Деверо ответил на твой поцелуй так жарко и даже яростно, словно пытался выразить в нём все поцелуи, которые хотел бы подарить тебе, но уже не успеет. По его крепким торопливым объятиям ты поняла, сколько в нём сейчас невысказанной тоски и жажды жизни.
Но времени у вас не было.
Он сказал тебе:
– Встань тут, за дверью. Только когда услышишь, "в чем собственно дело," – тогда беги.
Проверил ещё раз револьвер, сунул сзади за пояс, собрался с духом и вышел.
С противоположного конца дома донесся торжествующий треск, с которым солдаты Миллса высадили вашу входную дверь, и топот ног.
– Стоять! – крикнули на улице. – Кто такой! Назови имя!
– Я истопник! – воскликнул майор. – Скорее, помогите! Там офицера ранили!
– Ты и ты! Внутрь, живо!
Мимо тебя прогрохотали сапоги солдат.
– Имя! Подними руки!
– Франсуа Люсье! Я в этом доме работаю уже полгода. Простите, я не очень понимаю... а в чем собственно дело?
И ты выскользнула в темноту, стараясь не глядеть туда, где были солдаты и майор.
– Стоять! Стоять! Стрелять буду! – закричал тебе кто-то, и сухо, отрывисто тявкнул первый выстрел. Сердце упало, и ты побежала, как лань, как никогда не бегала раньше, стуча каблуками по мостовой.
Сзади слышалась стрельба, ругань, снова стрельба, топот ног, крики "Стоять!"
Ты бежала, пока не поняла, что придется снять туфли – иначе каблуки будут выдавать тебя стуком. Почти на ходу ты скинула туфли, подхватила их и понеслась пуще прежнего, не чуя ног. Даже луна выглянула из-за туч, чтобы посмотреть на тебя. Периодически на тебя лаяли собаки, ты петляла по улицам, совершенно не понимая, где находишься. Ты вообще не то чтобы много гуляла по кварталам вокруг дома, но все же ты прожила в городе больше трех лет, а для солдат, вылезавших из казармы только для патрулирования улиц, он оставался чужим и враждебным.
Ты проскальзывала в какие-то калитки, неслась вдоль заборов, протискивалась в дыры между досками, скрывалась в переулках, вслушиваясь в звуки ночи и стараясь разобрать стук сапог у себя за спиной, и в какой-то момент поняла, что больше никто не гонится.
Тогда ты опустилась прямо на землю, прислонилась спиной к забору, и попыталась успокоиться. Это было нелегко.
Ночь стояла теплая, и ты понятия не имела, где именно остановилась. Плутать дальше не имело смысла, и ты просто подождала утра, чтобы по восходу солнца понять, в какой же стороне река. Семнадцатилетняя юная девушка, одна, в домашнем платье, с зонтиком в такой час смотрелась подозрительно, и ты подождала ещё, хотя бы до восьми утра, а затем принялась искать жильё брата. Город ты знала не лучшим образом, срдце уходило в пятки как только на улице показывались синие мундиры, да и от простых прохожих ты старалась по возможности прикрываться зонтиком, на пустынных улицах тебе казалось, что взгляды буквально всех прикованы к тебе.
Честно говоря, примерно так оно и было.
Но к счастью на одном из перекрестков тебе подвернулся рано вышедший на работу извозчик. Ты назвала ему адрес, он окинул тебя долгим взглядом, назвал цену, ты молча кивнула, и он тебя повез. Чертовски хотелось попросить его поднять кожаный верх, но в такую теплую погоду это было бы ещё более подозрительно.
Брат снимал комнату в трехэтажном доме, но дом был, конечно, не чета твоему. На третьем этаже располагалось четыре комнаты, и он занимал всего одну. Служанка тоже долго и пристально разглядывала тебя, с явным сомнением. Пришлось сказать, что ты его сестра. Сомнения во взгляде не убавилось, но в итоге она все же проводила тебя наверх по темной лестнице.
Марк вылупился на тебя, как на призрака. Глаза его были красными спросонья, он как раз брился и успел побрить только половину лица.
– Проходи, Милли, проходи, присаживайся – указал он тебе на кресло, стирая мыльную пену полотенцем.
Кресло было рассохшееся, скрипучее, а вся комната небольшая, но и не крошечная, обставлена безвкусно и не особенно дорого: кровать, ещё не убранная после ночи, трюмо, письменный стол, вешалка, пара кресел и курительный столик.
– Что-то случилось? Что тебе налить, бренди или лафиту? – спросил он, наливая себе лафит. Кажется, трезвость не входила в число его добродетелей. Потом он, видимо, понял, что для спиртного рановато. – Можно попросить кофе, если хочешь.
Он тоже сел в кресло и выслушал твой рассказ о произошедшем ночью.
– Да, попала ты в переплет, сестренка, – покачал головой Марк, оттопырив губу. – И как тебя угораздило? Слуги? Вот мерзавцы, ну наверняка слуги, кто же ещё...
Но сказал он это всё с какой-то нехорошей интонацией. Сочувствие в ней было какое-то ненастоящее, а словно бы злорадное.
– Что собираешься делать?
И только когда ты сказала, что за его счет собираешься покинуть город, он засмеялся, показывая все тридцать два зуба. Он захохотал, как сумасшедший. Ему понадобилось несколько минут, чтобы прийти в себя и перестать покатываться со смеху.
– Милли, мне даже как-то неудобно... – начал он. А потом махнул рукой, и в глазах его зажглись недобрые огоньки.
– Да что там, вполне удобно! Милли, я... ох, ну ты далааа...
Потом он спросил:
– Ты знаешь, почему я сбежал из дома? Ну, знаешь ведь, там ничего не светило. Старый пьяница всё развалил. А знаешь, куда я попал? Что я делал? Чем жил? Жизнь моя, Милли, была не сахар. Чего я только не отведал в старом-добром Новом Орлеане, – он засучил рукав и показал тебе страшный шрам, от середины предплечья обвивавший локоть. – Это от бутылки. А раз помню... помню один раз мне отбили почки в порту. Я лежал на каком-то заброшенном складе, на куче гнилой тростниковой соломы, смотрел в потолок и подыхал. Смотрел на серые гнилые доски, смотрел и думал: "Ладно, всё по-честному, я сам это выбрал. Подохну – значит, слабый. Выживу – буду дальше бороться." И знаешь что? Я выжил. Жрал помои, мёрз, но выжил. Поднялся с самого дна. Пришлось покрутиться. Зато я выбил себе место в мире. А ты... Па просто выдал тебя замуж, и ты зажила, как королева. Вот так просто! Просто постояла в церкви, запрыгнула к толстячку в постель, и – особняк, достаток, экипаж, деньги, слуги! Всё! И ещё... и ещё ты у нас оказалась спасительница! Ты знаешь, я ведь попытался тогда, прежде, чем идти к тебе, встретиться с отцом. Ну, просто поговорить. Знаешь, что он мне сказал.? "Ты меня бросил, а Милли спасла! Убирайся вон!" А ты... ты даже не попыталась меня найти! Тебе даже неинтересно было, жив я ещё или подох! Да что там. Я понимаю! Красивая жизнь! Красивая жизнь, да, Милли? Скажи, тебя за всю твою жизнь хоть раз ударил кто-нибудь? Я помню, в детстве ты вонзила иголку в палец, когда вышивала. Сколько тебе лет было? Тогда весь дом словно с ума сошел! Все вокруг тебя так и бегали, как ненормальные! Конечно, ты же папина любимица! Ну так что, кто-нибудь хоть раз тебе сделал так же больно, как та иголка? Нет, никто? Ммм. Даже Мишель, которому ты изменяла направо и налево? Я сначала подумал, что он полный кретин. Потом, что он тюфячок. А потом... ты думаешь, он не замечал, да? Я его спросил однажды, а он ответил, что это не в его стиле, бить женщин. А так он вообще не размазня, кстати, с ним можно дела делать. Но мне кажется, ему просто не хотелось признавать, что жена изменяет, хотелось сделать вид, что ничего этого нет. Он даже отцу твоему ничего не говорил. Старик до сих пор уверен, что ты вся из себя такая лапочка. А ты... Господи Боже, Милли, какая же ты шлюха! Ну, я как старший брат просто обязан это сделать!
И он ударил тебя тыльной стороной руки по лицу. Это была даже не пощечина – это была оплеуха, такой силы, что голова твоя откинулась и кресло жалобно скрипнуло. Правую щеку обожгло, в глазах непроизвольно навернулись слезы. Это действительно было намного больнее, чем всё, что ты помнила из своей жизни.
– Привыкай! – заорал Марк. – Такой теперь будет твоя жизнь! Ты думаешь, федералы с тобой церемониться будут!? Не будут! Они полные идиоты, да, но у них есть одно свойство. Они никогда не прощают предателей!
Он снова налил себе и разом выпил. Потом вытер губы по-простому, рукавом, налил ещё.
– Какие к черту слуги! Это я тебя выдал им! Нет, сначала, я тогда подумал: ну, раз я такой плохой, а ты такая хорошая, то и правда, чего церемониться! Используя-ка я тебя. Тогда все наши* думали, на кого работать – на янки или на серых. И я один из первых начал. И неплохо поднялся! Мы кучу людей этого Деверо переловили. Чуть его самого пару раз не поймали. Хитрый, сволочь, хитрый он был. Если бы не ты, мы бы его черта с два замели. Хотя... вас бы все равно рано или поздно Лиза вычислила. Её сюда Додж прислал, последить за обстановкой, а то у Бэнкса вечно такой бардак был, я удивляюсь, как вы его самого не выкрали. Смешно получилось: Миллс даже не знал, что у него под носом человек Доджа, спохватился, проверять полез. Нет никакой шхуны, Милли, и канонерки никакой нет. Просто когда сам адмирал говорит, что есть, все верят, что действительно есть. Не может же адмирал не знать, какие у него корабли! – Марк снова засмеялся.
Потом, словно что-то вспомнив, похлопал себя по коленке.
– А, и карты... Господи... карты! Ох, сестра, ну ты мне удружила. Ты поняла хоть... хотя нет, куда тебе. Это же, кроме пары кретинов, были первостатейнейшие шулера. Знаешь, почему они с тобой играли? Ну, во-первых, почему бы и нет, деньги есть деньги, как говорится с паршивой овцы. А во-вторых... эти побрякушки, которые я сдавал в ломбард – это же всё или краденые вещи, или с грабежей. Знаешь, почему они так дешево шли? Потому что половину я возвращал им. А почему они их через тебя пропускали ты хоть поняла? Потому что так все концы обрубались. Вот их нашли бы и начали ниточку распутывать. Спросили бы меня. Я бы сказал, что мне дала сестра. Ты бы, конечно, не стала меня подставлять, и сказала бы: ага, я дала. И тебя бы спросили, откуда они. А дальше... ты бы ни за что не сказала, что выиграла их в карты, ведь тебя бы спросили, на что ты играла, и ты бы язычок-то свой прикусила. Деньги же от Деверо! Мне иногда даже хотелось, чтобы кто-то к тебе пришел, ну, просто посмотреть, как ты выкручиваться будешь. Ох, ну я все равно с этими картами повеселился! Прямо жалко будет с тобой расставаться. Но, с другой стороны... с другой стороны, когда тебя посадят, а тебя посадят, плантация достанется мне. Не мелким же! Это меня утешит, черт возьми. Мда.
Он посидел молча, о чем-то размышляя, глядя мимо тебя. Потом спохватился.
– Ладно, сестренка, поболтали и хватит.
Марк Дарби, твой родной брат, встал и, достав из кормана ключ, помахал им в воздухе.
– Запру тебя тут, посиди, подумай, пока я за полковником схожу. Можешь в окно выпрыгнуть, если жить надоело, хотя не советую. Не лишай старину Миллса удовольствия, он заслужил свою месть. Но, если настаиваешь, могу тебя связать! – Марк развел руками и хохотнул.