– Ну и дурак! – сказал тебе Алан на прощанье. – Господи Боже, ну и дурак!
Затем он протиснулся в открывшийся лаз, и больше ты его никогда не видел.
Утром тебя разбудили. Отсутствие Алана мало кого взволновало – ну сбежал и сбежал, хрен с ним, его же просто хотели наказать за то, что он вернулся в поселок, а раз он теперь не в поселке, то какая разница? Вернется опять – тогда и накажем.
Дырку заколотили, тебя на всякий случай связали и оставили лежать. Потом принесли еду – миску с бобами, и кружку воды.
Через четверть часа спохватились. Развязали, чтобы ты смог поесть. Умом тут, похоже, люди не блистали.
Суд был вечером, после обеда.
Проходил он при собрании всех желающих. На улице поставили стол, за ним уселись трое мужчин, тебя подвели к нему, толпа обступила вас со всех сторон. За столом сидели председатель Комитета Бдительности, Секретарь Комитета и ещё какой-то мужик, которому до тебя не было дела, и он то и дело поглядывал на часы. Председателя называли Капитаном либо мистером Боссом – седовласый, солидный, в расшитой серебром жилетке и сюртуке военного покроя, напоминающем мундир, с красивыми усами и короткой ухоженной бородкой. Тебе показалось, что он смотрел на тебя даже несколько благожелательно. Его коссутская шляпа лежала на столе перед ним. В его взгляде, в его позе, даже в его усах тебе почудилось некоторое благородство. Секретарь был тощий, высокий, со стеклянным глазом, лет тридцати. Он тоже снял шляпу. Третий же из заседателей был толстый, бледный джентльмен, и свой цилиндр он снимать не пожелал.
Остальные члены комитета стояли в толпе, вперемешку с прочими жителями Гриззли-Флэтс. Глядели кто с ненавистью, кто с любопытством, кто с насмешкой. Ни в чьих глазах ты не разглядел сочувствия.
– Начнем, – сказал председатель. – Кто ты и откуда? Ага. Сирота из Сан-Франциско. Так. Дальше. У тебя нашли окровавленный нож и золото. Что ты можешь об этом рассказать?
Дальше он слушал особенно не перебивая, а в какой-то момент набил трубку и закурил прямо за столом, сказав:
– Так-так. Ну, продолжай.
Когда ты закончил, он уточнил:
– Что значит "и все такое"? Он пытался тебя изнасиловать?
Ты сказал, что вроде нет, ведь он же вроде не пытался.
– Мистер Босс, подведёте итог? – секретарь посмотрел на председателя, пускающего колечки дыма. Стояла тихая погода и они спокойно поднимались вверх.
– Да, тут, по-моему, всё ясно. Парень держит нас за дураков и нарассказывал нам сказок! Он утверждает, что убил человека за то, что тот предложил ему надеть женское платье. Затем компаньоны убитого отпустили его, вместо того, чтобы вздернуть, да ещё и дали ему золота! Вы где-нибудь видели таких идиотов?
И вся толпа дружно захохотала.
– Полная чушь! – продолжил Капитан. – Эти Ортон и Флетчер, кажется, были товарищами? И он утверждает, что Флетчер дал ему уйти. Держу пари, мальчишка просто по-тихому прирезал этого Ортона и забрал золота сколько мог унести.
– Но есть смягчающие обстоятельства, – заметил секретарь. – Он же не сбежал ночью вместе с Аланом Уитни!
– Потому что наверняка дрых, как сурок, – лениво возразил, щелкнув крышкой часов третий. Оказывается, он все же слушал.
– Или просто думал, что его вранье сойдет ему с рук! – заявил Капитан. – Ну, думаю, всё ясно! Джозеф Джонсон! За совершенное преступление Комитет бдительности округа Эль-Дорадо приговаривает тебя к пове...
– Погодите! – вдруг раздался голос из толпы.
– Что ещё?
К столу вышел какой-то мужчина в чистом фартуке с тетрадью в руке.
– Что-то хочешь сказать, Смити?
– Да! Мистер Босс, я хочу засвидетельствовать, что Найджел Ортон действительно покупал у меня в магазине женскую одежду. Вот, смотрите-ка, у меня записано, потому что он взял её в кредит! Ситцевое платье, чепец, сорочка. Еще передник. И еще чулки и панталоны. Ещё там керосин, кофе...
– Керосин и кофе к делу не относятся! – недовольно перебил его Капитан Босс.
– Это так! – согласился Смити. – Но я удивился и спросил его, зачем ему женская одежда на прииске, хотя обычно не спрашиваю.
– Да, не спрашивает! – подтвердил кто-то невпопад из толпы.
– И что он? – поинтересовался секретарь.
– Он ответил, что хочет подшутить над каким-то мальчишкой. И при этом, прошу заметить, издал хохот преглумливым образом! Видимо, речь шла как раз про мистера Джонсона.
– Хм! – озадаченно хмыкнул мистер Босс.
– Всё?
– Всё.
– Спасибо, Смити! – поблагодарил его секретарь.
– Что это меняет? – со скучающим видом поинтересовался толстяк.
– Нууу... ммм... возможно, он говорит правду, – предположил секретарь. – Возможно, нам стоит послать за компаньонами этого Ортона, чтобы опросить их?
– Думаю, это не требуется, – поспешно возразил Капитан. – Только потеряем два дня. Думаю, все равно налицо тот факт, что...
И тут из толпы раздался грубый голос какого-то мужика, с сильным ирландским акцентом:
– Да что тут неясно! Англичашка хотел напялить на парня бабские панталоны и оприходовать в жопу, как у их поганой нации заведено! Да я бы за такое тоже его нахер зарезал! Что, вашу мать, неясно! Отпустить – и дело с концом!
Со всех сторон раздались крики "Отпустить!", "Повесить!", "Убийца!", "Не доказано!", "Он прав!" и так далее.
– Тихо! Тишина! Молчать!!! – заревел председатель Босс. Ты и не думал, что такой благообразный джентльмен может так орать. – Тихаааа! Я здесь председатель и я выношу решение! Ваше право его поддержать или нет, и назначить другого председателя, но решение принимаю я! Теперь заткнитесь и дайте мне подумать!
Мало-помалу толпа успокоилась. Капитан с минуту молча курил, размышляя и поглядывая то на тебя, то на толпу. Все ждали, что же он нарешает.
– Итак, как ни крути, налицо убийство второй степени, джентльмены! – наконец выдал он. – Однако суд комитета принимает во внимание следующие обстоятельства. Юный возраст подсудимого – раз. То, что он был оскорбленной стороной – два. То, что он чистосердечно признался – три. Я выношу следующее решение. Джозеф Джонсон! За совершенное преступление Комитет бдительности округа Эль-Дорадо приговаривает тебя к пяти ударам кнутом по спине, после чего предписывает тебе в недельный срок покинуть округ.
– А золото? – спросил толстяк, впервые заинтересовавшись.
– Золото будет конфисковано.
– Нет, так нельзя! – закричали из толпы. – Если он говорит правду, то это ведь его золото.
– Как он выживет без денег, один!? Он же сирота!
Капитан царственно поднял обе руки, кивая и призывая всех к тишине.
– Поправка к приговору. Принимая во внимание все обстоятельства дела, мы вносим дополнение в решение Комитета. Половина золота будет конфискована для компенсации издержек суда и поступит в казну округа. Второй половиной мистер Джонсон может распорядиться по своему усмотрению.
– Правильно! – крикнул кто-то. – Дайте мальцу шанс!
– И кнута тоже дайте! – крикнул другой.
Их поддержали.
– Заседание закрыто, – подытожил секретарь, надевая шляпу.
Вот такой это был суд. Честно говоря, ты до этого ни на каком суде не был, так что и сравнить было не с чем. Но вроде, ты легко отделался, разве нет? Было правда сосущее под ложечкой неприятное ожидание, ведь ты не знал, удар кнутом – это очень больно или так, ничего?
– Ррраз! – крикнул Капитан.
От первого удара у тебя перехватило дыхание. Ты не знал, что бывает ТАК больно. Эта боль была ошеломляющая, сминающая сознание! Перед наказанием тебе в зубы всунули деревянную палочку, но когда хлыст со страшно звонким хлопком лизнул спину, ты сразу же выронил её и, открыв рот, запрокинул голову в немом крике. От второго удара по телу прошла судорога, и ты взвыл! Это было сильнее тебя. От третьего ты, замычав, упал, привалившись к столбу. От четвертого ты только вздрогнул, тяжело дыша, пытаясь съежиться. От пятого – потерял сознание.
А дальше... дальше начались долгие скитания по Калифорнии. Какая-то сердобольная душа позволила тебе отлежаться в местном отеле, и вот ты один, идешь по немощеной дороге. Нож, мешочек с золотом, дырявые башмаки и рубаха в заплатках, на голове старенькая шляпа, выглядящая не то жалко, не то смешно. Шагаешь вперед.
Предписание покинуть округ за неделю, с учетом того, что ты шел пешком, было невыполнимым. Впрочем, никто не собирался проверять его выполнение, но страх опять попасться Комитету Бдительности гнал тебя вперед. Можно было бы купить лошадь, но чем её кормить? Одной травой? Ты не был уверен, что она не подохнет через месяц. К тому же, ты не умел ездить на лошади.
Ты миновал Даймонд-Спрингс – городок, где в пятьдесят первом нашли гигантский самородок в двадцать пять фунтов весом (об этом тебе еще рассказывал Чарли по пути в Гриззли-Флэтс). Дошел до Хэнгтауна – большого города, столицы округа. Ну как, большого... по сравнению с Гриззли-Флэтс. Название намекало*, что задерживаться здесь не надо. Купил еды и новые башмаки.
Тебя обгоняли почтовые дилижансы и ты глядел им вслед. Ты проходил мимо плантаций лаймовых деревьев, где на тебя исподлобья смотрели работавшие индейцы. Ты проходил мимо спиленного леса, от которого остались одни пеньки. Ты пил воду из ручьев, а иногда и из луж, когда очень хотелось пить.
Ты прошел и Колому – городок, где тогда, в сорок восьмом, Джеймс Маршалл нашел золото. Можно было пойти в Сакраменто... но так было дольше до границы округа, и ты пошел на север.
У тебя оставалось примерно пять или шесть унций песка, когда двое мужчин на дороге вышли из-за деревьев, наставили на тебя пистолеты и забрали его. Это было в июле. Тогда же ты начал голодать.
В Юба-Сити ты нанялся мести полы в отеле, чтобы не помереть с голоду. Ты мел полы за еду почти месяц, потом надоело. Ты обокрал пьяного, добыл десять долларов с центами и пошел дальше.
Никогда ты не видел карту Калифорнии и не знал, где тут что расположено. Вон там – горы. Вон там – долина Сакраменто. А где-то там, далеко за горизонтом – океан и Сан-Франциско, где живут сёстры Тапси и одноглазый Хорас. Как они живут там теперь, когда лейтенант Эпплъярд на своем фрегате отбыл в Норфолк? Что делают? Как сводят концы с концами?
Голод – не тётка, а холод – тем более, и Слава Богу, что ты родился в Калифорнии! В Канзасе в своих тряпках ты бы слег с воспалением легких уже в октябре, проведя пару ночей под открытым небом. В Калифорнии даже в октябре было лето, хотя ты этого и не знал – ведь ни в каких других штатах тебе бывать не доводилось.
Но в ноябре похолодало. Твои обноски уже не позволяли согреться, ты ходил, закутанный в украденное одеяло, как индеец. Один раз тебя даже приняли за индейца и чуть не убили. Не потому что боялись индейцев. Просто так.
В конце ноября тебе крупно повезло – один возница дилижанса посадил тебя на козлы, дал теплый плащ и сказал, что знает станцию, где нужны рабочие руки. Там ты проработал полгода – пережил зиму. Тебя одели, обули и кормили вполне сносно, а ты ходил за лошадьми и мулами – чистил, запрягал, распрягал. Ты научился не бояться их и даже подковывать. Правда, ездить верхом не научился – не верховые это были лошади.
Но в мае станция закрылась. Ты снова пошел скитаться, без понятия о том, куда и зачем идешь. Но не сидеть же на одном месте? Ждать-то было нечего.
В июне тебя сильно избили какие-то люди в маленьком поселке – ты так и не понял, за что, почему? Жаль, ножа не было – сменял на миску похлебки, когда очень есть хотелось. А может, и хорошо – так бы ещё и убили.
В июле ты нанялся снова в отель – мыть тарелки, натирать полы. Потом тебя уволили – просто так. Страшные у тебя были глаза, видимо.
В августе нанялся на какое-то ранчо – чистил конюшни, снова ухаживал за лошадьми, ел вместе со всеми в общей комнате, спал в сарае. Там научился ездить верхом. Осенью лошадей продали и тебя рассчитали. Тебе было шестнадцать лет. Ты уже не помнил, как пишется твоё имя. Не запоминал даже названий мест, через которые проходил. Где-то то ли в Колузе, то ли в округе Гленн...
В октябре снова подрался с каким-то бродягой. Выбил ему зубы поленом. Он уполз, скуля от боли.
В декабре стало тяжко. Тебя выгнали из очередного поселка и ты подхватил какую-то болезнь. Сухой, рвущий грудь кашель. Жар. Еле передвигал ноги. Думал, что подохнешь.
Снова повезло – какой-то фермер пожалел тебя и взял к себе. Ты отлежался, немного отъелся, стал работать на него – отрабатывать долг за лечение. Всё бы ничего, но ему было сорок лет и лицо у него было рябое, а его жене, так получилось – двадцать семь. Однажды она позвала тебя в амбар, с чем-то помочь, повалила на мешки с зерном, обмирая от желания и приникая к тебе сочной, тяжелой грудью. Но муж за ней следил – ворвался в амбар, схватил её за волосы, бросил о стену, а тебя избил черенком от вил и прогнал к черту.
Был конец апреля пятьдесят шестого, тебе было шестнадцать или семнадцать лет, точно ты не знал. Ты шел в дырявых сапогах по дороге, не зная, куда она ведёт и откуда. У тебя с собой не было ничего. Вообще ничего – ни спички, ни корки хлеба. Только старая одежонка.
И на дороге появились всадники. Они ехали колонной. Ты посторонился на обочину.
Первым ехал мужик с косым сабельным шрамом, с короткой винтовкой поперек седла. На шее у него висело что-то странное, и когда ты пригляделся, то понял, что это ожерелье из сморщенных, высушенных человеческих ушей. Он посмотрел на тебя и скорчил рожу.
Вторым ехал коротышка в дырявом цилиндре. У этого поперек седла лежал двуствольный дробовик. Он свесился с седла и глупо проблеял тебе по-козлиному прямо в лицо.
Следующим ехал мексиканец в черной повязке на волосах. Он только осклабился при виде тебя. Рядом с его лошадью бежала собака, большая и страшная. Она глухо, на грани слышимости рыкнула на тебя, но пробежала дальше. В памяти всплыло детство – ты лежишь на улице, а собаки рвут на тебе одежду.
Четвертым был какой-то дёрганый малый в медвежьей шубе на голое тело. В руке у него была сыромятная плетка.
– Пшел с дороги! – крикнул он, хотя ты и не стоял на дороге. Ты не пошевелился. Он замахнулся на тебя плеткой. Ты не пошевелился. – Пиздюк! – сказал он, но так и не ударил.
Пятым ехал человек в военном мундире и шляпе с пером. Он на тебя даже не посмотрел, погруженный в свои мысли.
Шестым ехал чернявый молодой парень с еврейской арфой** в зубах. Он выпучил на тебя глаза и тренькнул на ней что-то странное. "Ууу–уииииуууу!" – отозвалась арфа.
Седьмым ехал он.
Он остановился рядом с тобой. И все остановились.
– Чего встали? – спросил кто-то сзади.
– Как тебя зовут? – спросил он.
Ему было лет сорок-сорок пять. Морщинки вокруг его глаз делали вид, что он все время улыбается, но его губы выглядели грустно.
У его седла висели два револьвера в кобурах, а поперек, на передней луке – винтовка.
– Это просто пацаненок-оборванец! Поехали, шеф! – сказал восьмой.
– Не скажи. Ты видел, как Медвежонок на него замахнулся? А он не побежал.
– Ну значит, дурачок просто! – возразил восьмой.
– Не. Посмотри внимательнее.
– На что, шеф? На что тут смотреть, скажи ради Бога!
– У него глаза убийцы.
– У него? Он просто бродяжка.
– Не. Ты не разбираешься в людях, Солома. Приглядись.
Солома не ответил.
– Сынок, – сказал тебе Шеф, насмотревшись. – Там в хвосте едет один тип на рыжей лошади. Его зовут Кадмус. Если тебе надоело месить грязь и постепенно становиться ею, залезай к нему на круп, понял?
И ты залез. А почему бы и нет?
А вечером, когда отряд остановился на привал, ты узнал, кто они были. Они были рейнджеры.
Нет, не те рейнджеры, которые гоняются за бандитами и носят значки. Калифорнийскими рейнджерами.
Сказать по правде, рейнджерами они называли себя сами. А фактически они были охотниками.
Охотились они за скальпами.
Конечно, тебя сразу же испробовали на прочность. Коротышка, он же Кевин (фамилию уже не помнишь), он же Капеллан (хер знает, почему его так называли), попытался заставить тебя мыть за него миску, а когда ты отказался, ударил в живот – поразительно сильно для такого мелкотравчатого субъекта. Но как-то так случилось, что Шеф проходил рядом и как будто случайно, нехотя, зарядил ему локтем в ухо.
– Коротышка-Коротышка! – сказал он укоризненно. – Почему бы тебе не помыть миску самому, а? Она будет скучать по тебе, о, как она будет скучать в чужих руках. Согласен?
Возражений не последовало.
– Коротышке следует научиться манерам! – сказал Шеф задумчиво, глядя, как тот шагает прочь. – А тебе, Джо, надо бы научиться бить первым.