– Кто насильно мобилизованный?! Я!? – заливисто рассмеялся Каспер. – Я лейтенант кавалерии штата Миссури! У меня хотя бы есть законно избранное правительство, а не трусливо сбежавшее. Кому ты там присягал, Эд? Кучке неудачников? Ну и дурак, зачем ты это сделал?
– Но-но! – крикнул Колкинс, недовольный, что ты не стал стрелять. – Полегче! Ещё неизвестно, кто неудачник и кто дурак! И кто незаконный!
– Тогда почему в родном штате вас ловят, как волков на облаве? – встрял Гордон.
– Это временно! – крикнул Гас, морщась от боли. – Мы ещё вернемся.
– Да-да, конечно-конечно! У вас вон даже поводьев нормальных нет, веревки вместо сбруи.
– Воюют же не веревки!
Помолчали.
– Насчет семьи твоей точно не знаю, – ответил кузен на вопрос. – Но раз отец жив, значит, всё хорошо. Я им напишу, что ты в порядке. Попробую передать письмо, если от них будет ответ.
Потом он повернулся за деревом и ты больше его не видел.
– Ладно, ничья так ничья, парни! У вас раненый, у нас раненый, всем на сегодня хватит! – крикнул твой двоюродный брат. – Передавайте привет Шелби! Скоро мы его за бороду-то возьмем.
И после этого вы стали отползать, и они тоже, а потом собрали лошадей, и поехали назад, к основным силам. Больше никто не стрелял.
Шелби за бороду янки в тот раз так и не поймали. В последовавшем коротком бою на Кун Крик вы все же оттеснили их, а потом рванули наутек ещё быстрее. По ужасным дорогам, оставляя за собой трупы лошадей, истощенные до предела, вступая в такие же стычки и перестрелки, проходя между смыкающихся клещей, преследуемые с одной стороны канзасцами из Форт Скотт, а с другой – Миссурийскими Волонтерами из Спрингфилда – вы все-таки прорвались за границу штата.
Несколько человек помутились рассудком и были отправлены в лазарет – они заговаривали с кустами и несли какую-то околесицу. Остальные по приезду в лагерь попадали с лошадей на землю и спали, спали, сколько было можно, наедались сном. Потом вас всех несколько суток шатало – все были вялые, слабые, безразличные ко всему.
Но затем оказалось, что рота Шелби выросла до размеров полка. Да, все марши, все лишения, все опасности – всё было не зря! Вы собрали целый полк. К нему добавили ещё два полка – Хэйса и Коффи, и получившуюся бригаду подчинили Шелби. Рота выросла до бригады! Почти две тысячи человек! Вот это была уже сила.
В первый раз в бой, как бригада, вы вступили уже в сентябре, оттеснив выдвинувшиеся к границе штата кавалерийские бригады федералов от Ньютонии. В этот раз с вами плечом к плечу снова дрались индейцы – конные стрелки чокто и чикасо, а еще кавалерийские полки техассцев. По правде сказать, главная тяжесть боёв легла на них, а когда Шелби выдвинулся, чтобы охватить противника с фланга, "синие мундиры" отступили.
Примерно тогда же ты начал смотреть на сражения по-другому. Всё же, труд Клаузевица повествовал о слишком крупных, слишком общих вещах. Практика заключалась в том, что единицы среди командиров являются "наполеонами", такими как Лайон, бросивший вызов вдвое превосходящим силам противника. Большинство командиров стараются добиться двух вещей – выполнить приказ и не допустить катастрофы. Чаще всего они ставят во главу угла второе: никто не хочет быть ответственным за катастрофу. Особенно же это справедливо для кавалеристов – потери в кавалерии трудно восполнимы, а собрать разбежавшихся кавалеристов сложнее, чем пехоту. Поэтому в ситуации, когда неизвестно, выдержишь удар или нет, большинство предпочитает отступать. "Лучше отступление, чем поражение," – так они рассуждают. Помнишь у Клаузевица место о "фазе уничтожения" и "решительной фазе"? Никто не старался доводить до этой решительной фазы, если не видел за собой явного преимущества, а если видел за противником – то подавно. Но даже имея преимущество, девять из десяти командиров выберали увеличивать его и увеличивать, потому что решительная фаза слишком часто превращалась в лотерею с неясными шансами. Оттеснить, зайти с фланга и заставить отойти, затеять перестрелку, имея преимущество в огневой мощи, и тем принудить к отступлению – вот что нравилось большинству командиров от майора и выше. Послать свой отряд грудью на пули... только если такой приказ отдан генералом!
Пока Гас отлеживался после ранения, тебя за дисциплинированность снова сделали посыльным. Приезжая "в штаб" Шелби (весь тот штаб был – подполковник, пара адъютантов да писарь, и все верхом) и наблюдая хотя бы короткое время битву его глазами, ты наконец понял, как нелегко это – управлять войсками. У командира всегда две крайности – поехать вперед и посмотреть самому или положиться на доклады подчиненных. Золотая середина – занять такую позицию, с которой ты будешь видеть всё поле боя сам, как на ладони – доступна капитану, командующему ротой, а бригадному генералу – лишь в исключительных случаях. И даже если ты найдешь такую позицию – дым от выстрелов не даст тебе разглядеть всё в подробностях, а битва вряд ли будет проходить на удалении пятисот ярдов от тебя, как по заказу. А принимать решения всё равно надо. Но как их принимать, если ты даже не знаешь, сможет ли бригада развернуться в том месте, которое ты наметил на карте? А вдруг там мягкая, непригодная для маневра почва? А вдруг рвы и канавы? Вдруг там, где раньше на карте было поле, теперь роща? Вдруг, в конце концов, офицеры просто не справятся, построят солдат не там, не так? Вот одна рота построится со смещением, другие тоже, край бригады залез в овраг – и весь запланированный порядок собьется. Пока ты перестроишь их, пока исправишь ошибки – уйдет время. А в сражении нет ничего ценнее времени и патронов. Если же ты с самого начала будешь следить за ними вблизи и исправлять ошибки подчиненных по ходу дела – найдут ли тебя вовремя посыльные с приказами, с донесениями? Будет ли у тебя время и возможность отвлекаться на них, или ты окажешься полностью поглощен непосредственным управлением подчиненными, как, поговаривали, случилось с Ван Дорном при Пи Ридж? Замкнутый круг.
Для солдата нет на земле никого, настолько же близкого к Господу Богу, как его генерал во время сражения. Но военное дело до того непредсказуемо, что за полчаса этот генерал может из вершителя судеб превратиться в самое беспомощное существо на земле. Такова ирония войны.
После Ньютонии было затишье – больше месяца бригада отдыхала и приводила себя в порядок в окрестностях Кросс Холлоуз. Приближался ноябрь – вы перековывали лошадей к зиме, пытались их хоть немного откормить, а также поймать кого-нибудь из федералов, высылавших патрули на разведку. Тогда же ты повстречал Уильяма Куонтрилла – самого известного командира миссурийских патризан. Он здесь находился, чтобы продавить признание партизан регулярными бойцами конфедерации. Ты многих узнал из его отряда в полторы сотни бойцов – многие там были из "негодяев" старой закалки. Даже по сравнению с вами они были сущие оборванцы, но вооружены до зубов, и, было видно, тяготились соседством с регулярной армией. Сам Куонтрилл производил впечатление человека безусловно храброго, но несколько одержимого, с нехорошим огоньком в глазах. Почему-то ты не сомневался, что окажись он на твоем месте и будь у него на прицеле собственный кузен, он бы выстрелил. Не из идейных соображений. Просто слишком много он убивал.
Отдых подошел к концу – вы получили новое начальство и новый приказ. Теперь под началом генерала Мармадьюка (того самого, что отказался служить в Гвардии Штата тогда, в 1861, после того, как она разбежалась при Буннвилле), вы двинулись на перехват Бланту, который снова вторгся в Арканзас.
Но сил у Бланта между тем было не меньше, а в два с половиной раза больше вашего. Вы выдвинулись к Тростниковому Холму и поджидали его там, но Блант, сам отличный кавалерист, обошел вас с юга, и наверное, разгромил, если бы не ты.
Ты запомнил то холодное утро в конце ноября, конный разъезд в поле. Почти все дремали в сёдлах, но не ты. И ты заметил где-то вдалеке, на опушке, где лес смыкался с полем, одинокого всадника.
– Может, черт с ним, сержант? – спросил Грег. – Он же не в синем. Мало ли кто едет?
– Да брось. Заодно согреемся! – возразил ему Колкинс.
Вы поскакали наперерез.
Какого же было ваше удивление, когда вы увидели, что это юная леди, может, всего лет двадцати от роду, одетая в легкий плащ, накинутый поверх ночной рубашки! И это в такую-то погоду!
– Как вас зовут? Что вы здесь делаете, мисс? – засыпали вы её вопросами.
Гас тут же скинул свой макинтош и набросил ей на плечи.
– У вас пальцы побелели, мисс! – сказал он, и начал дышать на них. Все заулыбались.
Только тут она словно очнулась.
– Меня зовут мисс Сьюзан МакКлеллан! – встрепенулась девушка, шире открыв свои серые глаза. "Почти такие же, как у Элис," – невольно подумал ты. – Проводите меня к командиру!
– К которому? – уточнил Грег.
– К вашему генералу Шелби.
– А может быть, хватит вам капитана или хотя бы полковника? – рассмеялся Колкинс. – На, глотните виски, – протянул он фляжку.
– А может быть вашему Шелби стоит узнать первым, что шестьсот кавалеристов янки утром проскакали мимо дома моего отца и вот-вот обрушатся на вас с юга!? – спросила она с вызовом, оттолкнула фляжку и вырвала руки из ладоней Гаса. – Я проскакала пять миль, чтобы сообщить ему это, но немного сбилась с пути из-за их патруля. Хватит болтать! – и почти повелительно добавила. – Поехали!
И вы поехали так, что ветер засвистел в ушах!
Дивизия Мармадьюка немедленно начал отступление, а бригада Шелби должна была его прикрывать. Ты запомнил это необычное сражение – все роты выстроились в несколько линий по обеим сторонам дороги и когда синие мундиры подходили, ближайшие к ним роты вступали в бой, держались, сколько хватит сил, а потом отступали в конец боевого порядка, а следующие встречали противника. Бой растянулся на множество перестрелок, и каждый раз северянам приходилось спешиваться и атаковать. Помнишь, как вы стояли, считая проезжающие мимо роты, прикидывая, когда будет ваша очередь, вслушиваясь в перестрелку. А потом яростная пальба – хотя бы четверть часа не подпускать янки, не давать им сесть на плечи! – и короткая скачка по дороге под свист выпущенных вдогонку пуль. И снова – ожидание. Эта необычная тактика, отлично соответствовавшая местности, не могла обеспечить вам победу, но спасла отряд Мармадьюка от полного поражения. Потери были минимальные. Шелби стяжал лавры прекрасного кавалерийского начальника.
Однако бой этот оказался не бессмысленной тратой патронов и времени – стало ясно, что Блант не просто прощупывает ваши силы, он наступает в Арканзас! Генерал Хиндман, отвечавший за оборону штата, тут же поспешил к вам на помощь с подкреплениями, но и к Бланту они подошли вовермя. Армии были примерно равной численности – у вас на пару тысяч людей больше, зато у янки – вдвое больше пушек: около шестидесяти против ваших тридцати. Обе армии были разделены на три дивизии, и кого здесь только не было! Миссурийцы, канзассцы (одна из дивизий Бланта так и называлась – "канзасская"), арканзассцы (как и миссурийцы – по обе стороны фронта), пехота из Висконсина, Айовы, Иллинойса, Индианы, кавалерия из Огайо, суровые техассцы, парни Куонтрилла (сам капитан отбыл назад в Миссури, а командовал ими его лейтенант). Даже индейцы из Пяти Цивилизованных Племен сражались и за север, и за юг! Даже, говорят, негритянские части были в корпусе Бланта! Ну, а ты лично знал, что где-то там точно так же, как и ты, и Гас, и все вы, готовится к бою, чистит винтовку и осматривает на свет её нарезы, а затем заряжает револьвер и вгоняет в каморы пули, кузен Каспер. Что будет на этот раз? Сможете ли вы не выстрелить друг в друга? Или одна из этих пуль достанется тебе? Твоему товарищу? Генералу Шелби?
Армии сошлись в окрестностях крохотного местечка Прэйри Гроув на Файетвилльской дороге. За два дня до битвы, 5 декабря, пошел дождь – ты помнишь, как он моросило весь день и всю ночь, а потом поднялся туман, и в этой молочной пелене вы высматривали разъезды янки. Мглу то и дело разрывали вспышки выстрелов – то близко, то далеко – это армии нащупывали друг друга патрулями.
Потом развиднелось, и битва началась.
Рано утром, в полумраке, ещё до рассвета, ваша бригада пошла в атаку первой. Многие из вас носили плащи и мундиры янки синего цвета вместо прохудившихся серых, и потому вам удалось застать врага врасплох. Вы опрокинули и рассеяли два полка миссурийских волонтеров, а потом, не сбавляя темпа, скача по равнине (несмотря на дождь, земля не раскисла, потому что похолодало), ударили по арканзассцам.
– Вперед! Миссурийцы! Вперед! В атаку! Вперееед! – кричал Шелби с выкаченными, как у сумасшедшего, глазами. Звучали горны, роты строились, атаковали, откатывались. У тебя не было сабли – ты давно выбросил её во время марша в Миссури, но ты стрелял, как сумасшедший, из револьвера. Всё лицо покрыла пороховая копоть. Пальцы, все в заусенцах, грязные и заскорузлые, скользили по холодному металлу, болели от того, как часто приходилось заталкивать пули в каморы рычагом. Осталось ли в тебе что-то от того холеного юного джентльмена? Сможешь ли ты когда-нибудь вспомнить, как это – быть прилично выглядящим человеком?
Уж точно не в этот день!
– Вперед! Вперед! – даже Шелби охрип в этой свалке, но продолжал гнать вас на врага, появляясь то здесь, то там. "Туу! Ту-ту! Ту-ту! Ту-туу! Та-таа! Та-таа! Та-таааа!" – играет рожок "к атаке". Шпоры в бока – и ты несешься навстречу врагу: тело уже делает это почти непроизвольно.
– Командир в опасности! Шелби в опасности! – закричал кто-то, и вы кинулись на выручку своему командиру, наугад, не представляя, куда же скакать, но все как один, зная, что без Шелби дело проиграно.
Щелканье выстрелов, страшный миг, когда твой револьвер пуст, а капрал в синем уже замахнулся саблей, выстрел Колкинса, вышибающий ему мозги (тело обмякает в седле, сабля исчезает, ты жив). И случайно, краем глаза, видишь кузена! Оборачиваешься – нет, показалось. Нет! Видишь его, как он что-то кричит своим людям, целится, разворачивает лошадь. Потом его не видно за спинами.
Шелби, на несколько минут попавшего в плен, вам удалось отбить, а также захватить двадцать повозок с боеприпасами и провиантом и две с половиной сотни пленных за три боя. Черт возьми, неплохо! Вы задали им жару!
Но битва только начиналась, не было ещё и десяти часов утра. Сражение на какое-то время стихло – командующие маневрировали своими силами, подходившими к полю боя по разным дорогам и с разных направлений. Маневрировали – ха! Все эти маневры были результатами накладывавшихся друг на друга ошибок, удачных и не очень. Быть может, если бы Хиндман ударил раньше, ему удалось бы разбить Бланта по частям, но оба командующих лишь приблизительно представляли, где находится противник и в каких именно силах. В результате постепенно обе стороны стянули по две дивизии к реке Иллинойс, и там-то и состоялся главный бой.
И в нём сказалось подавляющее превосходство янки в артиллерии. Их пушки были лучше и многочисленнее, канониры опытнее, и они не испытывали проблем с боеприпасами. Ты лично видел, как снаряды ваших орудий явно недолетают до позиций врага, в то время как легкие, точные, нарезные 3-дюймовки северян с резким свистом посылали в вашу сторону снаряд за снарядом, выбивая одну за другой ваши старенькие пушки, а двенадцатифунтовые гаубицы янки осыпали гранатами ваши линии.
Несколько раз ваша бригада спешивалась и атаковала противника бок-о-бок с куонтрилловцами, но каждый раз откатывалась за Файетвилльскую дорогу под беглым огнем артиллерии и пехоты генерала Херрона. Эта картина застыла у тебя в памяти – серые холмы, черные голые ветви деревьев, бурое поле с пожухлой травой, изъеденное воронками, с разбросанными трупами людей и животных. И вдалеке – плотные синие линии федеральной пехоты, до которых вам так и не удалось добраться и сломить.
Около двух часов пополудни вы как раз снова отступали, когда ты услышал в воздухе протяжный нарастающий рокот, а затем – страшный удар по ушам.
И всё. Темнота.
***
– Очнулся! Парни, он очнулся! – сказал Гас, поправляя твоё одеяло. Ты лежал в палатке, рядом трещал костер.
В голове шумело. Спина болела. Во всем теле была слабость, и одновременно странное зудящее чувство. Как будто хочешь двигаться и толком не можешь, как будто дрожат не руки и ноги, а каждая клетка тела по-отдельности, вразнобой.
– Лежи спокойно! – сказал Колкинс. – Тебя тряхнуло этой чертовой гранатой. Мать твою, откуда у них столько снарядов, а?!
– Не буянь, – успокоил его Гас. – Эд, дружище, у тебя осколки были в спине, но они, слава Богу, застряли в мундире. Мы их сами вытащили. Ты не дергайся, полежи спокойно. Все зарастёт, будешь, как новый.
Слабо ворочая губами, ты спросил их, как битва.
Оба помрачнели.
– Пришлось отступать, – уклончиво ответил Гас, явно не хотевший тебя расстраивать. Но потом он все же рассказал: – Мы выстояли, но боеприпасы у всех заканчивались. Пришлось отступать. И... – он понизил голос, – говорят, из других бригад многие дезертировали.
Нельзя было сказать, что вас разгромили. Нельзя было сказать, что вы умылись кровью. Обе армии дрались на равных, атаковали и отражали атаки, пока у обеих не закончились силы. Потери были примерно равные – по полторы тысячи человек убитыми, ранеными, пленными и сбежавшими. Северяне даже начали отход первыми, но... они могли восстановить силы, пополнить боеприпасы, и через неделю дать новый бой, а вы – нет, вы выложились на полную. И теперь, вынужденные отступать, вы даже не смогли похоронить убитых. Гас рассказал, что их просто свалили в кучи и поставили заборы, чтобы одичавшие свиньи, которых тут много бродило по прерии, не осквернили трупы. Зато Шелби приказал в процессе этого "погребения" вытащить с нейтральной территории винтовки убитых. Северяне протестовали, но вашему командиру было плевать – он добыл полтысячи карабинов для своей бригады, предоставив "мертвым хоронить мертвых."
***
Ранее вы потеряли Миссури. Теперь Блант выкинул вас и из северо-западного Арканзаса.
На востоке, впрочем, все, кажется, было не так плохо – меньше, чем через неделю Ли устроил армии Бернсайда "великое четырехдневное кровопускание" при Фредериксберге, как назвал его Гас: вдвое превосходившая противника армия Союза потеряла почти втрое больше людей! Может быть, всё в целом было хорошо? Пока вы здесь оттягивали на себя значительную часть вражеских сил, их не хватало врагу там? Может быть. Но от этого было не сильно легче. Ведь хотелось бы оттягивать на себя врага победами, а не поражениями!
Как бы там ни было, командование решило сменить стратегию. В открытом сражении вы не могли тягаться с их артиллерией, но у вас всё ещё было много кавалерии. Пускай оборванной, плохо вооруженной и неважно снабжаемой, но зато, в отличие от пехоты, храброй, стойкой и опытной. Когда Блант двинулся на юг, генерал Холмс приказал Мармадьюку, всё ещё бывшему начальником над Шелби, провести кавалерийский рейд на территорию Миссури "во фланг или тыл противнику".
Рейд начался 31 декабря, в канун нового года.
За неделю до этого (Гас не ошибся, твоя рана была пустяковая) Шелби вызвал тебя к себе и произвёл в капитаны. Снова. Гас стал лейтенантом, Колкинс сержантом, Грег капралом. Таких как вы, сражавшихся с самого начала, вдруг оказалось не так много. Ты как-то встретил бывших сослуживцев из дивизии Рейнса, и узнал, что Пибоди дезертировал, Мерринс убит, и вообще из тех ребят, с которыми вы год назад поехали вверх по склону холма под Уилсонс Крик никого в дивизии не осталось. Только Грег, Колкинс и Гас.
***
Генерал Мармадьюк был смелым человеком и опытным кавалеристом.
Но в отличие от Шелби ему не хватало знания местности и понимания, что кавалерийский рейд может быть успешен только при одном условии – полной внезапности.
Это-то и обрекло ваше предприятие на неудачу. Хотя, может быть, ему просто не повезло – в одной из мелких стычек федералы захватили пару солдат из бригады МакДональда и узнали, что цель вашего рейда – Спрингфилд. У них было слишком много времени на подготовку – больше суток, и они поставили под ружье буквально ВСЕХ, даже больным из местного лазарета выдали винтовки (их отряд прозвали "Хининовая Бригада"). Вокруг спрингфилда всё ещё стояли редуты, которые обе стороны строили в шестьдесят втором, и несмотря на перевес в силах, вы смогли захватить только окраину.
В рукопашной схватке за Спрингфилдскую Академию, где у северян был опорный пункт, переходивший из рук в руки, тебя ударили по ребрам прикладом, но товарищи оттеснили янки и прикрыли тебя телами.
Сражение не заладилось. После недельного марша по зимним дорогам люди были настолько голодны, что война никого не интересовала – солдаты громили пекарни и прямо на ходу поедали хлеб. Ты помнишь этот самый вкусный в твоей жизни, горячий, свежий Спрингфилдский хлеб, помнишь крошки, застрявшие в щетине у Колкинса, улыбающуюся рожу Грега. Вы все были как одна голодная, большая семья. И у всех в глазах стоял вопрос: "Что дальше"?
Пока вы пытались захватить Спрингфилд, парни МакДональда сожгли несколько фортов и почти случайно овладели складом, на котором обнаружились ботинки, обмундирование и полторы тысячи фунтов муки. Голодная смерть откладывалась.
Оставив в покое Спрингфилд, вы соединились с бригадой МакДональда и напали на Хартсвилль, гарнизон которого был значительно слабее. Несколькими атаками вам удалось выбить его из города. Потери были, в целом, ощутимые, но не катастрофические – около ста человек, однако по несчастливому стечению обстоятельств вы потеряли сразу несколько старших офицеров – полковник Портер был тяжело ранен, а полковник МакДональд и подполковник Вимер убиты. Мармадьюк приказал отступать.
Это отступление было, наверное, одним из самых тяжелых испытаний, даже хуже, чем бешеная скачка прошлым летом. Внезапно повалил снег – на дорогах выросли сугробы. Потом короткая оттепель – и снова морозец, и все покрылось коркой льда. И метель.
В своих старых, изношенных, прожженных на бивуаках мундирах, вы промерзали до костей. Еда, которой, казалось бы, только что было много, скоро закончилась. Но хуже всего было то, что начался падеж лошадей. Половина из вас быстро превратилась в пехоту.
У тебя болели отбитые ребра, да и горло тоже болело. Колкинсу на привале ампутировали обмороженные пальцы на ноге – ты помнишь, как он глухо выл, зажав зубами обледенелую ветку. Гас кашлял, надрываясь, как чахоточный. Грег периодически начинал крыть всё на свете самыми последними словами.
И всё же, когда вы вернулись в Арканзас, ваша бригада была единственным отрядом в корпусе Мармадьюка, сохранившим боеспособность. Сколько бы среди вас ни было больных, упавших духом, подумывавших о дезертирстве, скажи вам сейчас Шелби: "Янки в трех милях! Бригада, приготовиться к бою!" – вы взяли бы оружие и построились в цепь. И все это почувствовали. Вот за этот страшный зимний марш, а не за какое-либо сражение, вас и начали называть "Железной Бригадой". Второй такой кавалерийской части, как ваша, на Западе не было.
***
Два месяца вы потратили, залечивая свои бронхиты на зимних квартирах.
В это же время тебе неизвестно каким образом и через сколько рук пришло письмо от Каспера (на конверте на всякий случай стояло только "Си Би"). Письмо было короткое – кузен писал, что у него всё в порядке и желал тебе дожить до конца войны. Однако в конверт было вложен ещё один – письма от отца и от Элис.
Отец написал, что они молятся за тебя, что в целом всё терпимо, хотя в Канзасе неспокойно, что по слухам у Джорджи всё в порядке. Конечно, он не смог обойти вниманием дела "на плантации" – одну из ферм арендаторов сожгли джейхокеры, другой арендатор ушел в армию. Элис рассказывала, как растёт твой сын, а больше – ничего. По некоторым оборотам ты почувствовал, что им обоим хотелось написать, как они скучают по тебе, как хотят, чтобы ты вернулся, но, похоже, они ощущали себя не в праве давить на сына и мужа. "Эд воюет, у него и так много проблем, а как поступить – ему на месте виднее", – так они, по-видимому, рассуждали.
Ваша армия тем временем получила нового главнокомандующего – генерала Кёрби Смита. Он приказал Мармадьюку и Шелби готовиться к следующему рейду. На этот раз целью стал огромный федеральный склад в Кейп Жирардо на берегу Миссисипи, а также телеграфные линии, форты, посты, в общем, как всегда, только на порядок масштабнее. На самом деле вашей целью был не склад и не телеграфные провода – Кёрби Смит хотел с помощью рейда оттянуть максимум федеральных войск на север Миссури, чтобы снова попытаться отбить южную часть штата, наступая из Арканзаса.
У вас теперь было целых четыре бригады и восемь орудий, причем два из них – нарезные пушки Пэррота, отбитые в предыдущем рейде. На бумаге ваш корпус смотрелся внушительно – пять тысяч бойцов. Только девять сотен из них не имели лошадей, а больше тысячи были не вооружены. Оружие остальных было в стиле Миссурийской Гвардии первого года войны – ни одна бригада не была полностью оснащена современными винтовками, у многих в руках оставались дробовики, старенькие мушкеты, "винтовки для охоты на белок".
Рейд начался в апреле, и сначала всё шло неплохо – Мармадьюку с его двумя бригадами удалось потушить подожженные было противником склады в Блумфильде и разжиться пайками, а Шелби – разрушить важный мост и уничтожить несколько миль Сент-Луисской железной дороги. По первоначальному плану ваши силы должны были разделиться – Шелби проводил отвлекающий маневр, а Мармадьюк захватывал Кейп Жирардо. Но разведка показала, что город сильно охраняется, и Мармадьюк тут же затребовал Шелби назад. За одну ночь вы покрыли тридцать миль, чтобы принять участие в штурме! Мармадьюк послал генералу МакНейлу, командовавшему гарнизоном, предложение о сдаче, но тот с усмешкой отклонил его. Ваш командующий не знал, что ночью в город на канонерских лодках по Миссисипи перебросили значительные подкрепления, и северяне успели перетащить пушки на наиболее вероятное направление атаки.
26 апреля, в десять утра, ваша дивизия пошла в наступление на город! Вы легко разбили кавалерийские заслоны на подступах к Жирардо (они и не пытались оказать серьезного сопротивления), а затем... попали под убийственный сосредоточенный огонь артиллерии из двух фортов. К двум часам дивизия потеряла убитыми и ранеными больше трехсот человек. Мармадьюк приказал отступать.
Дивизия стала отходить с боями. Вам удалось задержать янки на реке Сент Френсис и уничтожить мост, а затем генерал завел вас в какие-то болота и дебри. Три дня вы толкали повозки и пушки сквозь трясину, пожираемые комарами и перемазанные в грязи. Люди стали похожи на рептилий или даже насекомых, копошащихся в болоте. Однако своей цели он достиг – дальше янки вас преследовать не стали.
И на этом второй рейд закончился. Это был оглушительный провал! Главная причина была все та же – потеря эффекта внезапности. Впрочем, Кёрби Смит списал неудачу Мармадьюка на недостаток снабжения фуражом ещё в Арканзасе, и отчасти это было справедливо.
Дальше с рейдами пришлось на время завязать: северяне в мае осадили крепость Виксберг – последний оплот Конфедерации на Миссисипи, и командование пыталось бросить ей на помощь все, что можно. Вы должны были ударить с западного берега, а генерал Джонстон – наступать с Восточного. Наступать приказали на город Хелена на границе Арканзаса и Миссисипи.
Это было уже полномасштабное наступление, но привлечь к нему удалось только семь тысяч бойцов – сказывалась, как обычно, нехватка продовольствия и фуража. Вы достигли города только к июлю, и тут янки дали вам бой. Снова у них было меньше людей, и снова больше пушек, только на этот раз вас ждали хорош укрепленные позиции на господствующих высотах. Взять их можно было только хорошо скоординированной одновременной атакой с нескольких направлений, а с этим, увы, возникли проблемы.
Два генерала по-разному поняли приказ "атаковать при свете дня". Прайс решил, что это означает "после восхода солнца", а Фэгэн – на рассвете. В результате Прайс медлил целый час, пока пушки северян разносили пехоту Фэгэна на куски. А когда ваша дивизия пошла в атаку, дивизия Уолкера не смогла прикрыть ваш левый фланг, и северяне, воспользовавшись этим, открыли убийственный анфиладный огонь. Пришлось спешно отступать.
В этот раз ты впервые видел в бою негров. И знаешь что? Они дрались точно так же, как белые – стойко, умело, без колебаний. Никакой разницы не было, подохнуть от пули, выпущенной белым или негром – они косили вас точно так же. И... а вдруг твой Соломон, который раньше стирал твои носки и готовил тебе завтрак, был там, и стрелял в тебя?
Прайсу и Фэгэну ценой ужасных потерь удалось захватить батареи врага, но продолжать бой не было смысла – северяне вывели из строя тысячу шестьсот человек, потеряв всего пару сотен. В вашей бригаде потери были небольшие, но тяжело ранили Шелби, когда он с саблей наголо вёл вас через поле. Пуля Минье вошла в руку в районе запястья и вышла около локтя. Многие сомневались, что он ещё когда-нибудь сможет держать в руке саблю.
Ну хуже всего было то, что северяне в этот день победили не только вас. Ведь это было четвертое июля – поистине черный день Конфедерации. Где-то на востоке Ли потерпел поражение при Гёттисберге, а где-то к северу по реке Пембертон капитулировал в Виксберге, исчерпав все возможности для сопротивления.
Это был перелом. Через неделю, когда дошли эти новости стало ясно, что вам не победить, не закончить войну в Вашингтоне. Максимум, наверное, на что вы могли надеяться – как-то свести дело "почти вничью", выторговать приемлемые условия сдачи. Потому что хотя многие и верили в то, что КША – государство, но все знали – никогда Союз не примирится с самим фактом вашего существования.
Но есть люди, которые не сдаются никогда и ни за что. Таким был капитан Куонтрилл – до вас докатились новости, что он обрушился со своими партизанами на Канзас, как гнев Божий! Через полтора месяца после Геттисберга, он совершил дерзкий налет на тот самый город Лоуренс, рассадник аболиционизма, а теперь – опорный пункт "красноногих". Куонтрилл сжег половину города ко всем чертям, захватил двести пятьдесят тысяч долларов наличными, а в процессе убил под две сотни человек мирных жителей. Только мужчин, хотя некоторым, говорили, не было пятнадцати лет. Одни называли его героем, другие убийцей, но говорили о нём все.
Шелби тоже не сдавался, несмотря на рану. Он собрал офицеров своей бригады на совет, и рассказал, что в сентябре планирует провести новый рейд. Теперь уже сам, без Мармадьюка, силами одной своей бригады, спланировать все как следует и устроить настоящий хаос на коммуникациях противника.
– Нам не нужно много людей, – говорил он. – Нам нужны правильные люди в правильном месте. Правильный выбор маршрута. Внезапность. И всё. Если уж получилось у Куонтрилла, получится и у нас!
Заручившись поддержкой губернатора Арканзаса, Шелби стал добиваться разрешения у своего командования. А пока в штабах шли споры, к вам в бригаду нанес визит человек, которого ты никак не ожидал тут встретить.
– Эд Босс! Чтоб я сдох! Все такой же здоровый, как раньше! Дай-ка я тя обниму! Виски! Почем твой виски! Эй-эй, только на этот не швыряй меня на землю и не ломай мне нос! – Стими появился, как из под земли, в драной жилетке, простреленной шляпе, с револьверами и огромным ножом на поясе. – Слушай! Надо было депешу одну доставить, я и вызвался добровольцем! Я че сказать-то хотел! Я в Лоуренсе был с Куонтриллом! И знаешь, кого я там встретил!?
Стими заговорщицки подмигнул.
– Догадаешься? Точно! Мак... Мак... Блядь, опять из головы вылетело. Мак... МакКаллу... МакКонноли! Дааа!
Ты вопросительно посмотрел на него.
– Не слышу аплодисментов, блядь! "МакКонноли, старый вор, три пули – и мертв, как топор!" Ха-ха! Если он на каком суде теперь будет свидетельствовать, то только на страшном! Ты у меня в долгу, Эдвард Босс! Правда, врать не буду, семью его я не тронул, так что если они решат чего-то там с судом мутить, то это уж ты сам. Ну, это маловероятно! Вот так!
Стими изменился. Раньше он был забиякой. Теперь он был убийцей. Что-то неуловимо жуткое появилось в его глазах, какая-то развязная обреченность головореза.
– И вообще, брат, устроили мы там тарарам! Выпили все, что горело, а что не горело – сожгли, ах-ха-ха! Ну и янки перебили тьму-тьмущую! Посчитались можно сказать, за твоего папашку!
...
...
...
Он ещё что-то говорил, а смысл его слов всё доходил до тебя.
"Посчитались за папашку!"
Стими как обухом по голове хватило, когда он понял, что первый, кто рассказывает тебе это.
Он смутился.
– Ты че, Эд?! Ты ничего не знаешь?! Ох, ты, чтоб тебя, вот я дурачина! Слышь, Эд, прости, я думал, ты давно в курсе!
И он рассказал тебе, что случилось.
В мае Джорджи со своими товарищами устроил налет на какой-то не то склад, не то почтовую контору, и о нем заговорили. А в июне к вам на плантацию заявились рекрутеры, чтобы забрать в армию кузена Милфорда. Папа дал им жесткий отпор, и даже пальнул для острастки в воздух, они припустили так, что только пятки засверкали. Но в Топеке в это время появился новый начальник, лейтенант О'Мэлли с отрядом кавалерии, и услышав о том, что кто-то стрелял в федеральных чиновников, он сразу сделал стойку. На границе Канзаса и Миссури к этому времени началась форменная партизанская война. Бушвэкеры Куонтрилла и Андерсона с одной стороны, и "красноногие" Дженнисона, Монтгомери и Хойта с другой переходили границу, жгли, грабили и убивали всех, кого хотели. Жгли не только дома – прижигали людям ноги в поисках денег. А также вешали, убивали и насиловали всех подряд. Все, кто недострелял своё в пятидесятые, во времена "Кровавого Канзаса", отрывались по полной. Что там происходило на границе, О'Мэлли волновало мало, но одно дело, когда какие-то бандиты набегают из Миссури (миссурийцы, примите меры!), а другое – когда тут, у него под носом кто-то такое себе позволяет.
В начале июля люди О'Мэлли окружили дом твоего отца, а там как раз гостил Джорджи. Пока они с Милфордом прорывались верхом к лесу, папа принял свой последний бой, чтобы дать им уйти. Его ранили и доставили в Лоуренс, где он и умер на следующий день, а дом сожгли. А дальше... дальше произошло непредвиденное. Лейтенант О'Мэлли решил, что Элис Босс – жена Джорджи. "Миссис Босс? – Миссис Босс." Вместе с другими женами партизан её и твоего сына отправили в тюрьму в Канзас-Сити, согласно "Общему приказу номер 10 по штату Канзас", изданному ещё в апреле генералом Эвингом.
Но здание тюрьмы было ветхим, и 13 августа оно... обрушилось. Несколько женщин при этом погибли.
– Что тут было! – рассказывал Стими. – Придавило насмерть сестру "Кровавого Билла" Андерсона. А Билл и так-то не подарок. А что с твоей женой стало, я не знаю, но вроде она должна быть жива, там в газетах написали, кто погиб, её вроде не было. Ну и Куонтрилл сразу сказал, что это они специально дом обрушили. Вот мы в Лоуренс и нагрянули, чтобы отомстить.
Больше он ничего не знал, ни где твоя мать, ни что с сыном, ни где в итоге жена, ни даже живы ли Джорджи и Милфорд.
– Должно быть, мой отец сможет их разыскать! – встрял Гас. – Эд, держись! Если что, они смогут перезимовать у ме...
Тут он наткнулся на острый взгляд Стими.
– Ты че, тоже ниче не знаешь? – спросил его бушвэкер.
– Нееет, – протянул побледневший Гас.
– Ох, народ, я вижу, до вас тут всё долго доходит, – Стими снова смутился. – В общем. После рейда на Лоуренс, через три дня, Эвинг издал "Приказ номер 11".
– Ну, я что-то слышал, но это же против партизан! – воскликнул Гас.
– Ошибаешься, – вздохнул Стими. – Эвингу надоели все партизаны, но ударить он решил по нашим, по миссурийцам. И не по самим партизанам. Он просто выселил всех из округов Касс, Джексон, Бэйтс и Вернон. Всех-всех, без разницы, за кого они там. Дома сжег. Типа "полоса ничейной, выжженной земли". Но хер угадал! – просиял Стими. – Пока его солдаты канителились, мы в брошенных домах запаслись провиантом ого-го! На осень хватит, а может, и на зиму останется.
– А мой дом!? Мой отец!? – закричал Эгертон.
– Ну, дома больше нет, одни головешки. Насчет отца не знаю. Жив, наверное, – ответил Стими, пожав плечами. – Вот такие дела, парни.