Пока ты пела песни и меняла иголки на кукурузную муку, Сай выздоровел и вернулся в полк. Флоренс все болела, но пока хотя бы вставала с постели.
Между тем бои приближались к городу, но дела вроде пока что шли не так плохо. Газеты писали, что янки мрут от лихорадки только так, а вашим парням она не страшна – у них хорошие, сухие позиции на холмах.
Город ещё летом несколько раз обстреливали, но ты всегда оказывалась далеко от тех мест, где падали снаряды – северяне в основном пытались поразить артиллерийские позиции на гребнях вокруг Виксберга, и иногда лишь случайный перелет падал куда-нибудь на пустыре или сносил печную трубу у какого-нибудь. Мальчишки бегали смотреть на эти ядра, но у тебя были дела поважнее – ты изо всех сил старалась продать ещё хоть что-нибудь.
В городе продолжали строить оборонительные позиции – копали рвы, траншеи, строили редуты и люнеты. В округе вырубили много леса, повозки с досками часто проезжали по улицам.
Вы кое-как отпраздновали рождество шестьдесят второго – пока что самое грустное рождество, которое ты помнишь. Папа сильно похудел, стал рассеянным, подолгу сидел в кресле, уставив взгляд в пространство, не замечая, что газета перегнулась посередине и обвисла.
Сразу после рождества к северу случилась битва у Чикасо Байю – там генерал Пембертон "отлупил Шермана по полной", и многим показалось, что ветер ещё может перемениться. Но неотвратимо наступил шестьдесят третий – год, в котором должно было решиться, победит ваша сторона или проиграет.
В январе дошло письмо от брата – он писал о битве под Фредериксбергом, произошедшей в декабре:
Командиры послали солдат янки на убой. Они пошли на наши позиции через открытое поле. Наши просто палили, как на стрельбище по мишеням. Наш полк стоял на фланге, мы только видели, как они накатывались на другие бригады и откатывались, не выдержав огня.
Это было какое-то безумие. Сначала вроде радуешься, что не ты идешь с той стороны на редуты, и думаешь: "Ну вот, отбились, славно!" Но потом новая атака, и ты уже ужасаешься. После каждой их атаки я думал: "Ну, хоть бы эта была последняя! Хоть бы у кого-то хватило мозгов остановить битву." Тысячи людей пихают, как бревно под пилу на лесопилке – кому не повезет, по тому прошел распил. Только летят не опилки, а кровь.
Если я когда-нибудь вернусь домой, я точно буду противником всяких войн.
Прости, что я пишу об этом. Я так хотел бы написать о чем-нибудь хорошем. Но здесь скучный день – хороший день. Недавно наш новый сержант, МакИвер, украл гуся, и мы устроили маленький пир. Вот это был хороший день! Но если разобраться, что же тут хорошего?
И всё же не позволяй унынию овладеть тобой. Может, после такого поражения, в следующем году янки сдадутся. Я почти верю в это. А может быть я дотяну до дня, когда срок моего контракта истечет. Это будет нескоро, в июне шестьдесят четвертого. И ещё я верю в то, что у тебя всё хорошо.
Помнишь, мы однажды поссорились из-за того, что папа тебя похвалил за хорошие отметки, а меня нет? И я тогда ушел по Язу один, без тебя. Ни о чем так не жалею, как о том дне. Он был такой тоскливый, у меня даже рыба не клевала. А если бы я тогда извинился перед тобой, это был бы отличный день, даже без всякой рыбалки. Увы, его не вернуть!
Не упускай ни одной возможности в жизни побыть рядом с теми, кто тебе дорог. Я был так глуп, когда хотел учиться на капитана.
Война – мерзкая штука, но если ты не сходишь с ума, она хорошо вправляет мозги.
Я очень рад, что всё ещё жив. Что всё ещё могу закрыть глаза и представить тебя дома. Так многие уже не могут. Всё это выглядит так бессмысленно, но при этом так рутинно, что я не верю, будто они сидят на небесах. Если бы я сидел на небесах, сил моих не было бы смотреть вниз.
Пишу какую-то чепуху. Прости.
Я так люблю тебя, Кейт.
В начале апреля пришло последнее, самое страшное письмо. На этот раз – только тебе. Написано оно было чужой рукой.
Здравствуйте, мисс Уолкер!
Меня зовут Джонатан МакИвер. Сайлас попросил меня написать вам это письмо. К сожалению, он заболел брюшным тифом и из-за карантина не может написать сам.
Последний раз, когда я видел его, он сохранял бодрость духа и ясность ума. Он передает вам привет и просит написать, что любит вас и что ваши письма – лучшее, что он читал в жизни. Также он просил обнять отца и мать, но по возможности не говорить им пока, что заболел.
Все мы искренне надеемся, что он поправится.
Ваш покорный слуга, сержант МакИвер, армия Северной Вирджинии.
P.S. Если вы захотите написать ответное письмо, вы можете пока адресовать его мне, в тот же полк. Я напишу вам, как только будут какие-либо новости.
Больше письма не приходили. Но возможно не потому что он не писал, а потому что генерал Грант занялся вашим городом всерьез.
Это был страшный человек, которого все ненавидели и боялись. Одни говорили, что он пьяница, другие, что жестокий, третьи – что он бездарность, но никто не мог не признать – воля у него была железная. У него в подчиненных был тот самый Шерман, и эти двое хорошо сработались. Пока Шерман с одной половиной войск пытался то так, то сяк прорваться к Виксбергу с севера, Грант в марте переправил вторую половину армии через реку и спустился вдоль неё. Его солдаты совершили тяжелый восьмидесятимильный марш, настилая гати по жидкому месиву, в которое превратились дороги, но достигли переправ в Луизиане в нужный срок.
Шестнадцатого апреля, в безлунную ночь, ты проснулась от сильной канонады – пушки бухали, не переставая. Это эскадра адмирала Портера пошла на прорыв мимо ваших бастионов. Потом небо осветило красноватое зарево – горел какой-то выбросившийся на берег, подожженный снарядами корабль северян, за грядой было не видно. Но остальные силы Портера прорвались без больших потерь. Они спустились вниз по реке, броненосцы огнем в упор подавили батареи форта Уэйд, а затем транспорты переправили федеральные войска, ждавшие напротив, на ваш берег. Оттуда, из Грэнд Галф, до вас было миль двадцать. Так северяне взяли Виксберг в клещи с двух сторон: Шерман с севера, а Грант с юга.
Ландшафт в Миссисипи был сложный – реки, болота, затапливаемые поймы и леса, а дорог мало, поэтому боевые действия поначалу развивались неспешно. Но Грант был именно тем человеком, который своей волей мог заставить солдат маршировать по непролазной грязи, а иногда и по колено в воде, строить переправы и даже копать каналы для броненосцев. И чтобы остановить его, нужен был такой же решительный человек.
Вашей же армией командовал генерал Пембертон. Сам по себе он был неплохим полководцем, но на беду – северянином. Ему многие не доверяли, считали потенциальным предателем, и это сковывало его волю и заставляло оглядываться на командование. Начальником его был генерал Джонстон, отвечавший за все войска на Западе, но и президент Дэвис слал ему депеши и давал указания. Пембертон не знал, кого из них ему слушать, ведь каждый мог обвинить генерала в невыполнении своих распоряжений. А когда командир колеблется, это передается и подчиненным. И когда в мае потеплело, а дороги подсохли, Грант пошел на него, как приземистый, крепкий, уверенный питбуль на тонконогую борзую, ловящую чуткими ушами приказы двух хозяев.
Произошла серия стычек, боев и маневров вокруг города, как на реках, так и на суше. Северяне сначала взяли Джексон – город, где ты росла в приюте, и разрушили там всё, что имело хоть какое-то военное или экономическое значение: фабрики, склады, депо. Потом две армии случайно столкнулись при Чемпион-Хилл, и Пембертон потерял две с половиной тысячи пленными – вдвое больше, чем убитыми и ранеными. Он попытался закрепиться на реке Биг Блэк, но и там был разбит – в этот раз победа далась северянам очень легко, они потеряли всего несколько сотен, а полторы тысяч ваших солдат сложили оружие. Это произошло уже в пяти милях к востоку от города – вы слышали отзвуки орудийной канонады.
Ты запомнила вечер семнадцатого мая – в город буквально повалили тысячи солдат. Изнуренных, закопчённых, измученных бегством.
Несколько человек попросили у вас воды, Лавиния вынесла им ведерко, папа тоже вышел поздороваться. Ты заметила, что у многих солдат ботинки просят каши, а на мундирах не хватает пуговиц.
– Насколько всё плохо? – спросил их отец.
– Очень. Северяне близко! – ответил капрал в изодранном кепи, напившись и вытерев рот рукавом, отчего на его лице остался темный след пороховой сажи. – Наверное, будет осада.
Он не ошибся.
Конечно, Миссисипской армии следовало оставить город и прорываться из западни. Но Пембертон так боялся быть обвиненным в измене, а Вкисберг был так важен для всего хода войны (единственная серьезная крепость в руках Конфедерации на великой транспортной артерии Миссисипи, не считая укреплений Порт-Хадсон), что генерал решил оборонять его до последней возможности.
И вы узнали, что означает это выражение – "последняя возможность".
Занятия в школах сразу отменили. Еды больше было нигде не достать. Никому не нужны были ни твои иголки, ни твои песни. Все затаились в ожидании штурма.
Первый приступ состоялся через два дня. Бой шел далеко – в миле от города, где проходила оборонительная линия. Было едва слышно ружейную пальбу, но эхо от артиллерийской перестрелки доносилось до самой реки.
Штурм закончился неудачей, и вы воспряли духом. Стали поговаривать о том, что Джонстон вас в беде не бросит.
А ещё через два дня разверзся ад: ночью на двадцать второе мая северяне открыли огонь из двух сотен орудий. По городу. По вам. Со всех сторон – с суши, с реки, отовсюду.
Вы забились в подвал и сидели, слушая, как ухают тяжелые гранаты, как свистит, шипит, воет и рокочет наверху. И так всю ночь. В ваш дом снаряды не попали, но разрушений в городе было много, хотя пожары не начались.
Утром был новый штурм – северяне опять пошли в атаку, но и на этот раз миссисипские полки отразили их натиск. И тогда раздосадованный Грант решил взять вас измором.
Каждый день Виксберг обстреливали пушки. Ядра почти не убивали людей, прятавшихся в подвалах, но рушили дома. Многие жители тогда выкопали в холмах вокруг города пещеры и перебрались туда, даже мебель перевезли. Некоторые пещеры были такие большие, что в них жило по двести человек. Северяне, зная об этом, прозвали вас "луговыми собачками". Но папа считал, что там, при большом скоплении народа, легче чем-нибудь заразиться, а выкопать отдельную пещеру у вас не было сил, поэтому вы прятались в подвале. Госпитали были забиты не столько ранеными, сколько больными – болотная лихорадка и дизентерия, занесенные в город солдатами, теперь косили всех, от цинги у многих людей выпадали зубы.
В городе рыскали шайки голодных солдат и подростков, разоряя те сады и огороды, где ещё хоть что-то осталось, взламывая дома, в которых никто не жил. До открытых грабежей дело пока не дошло, но воровали все и всё, чем можно было утолить голод. Всех кошек и собак съели за неделю. Солдаты ловили соек, крыс, даже ворон. Ты тоже пыталась поймать, да ничего не получалось. Рассказывали байку, что в одном полку, кажется в сорок третьем пехотном, был верблюд "Старина Дуглас", оставленный после неудачной попытки ввести в армии этих животных вместо мулов – вроде как талисман отряда. Одни говорили, что его убил снайпер северян, а другие – что его просто сожрали, не выдержав голода.
В начале июня умер старый Бен – видя, как миссис Уолкер медленно угасает в постели (она теперь почти не вставала, только чтобы дойти до подвала, когда начинался обстрел), он тоже что-то у кого-то украл, но не донёс до дома: его поймали и избили. Он вернулся, еле передвигая ноги, лицо у него распухло, а один глаз совсем заплыл. Бен отдал богу душу к вечеру. Вы с папой зарыли его на заднем дворе, завернув в простыню.
Через пару дней после этого Лавиния исчезла, прихватив остатки провизии. У вас осталась только кукурузная мука, и то немного. Платье теперь болталось на тебе, как мешок, а ушивать не было сил. Каждую ночь снилась еда.
Потом ядро попало в соседний дом, покинутый хозяевами ещё до сражения, проломило пол, и в запертом подвале ты нашла мешок риса, попорченного мышами – поэтому хозяева и не взяли его с собой. Это было счастье. Вы варили рис и ели, стараясь подолгу разжевывать его. Никто не знал, сколько ещё продлится осада.
Мешок, стоявший в кухне, становился всё более тощим. Но однажды утром, на рассвете, ты услышала оттуда чьи-то приглушенные голоса. Ты бросилась в кухню, шатаясь на ходу от слабости, и увидела, как какие-то мальчишки вылезают через окно, прихватив ваш рис.
– Бежим, бежим! – закричали они, увидев тебя.