилл".
– Напарник. Глупо играть с одной "хорошей" раздачей, когда можно с двумя.
Ты спросила, раз он такой умный, где его предыдущий напарник. Он вздохнул.
– Уехала в покорять Запад. Там сейчас города растут, как грибы, много денег и много недотёп. А у меня тут... в общем, дельце одно, по наследственному вопросу. Словом, захотите делать это как большая, а не как дилетант – найдите меня в Сент-Луисе через неделю в отеле "Маркграф". Здесь я никому про вас не скажу, но советую быть поосторожнее – толстяк в сером цилиндре начал догадываться. Он там самый умный.
И он дотронулся до шляпы, давая понять, что разговор закончен. Больше вы не общались.
Ты продолжила играть, но была уже гораздо осторожнее и позволяла себе фальш-тасовки раз в час, не чаще. Размеры выигрышей, надо сказать, значительно снизились.
Зато в тот же день у тебя появился почитатель! Это был молодой, двадцатишестилетний инженер по имени Найджел Куинси, как и ты – родом из Нового Орлеана, где он навещал родителей. А почти два года до этого он безвылазно работал на Томаса Дюрана из Юнион-Пасифик. "Что-то связанное с поездами", вспомнила ты. И тут оказалось (по словам мистера Куинси, конечно), что это сейчас после вице-президента (уже президента) Джонсона едва ли не фигура, к которой приковано наибольшее внимание в стране! Ведь Юнион-Пасифик строила трансконтинентальную железную дорогу! Кинси рассказывал о дорогах крайне занимательно – он даже упомянул тот факт, что в каком-то смысле войну вы проиграли из-за слабой железнодорожной сети.
Он был явно юношей очень умным и не робкого десятка – не хвастая, он рассказал тебе о том, как встречался на равнинах с шайеннами, и что это за дикари, как при строительстве случилась эпидемия холеры и почему передвижной городок рабочих называют "Ад на колесах". Его голубые глаза при этом сверкали так, что тебе ясно стало – он страстно влюблен в железные дороги. Чувствовалось, что он был пай-мальчиком из хорошей семьи, а в последние два года вырвался на волю, хлебнул её выше крыши и... и ему жутко понравилось! И даже набраться смелости, чтобы к незнакомой юной леди и и заговорить вот так, на правах случайного попутчика, он смог только потому, что побывал там, на равнинах.
Ты почувствовала в нём что-то от молодого офицера, который испытал азарт первой битвы. Только офицеры-то дрались в войне, в которой американцы уничтожали друг друга, а Куинси боролся за покорение запада. И сложно было сказать, чья цель была более благородной и более трудной.
В общем, двадцать третьего и двадцать четвертого числа ты играла в карты и развлекалась обществом Куинси, которому явно (к девятнадцати годам ты уже безошибочно научилась это определять) страшно нравилась, пока вечером двадцать четвертого не случилось ужасное и непоправимое.
Вы прибыли в Виксберг.
И корабль заполонила невесть откуда взявшаяся толпа солдат. Нет, толпа – это слабо сказано. ПОЛЧИЩЕ! НАШЕСТВИЕ! КАЗНЬ ЕГИПЕТСКАЯ! Солдаты входили и входили на борт. Сначала ты подумала, что их сотни, но потом стало ясно, что БОЛЬШЕ ТЫСЯЧИ! Они забили всю нижнюю и среднюю палубу, но вы только пожимали плечами, потому что ну не пустят же их наверх? Но... их пустили! Они заняли весь салон, площадки для прогулок и даже коридоры!!! Они стояли и сидели везде, и я говорю стояли – потому что ходить они не могли, не было места. Они все были страшно веселые, страшно худые и страшно оборванные. Это были солдаты янки, возвращавшиеся из лагерей для военнопленных, и они испортили всё путешествие. Не было больше и речи об игре в карты. Всё это "войско" было крайне шумным и голодным – несмотря на казалось бы пустые карманы, они сожрали и выпили всё, что, что было в буфете, они измарали грязными ботинками все коридоры и всю палубу, да просто плюнуть было некуда – и это не оборот речи! И, разумеется, от всей этой публики пахло... ну... как от полутора тысяч не мытых мужчин, выпущенных из тюрьмы, да, именно так.
У тебя была своя каюта, туда их, конечно, не пустили. Сидеть в ней было скучно. Выходить – страшно и неприятно, но иногда ты всё же выходила.
Вечером двадцать седьмого, вконец изведясь взаперти, ты с трудом протиснулась к ограждению верхней палубы, чтобы хоть немного посмотреть на что-то, кроме потолка каюты или небритых рож, и заметила Куинси. Он был в таком же плачевном положении, как и ты.
А кроме того, ты вдруг увидела девушку в поношенном ситцевом платье, которая тоже стояла и смотрела на берега реки. Она была, должно быть, чуть младше тебя.