Маневр с ружьем удался на отлично: хотя лошадь в хозяйстве – вещь полезная, мистер Донахъю скорее разозлился на упрямство Брайана Дайсона, а не на свои финансовые потери. Нельзя было сказать, что Донахъю богаты: сорок долларов или даже двадцать пять для них отнюдь не были пшиком. Но дела их налаживались с каждым годом, а не как у вас – сегодня ещё ничего, завтра пусто, послезавтра наконец с долгами расплатились. Поэтому, может, в глубине души Демиан Донахью понимал, что денег запросил многовато. Так что он даже немного смутился, когда понял, в чем дело, и сказал: "Ну, ладно, дело прошлое."
Дуэйн тоже был тебе рад. Хотя слова про Окунька его и опечалили.
– Не, Дарра, – сказал он, махнув рукой, – такого, как Окунёк уже не будет. У нас вот есть теперь новая лошадь, а я сажусь на неё, и вспоминаю, какой он славный был.
Но он это сказал скорее не чтобы тебя упрекнуть, а просто чтобы поделиться. Он-то, в отличие от отца, там был, и видел, что вот так вот получилось, ну, и что теперь, ты не виноват был. По-ирландски положено было погоревать, да и жить дальше. А кто мог разделить его горе, как ни ты, с кем вы провели столько веселых часов с бедным мерином?
Так что теперь ты снова мог приходить к Донахъю, когда хотел. И между отцами дело тоже само собой замялось.
Что касается лис, то с ними тоже всё решилось как-то само собой. Набеги на ваш курятник, конечно, не прекратились сразу, конечно, ведь семь детёнышей – это семь детенышей, об этом ты знал не понаслышке. Есть-то хочет каждый.
– Что ж это делается! Когда ж это закончится! – причитала мама, считая цыплят. А отец только сердито сопел.
Но у Донахъю заболела и подохла собака, а у вас она, хоть и бестолковая, но была. Лисы не любят собачий запах. Видать, поэтому они и стали наведываться и к ним, и вашим курам зажилось спокойнее.
Однажды Кон, ещё один брат Дуэйна, который был вас постарше, но помоложе Кита, встретив тебя, показал новую шапку, сделанную из лисы.
– Смотри, Дарра! Это я из твоего ружья её бахнул! Ночью подстерёг. Нам там фершлёсс этот дурацкий в Де-Мойне переделали в нормальный курок, и пули па купил, как у военных. Он сказал, они сами в нарезы встают, не надо молотком забивать. Вот я ночью остался там, в стогу, сделал себе лежку, и прямо в голову и засадил! Ну как, хорошая шапка? Хочешь померить?
Шапка была что надо – пушистая, с клапанами для ушей, с белыми подпалинами. В общем, ты сразу узнал – из той самой лисы.
Что стало с выводком было неизвестно: может, передохли, а может, разбежались кто куда из ваших краёв, но больше они вас не беспокоили. Оно и к лучшему! Другие фермеры Кона очень хвалили.
– Эх, был бы я постарше – пошел бы на войну, в шарпшутеры! – сетовал он пару руз. – Есть, говорят, такие отряды, которые без промаха бьют! Как бы туда попасть?
Дела тем временем, шли своим чередом, неделя за неделей, месяц за месяцев, год за годом. Разве что папа пил больше, чем обычно, но тут уж ничего не поделаешь – такая была его ирландская порода. Мама взяла на себя больше обязанностей, когда отец напивался, говорила вместо него вам с Брэди, что делать. Благосостояние семьи не упало, но и не повысилось, несмотря на хорошие цены. Может, если бы папа пил поменьше, а мистер Крюгер не был бы таким дотошным, вы бы как-нибудь и накопили на свою ферму, но пока что дело не двигалось ни вперёд, ни назад.
Новости о сражениях стали обыденными, письма Пэдди писал регулярно. Правда, случались кое-какие происшествия и поближе – например, конфедератские партизаны пошаливали у вас в штате. Ну, конечно, только на самом юге, в округе Дэвис и его окрестностях. Там кое-где жили прослейверы, которые давали им убежище, и про этих бушвэкеров рассказывали жутковатые истории. Говорили, что они убивают солдат, переодеваются в их синюю форму, а потом грабят людей и насилуют женщин. Сложно сказать, сколько в этих историях было правды, а сколько вымысла.
Но у вас-то были цветочки, а вот южнее, в Канзасе и Миссури, шла форменная война. Во времена Джона Брауна там тоже, конечно, друг друга убивали, но не так жестоко: щадили женщин и детей, чаще захватывали, ну, или там посевы сжигали, в общем, цапаться цапались, но чаще оставались людьми. А теперь такая чехарда пошла... Канзассцы нападали на Миссурийцев, Миссурийцы на Канзассцев, кому-то там то головы отрезали, то целые семьи вешали, то ещё что, а в шестьдесят третьем Миссурийские Партизана Капитана Куонтрилла приехали целым отрядом в Канзас и, напали на сонный городок Лоуренс, убили там почти всех мужчин, даже мальчишек лет пятнадцати не пощадили. На Куонтрилла и на его подручного, Кровавого Билла, канзассцы сразу объявили настоящую охоту, и в самом конце войны застрелили его, Кровавого Билла и ещё много парней.
Кстати, враги подступали не только с юга. Ещё в шестьдесят втором на северо-западе восстали два племени сиу, Виннебаги и Санти́. И про них ничего хорошего не рассказывали: нападали, угоняли скот, срезали скальпы с мужчин, иногда, говорят, и жгли фермы. Конечно, до вас они не добирались, и очень скоро боевые действия переместились в Дакоту – бравый Конный Полк Сиу Сити выдавил их из Айовы. Но все равно страшновато бывало, когда ночью начинала лаять собака, или ты пошел в лес за хворостиной, а вдруг ветка на опушке треснула. Сразу думаешь: "А вдруг индейцы? Вдруг сейчас поймают, снимут с меня скальп? Или подвесят над горячими углями головой вниз, как это у их нации принято, и будут держать, пока мозг не свернется, как яичный желток, если глазунью на сковородке передержать?"
Но ничего такого, конечно, не произошло.
В шестьдесят пятом война кончилась. Негров освободили теперь уже всех, старина Джон Браун мог спать спокойно в своей сырой земле. Правда, застрелили президента Линкольна, того самого, из газеты. Видать, не всех он там поколотил как следует, а может, переусердствовал... Одни говорили, что сделал это актеришка, а другие, что шпион конфедератов, но все сходились на том, что подонок и тварь. Президентом стал, как и положено, вице-президент, Эндрю Джонсон.
Но все это было не так уж важно, потому что Пэдди вернулся домой живым и здоровым. Он загорел ещё больше обычного, возмужал, а потертый китель с нашивками сержанта смотрелся на нем очень браво. Всё он сделал, как надо: и саблю Брэди он привез (офицерскую, красивую, с витым эфесом, у пленного офицера южан взятую!), и сладостей для малышки Трис, и для па новую трубку, хорошую, с мундштуком из слоновой кости, между прочим, и матери отрез гингема раздобыл, и даже под общий смех достал из ранца ту самую тряпицу, в которую мать заворачивала для него пирог.
– Вот, ма, хранил, как зеницу ока! Так мятежников не боялся, как того, что ты заругаешь!
Дельма дала ему шутейный подзатыльник и расплакалась от умиления.
– Небось и словом добрым мать не вспоминал! – укорила она сына.
– Зато мой старый капитан тебя обожал! – возразил Пэдди. – Он мне грозил пальцем и говорил: Я знаю, Дайсон, что делается в твоей хитрой ирландской башке! Ты бы давно дезертировал, но думаешь: "Приду домой, так мать сразу и поколотит, скажет, зачем мне такой трус! Нет, уж лучше я мятежников сам побью как следует!" – и опять все смеялись.
Тут она совсем расчувствовалась, обняла сына, говорила, что будь он хоть трижды дезертир, она бы... и так далее, лишь бы кровиночка домой вернулся.
Но кровиночка был уже не тот, что раньше.
Мама-то никого, конечно, не била, это все была чепуха, ну так, хлестнуть могла тряпкой в сердцах или из малышей кого отшлепать, но разве что за дело. А вот папа и приложить мог, особенно спьяну. Но это пока Пэдди не вернулся. В твоем старшем брате как будто появилась какая-то неведомая сила, сила человека, которому все по плечу, а если и не выйдет что, ну что ж! Он плакать не станет: будут силы, так поднимется и попробует начать сначала. Собьют с ног – встанет и даст сдачи. И папа это чувствовал, ощущал, что Пэдди теперь сильнее его, хоть брату твоему всего чуть за двадцать. А может быть, папа пасовал, потому что он-то со своей родины сбежал, вместо того, чтобы бороться против англичан, а вот Пэдди, когда Южане напали на Союз, вступил в армию и отдубасил их как следует. И ещё отдубасит кого надо будет. И если у них случалась размолвка, то в том месте, где папа ударил бы кого-то из вас, он наталкивался на взгляд Пэдди "И че ты мне сделаешь?", и... осекался, чертыхался и шел накатить еще. И вас он тоже трогать стал поменьше.
Брат Шульца тоже вернулся, правда, без двух пальцев на левой руке – он их отморозил, рука теперь у него выглядела куце и странно. А Кит не вернулся. И хотя это давно было известно (он погиб ещё в шестьдесят третьем), но как именно – никто не знал, и вы узнали об этом, только когда Дуэйн с Коном попросили Пэдди об этом рассказать.
Он и рассказал, сидя на чурбачке у вас во дворе и покуривая трубку из кукурузного початка. Под Виксбергом генералу Гранту удалось хитрым маневром по реке окружить огромную армию южан внутри города, но те окопались и стали обороняться по всем правилам: Пэдди нахватался там умных слов, "реданы" всякие и "люнеты" и подробно вам расписывал, даже схему чертил на земле, чтобы показать, где стоял их полк. Но, возможно, он просто так тянул время.
– А Кит чего? – не унимался Дуэйн.
Тут Пэдди немного смутился.
– Ну, мы пошли в атаку на реданы эти ихние. И его в ногу ранило. Там много народу побило. Стреляли в нас, как в тире.
– Смертельно, ранило, да? – спросил Кон. – Шарпшутер ранил?
– Да мне откуда знать, – пожал плечами Пэдди. – Не знаю. Просто мы отошли, а он остался на ничейной земле. Ну, и наши хотели перемирия попросить, чтобы раненых вытащить, но генерал Грант поначалу отказывался, говорил, что тогда мятежники решат, что они наш дух сломили. А когда разрешил – уже поздно было, почти все умерли. Кит вот тоже.
– А что ж ты его раньше не вытащил? – спросил упавшим голосом Дуэйн.
Пэдди посмотрел на него, как на дурака, но Дуэйн взгляда не отводил. Пэдди помолчал.
– Испугался, – ответил наконец твой брат спокойно и твердо. – Там знаешь сколько народу полегло? Вон, и шарпшутеры тоже были. Мне не стыдно. Ты там не был, парень, а я там был. Это не по лисицам стрелять, бля! Мятежники, знаешь ли, стреляют в ответ. Они сами тебе дырку в башке сделают и не поморщатся. Там все боялись. Никто туда не полез, пока белый флаг не выбросили.
На глазах Дуэйна сверкнули слёзы, он хотел что-то ещё сказать, но по обыкновению махнул рукой (знакомый жест), развернулся на каблуках и ушел к себе домой. А Кон остался – Кит был давно уж мертв, уже его и черви съели, и Кон не видел причин из-за него пропустить рассказ о том, как сдался Виксберг, и как генерал Шерман повел потом войска через всю страну мятежников к морю, и как взята была Атланта, и как Ли, наконец, сдался при Аппоматоксе.
В конце лета, после уборки урожая, Пэдди женился на дочери одного из ваших соседей, Дейдре О'Шилли. Дейдра была девушка милая, зеленоглазая, с веснушками, худая, но не тощая, как большинство местных ирландок. Но на своём привыкла стоять, и когда папа или мама говорили ей слово поперек, она за обратным в карман не лезла: подбиралась вся, а что ответить находила.
Ещё у неё был брат, Лиам, примерно как Пэдди по возрасту. В армию его не взяли, потому что у него не было передних зубов, и он не смог бы откусывать бумажные патроны, чтобы стрелять. Но парень он был, пожалуй, не робкого десятка – кукурузу он воровал только так, да и, как говорил Брэди "по девчонкам ходить был мастак" (что бы это ни значило). От Лиама были иногда проблемы – он мог отпустить пахабную шуточку или выкинуть какой-нибудь фокус, но в целом с Пэдди они дружили: Лиам его даже называл "сержант", а Пэдди это нравилось. Лиам заходил к вам в гости.
За остаток осени Пэдди построил себе что-то вроде пристройки (по размерам она была как свинарник), и жил с женой в ней, но все равно чувствовалось, что дом стал тесноват для двух семей.
Однажды ты проснулся ночью, услышав, как Дейдра кричит в этой пристройке, за стеной, как ненормальная. Ты разбудил Брэди, на всякий случай, мол, может, Пэдди её убивает?
– Не, – ответил брат, послушав. – Это они детей так делают. Тяжело ей приходится, но терпит. Спи давай.
Папа на следующий день о чем-то поговорил с Пэдди наедине, и вот тогда них дошло до крика, но о чем они там спорили, никто не понял.
Да и, если подумать, холодно Дейдре было спать в этой пристройке, особенно зимой, сам-то брат привык хоть в палатке на снегу ночевать. Так что пора было семье разделяться.
– Может, тебе, сынок, свою ферму в аренду взять? – спросил его Па как-то за обедом.
– Неее, – ответил Пэдди. – У меня мысля получше. Я пока за зиму все дела обтяпаю, договорюсь насчет ссуды, а весной на Запад поедем. Возьму себе землишки по Гомстеду, и хорошо будет. По перварю можно и из дерна дом построить, лишь бы земля хорошая была! Да, Дей?
Молодая жена обняла его за плечи, дескать, что за вопрос, с милым рай и в шалаше.
Мать уронила ложку в тарелку.
– Ссуду?! Да они тебя по миру пустят! И куда ж это на Запад-то!?
– Не пустят. Я их сам куда надо спущу, – ответил Пэдди веско. – А куда поеду? А где земелька получше будет. В Небраску, или, может, в Колорадо.
– Лучше уж в Небраску, – заметил отец. – Хоть поближе.
– Если дорога железная будет, то неважно, – ответил Пэдди. Он, видать, обо всем уже подумал. – Главное, чтобы земля хорошая была, и дорога рядом, па. Сел на поезд – и к вам приехал. А в Колорадо, говорят, золото есть, там, глядишь, дело шибче пойдет.
– Это та которая... транстинентальная дорога-то? – важно уточнил отец.
– Она самая! – ответил Пэдди, и снова принялся за стью в своей тарелке.
– В Колораде-то индейцы! – предприняла мама последнюю робкую попытку отговорить его.
– А в Небрафке – фафкеры! – отмахнулся брат с набитым ртом. Но Дейдра поежилась.
– Ты маму-то послушай! – вдруг взорвался отец. – Хаскеры тебе кожу с головы не снимут!
– Па, да я сам людей достаточно поубивал, – терпеливо, как неразумному, ответил Пэдди. – Я им сам там че надо сниму откуда надо. Да, Дей?
Дейдра несмело кивнула.