– Послезавтра, – ответил папа. А потом посвятил тебя в условия соглашения, которое они заключили с братом. Плантация по завещанию дедушки отошла дяде Кристоферу, но с условиями: половина дохода доставалась младшему брату, нельзя было без его согласия ни продавать, ни дарить, ни отдавать в приданое землю, её часть или рабов. Братья договорились вот до чего: земля полностью отходила дяде уже безо всяких условий, негров они делили пополам, а пока папины негры работали на плантации у дяди, две трети прибыли от их труда тоже доставалась папе, а одна треть – брату, поскольку земля теперь уже была его. Условия эти были хорошими: папа по сути теперь получал 30% прибыли вместо 50% за возможность лишить брата половины рабочей силы и обзавестись полностью своей плантацией. Также дядя по своему желанию добавил ещё небольшую сумму – за ваше крыло дома, и выплатил её сразу, не дожидаясь когда ваша семья переедет, потому что наличные папе были нужны. Все расходы на дальних родственников, остававшихся на плантации, он брал на себя, как старший брат и глава "колена" – это даже не обсуждалось. Папа только сказал, что если они ему надоедят, то пусть присылает погостить. Несмотря на то, что торговля в последнее время ухудшилось, у него накопилось достаточно денег, чтобы заготовить и семена (он собирался для начала сажать только кукурузу – менее рискованно в незнакомом месте, чем табак или коноплю), удобрения, кирпичи, доски, тес. А также разное походное снаряжение (первое время жить пришлось бы в палатках, а готовить на костре), волов для вспашки, припасы на первое время. Конечно, еду можно было покупать и в Канзасе. Но папа предвидел, что туда ломанётся если не половина, то очень большая часть миссурийцев, и цены на провизию взлетят. Будущее показало, что он не ошибался.
Женщин вы решили не брать, но сразу взяли Соломона и ещё трех негров – кому-то надо будет чистить сортир, пахать и сеять, пока белые люди будут строить себе жилище. Кроме того, надо будет кому-то ездить назад, за провизией и новыми неграми.
Папа заключил также сделку и со своими спутниками. Не все они собирались осесть в Миссури – многие собирались просто проголосовать, дождаться принятия штата в качестве рабовладельческого, а потом вернуться домой. Но по Закону о Преимущественном Праве после образования Земельной Комиссии каждый мог подать в неё заявку на сто шестьдесят акров земли по фиксированной цене, и папа, предвидя, что рыночная цена будет высокой, уговорил четверых, получить её по этому закону, а потом сразу продать ему с небольшой наценкой. Им приварок, а ему – большая территория. 160 акров – площадь весьма скромная, а так получалось сразу 640 акров – очень неплохо! Больше ваши 30 рабов обработать и не смогли бы при всем желании, и даже это было скорее с прицелом на будущее.
Вечером ты смог ещё разок покувыркаться с Анжелой, на следующий день были проводы, застолье, тосты и пожелания удачи, а рано утром, ещё до рассвета, вы выехали с плантации на тяжело груженых фургонах.
Дорога заняла десять дней. Как и ожидалось, по пути вы встречали немало людей, по одиночке и группами, верхом и на таких же фургонах двигавшихся на Запад. Некоторые делились с вами слухами, рассказывали, кто их послал и как, некоторые прибивались к вашему караванчику, но поняв, что мистер Босс за так еду не раздает, быстро теряли интерес. Они же рассказали про Голубые Ложи, которые спонсировали и организовывали переселение в Миссури. Папа забеспокоился – если столько людей поехало от вас, сколько же двинется из северных штатов? Не расхватают ли всю землю? Не начнется ли война?
– Ничего! – ответил один из попутчиков. – Аболиционисты получат на орехи и их как ветром сдует! Есть уже приготовления на этот счет! Говорят, наши даже пушки с собой собираются взять. Артиллерию в смысле.
Артиллерию? Так вы на войну едете что ли?
Вы сидели на повозке вместе с Уотерсом, и ты спросил у него, что он об этом думает.
– Да не беспокойся, – ответил Сидни. – Мистер Босс был на войне! Он знает, как воевать. Если что, он этим аболиционистам тоже покажет будь здоров!
Ты поинтересовался, о какой войне речь – ведь не мог же папа участвовать в войне 1812 года! А на Мексиканской он ведь не был... Может, он воевал с индейцами?
– А он что, не рассказывал? – удивился Сидни. – Твой папа записался в милицию, когда губернатор Боггс приказал поднимать людей против мормонов. В тридцать восьмом это было, точно! Мне было десять лет, а тебе два года всего, должно быть, вот ты и не помнишь. Это после того, как в стычке на ручье Крукед-Крик застрелили их "Капитана Неустрашимость", гыгы. Достал всех, видно, неустрашимостью своей! А мормоны тогда отрезали тесаками язык и щеки этому... как его... забыл... мужику одному. Но у нас в округе рота сразу не набралась, это же все на Западе было, в округе Кэллдвелл, вот люди и сказали: "Что нам, делать больше нечего?" А отец твой хотел сражаться, ну и поскакал в округ Ливингстон, чтобы вместе с тамошними ребятами идти воевать мормонов. И кажется, он был на Хоунс-Милл, когда там в кузне перебили наверное человек сто из этих... из "Святых Последних Дней" – так они себя называли. Но ты сам у него спроси, если хочешь. Даже странно, что он не рассказывал. Хотя, может, и не странно. Не, я не спорю, "Святых", конечно, надо было вышвырнуть из Миссури, но, может, так-то не стоило. Там, говорят, всякое творилось, и потом тоже. Кто-то говорят, насмерть замерз, когда их выселяли. Но может, и стоило – сами же напросились! Губернатор Боггс им постановление выписал: валите мол, куда хотите, а то будете перебиты! А не надо было расползаться, как тараканы бородатые! Жили бы себе и жили где уж решили. Но меня там, знаешь ли, не было. Хочу сказать только: твой папа повидал кое-какие виды! А мормоны и сейчас живут у нас, кстати – в Индепенденсе, только ведут себя хорошо. Впрочем, это, кажется, какие-то другие мормоны.
Про мормонов в Индепенденсе ты что-то такое краем уха слышал, а вот про войну 38-го года – нет. Оно и понятно – она же не у вас была и даже не в соседнем округе, а "где-то там". Такие вещи забывались быстро, тем более, что страну сотрясали войны и перемены помощнее, чем выселение кучки бородатых сектантов. Но вот что твой папа там где-то побывал – это было любопытно. Значит, он знал, что такое "участвовать в чужой войне", а не просто так глубокомысленно философствовал.
Самым интересным впечатлением по дороге был, пожалуй, город Канзас-сити – он стоял на вашем берегу Миссури, в вашем штате. Город этот вырос недавно, но был больше Хантсвилля раза в три. Однако отличался он прежде всего не размерами – это было чертовски оживленное место! По реке ходили пароходы (а пароходов ты не видел лет с десяти, когда ездил с родителями в Сент-Луис проведать тамошних Боссов) и грузовые кильботы, в городе было полно конюшен, магазинов, харчевен. Постоянно раздавался звон, с которым подковывают коней, группы людей собирались на улицах, и либо чего-то ждали, либо куда-то спешили. Не то что сонный Хантсвилль, где кроме скачек и ярмарки два раза в год ничего и не происходило!
На пароме вы пересекли Миссури и оказались в Канзасе – на Орегонской Тропе, шедшей вдоль Канзас-ривер, по которой люди уходили на Запад. По дороге вам попадались торговые посты и одинокие хижины – некоторые стояли заброшенные, но большинство было снова занято – народ зашевелился. А ещё по краям дороги лежали выбеленные на солнце, вымытые дождями лошадиные черепа – не так чтобы на каждом шагу, но попадались. Вы пересекли вброд Канзас-ривер, объехали Лоуренс стороной – по слухам это был рассадник аболиционистов, и на ваших негров там бы косились неодобрительно, а может, и отнять бы попытались – и добрались до Лысого Орла – лагеря, который очень скоро должен был стать Лекомптоном. Тут уже все были свои и вас приняли с распростертыми объятьями. Поселок строился прямо на ваших глазах, и спать пришлось на земле – мест нигде не было.
Следующие несколько дней вы с папой и Милфордом объезжали окрестности на много миль вокруг, к северу от реки. У тебя всё тело ныло – никогда ты ещё столько не ездил верхом. Земли оказались в большинстве своем ещё не занятыми, и вы выбрали местность на берегу речки Делавэр – в этих местах раньше жило их племя. Пометили границы заранее заготовленными шестами и принялись обустраиваться. До Лекомптона было миль пять, а до Лоуренса больше.
Июнь прошел в заботах – надо было до конца месяца вспахать землю сколько успеете и засеять кукурузой, а то срок уже проходил. Не закончились ещё эти работы – а тебя уже послали назад с Соломоном и Сидни, за неграми, пока кукуруза не взошла. Привезли для начала десяток – а то чем их кормить и где держать? Десять дней до округа Рэндольф (где все спрашивали: "Ну как там?") две недели назад (потому что повозки были опять забиты припасами, и неграм пришлось проделать весь путь пешком). И так и повелось – ты ездил в Канзас-Сити (три дня туда, три обратно) за провизией, за всем необходимым, и вскоре привык к этим путешествиям раз-другой в месяц. Вопреки рассказам, все тут было спокойно, хотя общее напряженное ожидание чувствовалось. Говорили, что северяне организовывают какие-то ебучие общества содействия переселенцам, чуть ли не в гребаном Бостоне, и тоже не пускают дело на самотёк. Говорили, что они послали в Канзас не то двадцать, не то тридцать тысяч аболиционистов, но только что-то ты их не видел. Дом строился, кукуруза росла, нигеры вкалывали, папа командовал – все шло отлично.
Но народ в Канзасе все прибывал и прибывал. И в ноябре, отправившись за провизией ты встретил по дороге в Канзас-Сити огромный отряд в сотню человек или больше – вооруженных до зубов. Они несли подмышками Хоукеновские винтовки, Кентуккские ружья, двустволки и даже мушкеты времен войны 1812 года, а на поясах у них висели сабли, тесаки и огромные ножи Боуи.
В ноябре же прошли первые выборы. Выбирали представителя от Территории в конгресс – и выбрали! Ты тоже голосовал, а чего? Ну, нет двадцати одного, но кто надо подсчитает как надо, отсеет, значит, твой голос. А не отсеет – так чего ж плохого? Никто и не пикнул – выбрали с разгромным счетом Джона Уитфилда, демократа, бывшего агента по делам индейцев и просто хорошего человека, даром что из Теннеси. Ну да, теннесийцы убили Генри, но это же были ваши, миссурийские теннесийцы, и потом вы за него отомстили, и потом вообще сейчас не об этом речь шла, а о том, можно вам будет и дальше иметь рабов на своей земле или нет?
Лекомптон отстроился, и теперь он походил на небольшой военный лагерь, только без всякой дисциплины. Люди бродили с оружием, пили, жгли костры. Несмотря на результаты выборов, все ждали главного голосования – выборов в Законодательное Собрание Территории и будущего штата. Ведь оно будет писать конституцию, а как напишут а конституции, так и будет – либо можно иметь рабов, либо нет.
Кукуруза взошла и дала неплохой урожай, вы встретили рождество и перезимовали в новом доме (увы, он и близко не напоминал размерами и уютом Старый дом в Миссури, как его все называли – не хватало женской руки). Зато у вас был амбар, конюшня, сарай. Правда, рабам пришлось жить в землянках вместо хижин, некоторые заболели, не хватало одеял. Надо было строить еще.
Канзас потихоньку заселялся. У вас появились соседи – в основном были мелкие фермеры, но преимущественно из Миссури, свои, хотя к востоку поселились какие-то "нищие ублюдки из непойми откуда", а если точнее, то из Массачусетса. Вы с ними не общались. Не обошлось без споров по поводу земли, но решили их мирно. Когда вы ездили в Лекомптон или в Топеку за мелкими покупками и пропустить стаканчик, вас спрашивали, будете ли вы участвовать "в том, чтобы все шло в правильную сторону." Папа отвечал уклончиво, вроде как "конечно, но только если вы без нас не справитесь."
Весной весь Лекомптон шумел и возмущался – приехала какая-то гребаная комиссия и постановила, что, мол, на ваших выборах было полно нарушений, что большинство голосов было не от людей, которые живут в Канзасе, а от тех, кто приехал и уехал. Что за чушь? Всем же и так понятно было, что ваших здесь больше. У всех отлегло, когда Уитфилда все же оставили в Конгрессе.
Весной ты вдруг почувствовал, что с тебя сходит лоск – ты был уже не тот шикарный молодой сельский джентльмен из Миссури, а выглядел, как нечто среднее между фермером и плантатором. И папа тоже. Досадно. И руками работать приходилось много – появились мозоли. Но все же красивая жилетка и золотые часы кого угодно превратят в принца.
Но не всех принцев дожидаются принцессы – в феврале, за месяц до Пепельной Среды, Глэдис вышла замуж за Джорджа Босса, и да, вы все ездили на их свадьбу. Свадьба была красивая, чего уж.
Пришел март, и с ним – новые выборы. От вашего округа в Законодательное собрание шел Бенджамин Росс, и конечно, он выиграл. И вообще везде, кроме долбаного округа Рили, выиграли ваши! Аболиционисты подняли вой, надрывая животы и печатая статьи в своих газетенках, заявляли, что все опять было подстроено, голоса фальшивые, а их избирателей запугивали. Насчет того, что запугивали – об этом ты мог судить положительно, вас и самих звали "кое-с-кем побеседовать". Но папа сказал: "А без нас никак?" – и настаивать не стали. Дело ж добровольное! А ты и сам не поехал.
Губернатор Ридер проявил себя, как тряпка, и позволил провести повторные "Специальные выборы" в округах, где были обнаружены самые масштабные "нарушения". В мае аболиционисты их провели, и там результаты и правда были совсем не такие радужные, но ничего страшного! Вы все равно побеждали!
Собрание устроило заседание и расписало конституцию. Аболиционистских членов собрания даже не позвали – зачем? Они бы только мешались и спорили, ещё чего доброго до пальбы бы дошло. Если честно, чтобы управиться побыстрее, ваши сильные умом мужи просто переписали Миссурийскую конституцию, только для Канзаса. Скорость была важна – собрание управилось за неделю и послало документ в Конгресс. Но дальше начался форменный балаган.
Аболиционистская часть законников обозвала ваше собрание "фальшивым", засела в Топеке, написала свою конституцию и выбрала своего губернатора, Робинсона, как оказалось, из той самой организации вспомоществования переселенцам. Что за жалкий цирк!
В августе президент Пирс наконец, видимо, вышел из очередного запоя, протер глаза и повел себя, как мужик – прямо назвал это сборище "мятежным" и "неполноценным", отозвал импотента Ридера и прислал вам Уила Шэннона. Это был вариант получше – пятидесятитрехлетний Шэннон успел побыть и губернатором, и послом, и в Калифорнию смотаться. Сам он родился на севере, но за южан стоял горой и не пытался это как-то затушевать.
Его даже называли "Приграничным Негодяем"*, хотя это была скорее шутка. Такое прозвище закрепилось за теми ребятами, что мотались на выборы через границу из Миссури. А прозвали их так, потому что по дороге они иногда немного "негодяйствовали" – то лошадь возьмут покататься, то в воздух постреляют, то "побеседуют" с каким-нибудь аболиционистом.
"Приграничные Негодяи"
Прошел ещё год. Вы отстроили хижины для рабов – в эту зиму заболел только один. Некоторые ребята из папиных "фермеров", устав ждать, уехали, сказав, что приедут подать заявку на землю, когда уже появится земельная контора. На плантации кроме тебя, папы и Милфорда осталось всего два человек – Сидни Уотерс и Майкл Уэзерли. Кукуруза продавалась, жизнь шла своим чередом, ты ездил на фургонах туда-сюда. Наверное, в пятьдесят пятом ты и стал прихватывать по ящику виски, как раз для "негодяев". Почему посылали тебя? Папа не хотел, чтобы если на вашу ферму нападут аболиционисты, ты оказался на линии огня. А они наверняка сновали рядом, вынюхивали что-то. Руки чесались, видать, ваших рабов прибрать и увести на Север. Да, по закону рабов должны были бы выдать, но ведь то по закону.
Осенью произошла, наконец, первая стычка – один южанин застрелил аболициониста из-за спорной межи. Всадил в него девять пулек, любо-дорого! Шериф Джонс, "наш человек", поехал разбираться и в итоге арестовал свидетеля, рассказавшего об этом – чтобы не выделывался! Аболиционисты тут же напали на него и отняли заключенного. И вот это был уже мятеж! Губернатор Шэннон приказал созвать милицию в Канзасе, но сенатор Атчисон плевать хотел на какие-то условности: он поехал в Миссури, собрал вокруг себя человек шестьсот или восемьсот, разъяренная толпа взломала арсенал в по ту сторону реки, похватала мушкеты, сабли и старенькую пушку, и устремилась в Лоуренс. Но и в Лоуренсе собралось примерно столько же аболиционистов, и у многих были новенькие Шарпсы и револьверы Кольта. Неделю маленькие армии стояли друг напротив друга, и губернатор струхнул, что сейчас будет бойня. Он уговорил Атчисона и Робинсона заключить перемирие и пожать руки. "Войска" были распущены.
Вас там не было – всё это вам рассказал Сидни, который успел смотаться в Лоуренс с ружьем и поучаствовать в представлении. Он сказал, что где-то на дороге пристрелили ещё одного аболициониста, но где точно – не знал.
Страсти улеглись, но все равно было неспокойно, и папа не спешил привозить сюда маму и Роуз.
Пришел пятьдесят шестой, и вот он-то и стал кровавым годом.
Снова приехали три комитетчика из конгресса, долго проверяли все бюллетени, долго расспрашивали всех, что-то писали. Затем объявили, что, дескать, если бы выборы были честными, Законодательное Собрание имело бы перевес противников рабства. Да что ж такое-то опять?!
В апреле Шериф Джонсон опять попробовал кого-то арестовать в Лоуренсе, но ему там сначала просто дали по роже, а когда он привел подмогу – прострелили спину. Не насмерть, но всё равно – стрелять в шерифа это перебор по любым меркам. Лекомптон забурлил. Провели заседание суда, что-то там на нем постановили, и...
Двадцать первого мая, обедая во дворе, вы услышали отдаленные раскаты грома с той стороны, где находился Лоуренс.
– Гроза что ли? – спросил Милфорд, всматриваясь в горизонт. – А вроде бы ни тучки.
– Нет, – ответил папа, вслушавшись. – Это пушка.
Сидни вскочил из-за стола:
– Я сгоняю узнать, что там! – и умчался, не доев.
Вернулся он только вечером, везя поперёк седла какую-то перину.
– Лоуренс – всё! – громко крикнул он и засмеялся.
– Что всё? – спросил папа.
– Отель сожгли! Газеты разгромили! Пушку у них отобрали! Все аболиционисты разбежались! Победа! – закричал он, подняв перину, словно знамя.
– Сколько погибших? – спросил папа.
– Да никого! – ответил Сидни. – Ну, какому-то дуралею там башку камнем проломило, когда порохом стены рвали. Вроде бы.
– Нашему или их?
– Да почем я знаю!
– А это что у тебя за дрянь в руках?
– Это? Это я там, в доме одном взял! – заявил Сидни с гордостью.
– Вот отвези и верни на место, – приказал папа.
Сидни опешил.
– Да как же это, мистер Босс?! Да это я для вас взял! Да вы что! Да это ж трофей!
– Отвези обратно, – сказал папа спокойно. – Никакой это не трофей.
– Нет уж! Нет, нет и нет! Поделом им, тупоголовым! Не-а! – возразил Сидни, сильно расстроенный.
– Ладно. Тогда я сожгу эту рухлядь. В моём доме ничего ворованного не будет, – заявил папа.
Сидни был безутешен.
В этот же день произошло еще одно знаковое событие: сенатор Брукс прямо на заседании угостил тростью Чарли Самнера, известного аболициониста, утверждавшего, что "своим рабством южане изнасиловали девственную территорию". Брукс сделал это так старательно, что сломал трость, а Самнер чуть не умер.
Говорили, в течение недели Брукс получил в подарок от южан несколько сотен новых тростей с пожеланием "не останавливаться на достигнутом" и "врезать им ещё как следует".
Двадцать пятого мая было воскресенье. В Лекомптоне не было епископальной церкви, поэтому вы ходили в методистскую – лучше уж так, чем никак, в конце концов, Библия у всех была одна, да и паства тоже, но держались вы особняком. Для вас это было скорее не религиозное действо, а общественное – не быть в стороне, не оказаться изгоями. Погуляв по городу и посмотрев на петушиные бои, вы зашли поужинать. Ты как раз доедал стейк, когда в ресторан вбежал взволнованный человек, размахивавший цилиндром. Волосы его были взлохмачены.
– Они их убили! Они их убили! – кричал он.
– Кто кого убил? – спросил папа, положив приборы, явно раздосадованный.
– Аболиционисты! Джейми Дойля и его сыновей! Изрубили в куски на Поттоватоми-крик!
– За что?
– Не знаю! Просто так!
– В куски? Да не может быть! – ахнул кто-то.
– Саблями изрубили! Пять человек в куски! Я сам слышал сейчас, готов поклясться! Это, должно быть, Джон Браун, накажи его Господь! Все так говорят! Кто ж ещё на такое способен, кроме этого бешеного пса!?
– Поехали домой! – сказал папа, вставая и надевая шляпу. Аппетит его был безнадежно испорчен. – Сейчас начнется.
И он был прав.
Теперь уже по всей территории запахло жареным. У кого-то крали лошадей и скот. У кого-то сожгли поле. У кого-то дом. Рассказывали всякие истории об ужасных убийствах, об изнасилованиях – большинство, должно быть, были брехней, но поди разбери! Папа ввел часовых по ночам, обходивших кукурузу с собаками, а тебя в июне все же отправил в Канзас-Сити – купить ещё пороху и провизии. Вы поехали на двух повозках – ты и Соломон, потому что Сидни папа больше не доверял и боялся, что он зацепится с аболиционистами по дороге.
Но зацепился ты не с ними.
По дороге ты заглянул в Лоуренс из любопытства: что ж, отель и правда сожгли, но пустующих домов почти не было. Отель этот назывался "Свободный Штат", и это был не просто отель, как рассказывали, а настоящая маленькая крепость – с бойницами в толстых стенах. Ты даже рассмотрел на них отметины от ядер – его пытались расстрелять из пушки, да не вышло.
И уже по пути назад, прихватив, как обычно, пару ящиков виски, ты повстречал на дороге двух ребят, по виду миссурийцев из "негодяев".
– О, мистер! У вас виски есть? – спросил один из них, похоже, немного навеселе. Вид у него был потрепанный – рубашка в заплатах, а сюртук продран на локте. Карие глаза смотрели немного диковато. Узнав, что есть, он протянул тебе деньги. Но там было маловато – не хватало даже до той цены, которую ты заплати в Канзас-Сити за этот ящик. Ты предложил ему взять пол-ящика.
– Да пошел ты! – ответил он грубо. – Гони ящик!
И вдруг, выхватив из-за пояса револьвер, такой же как у тебя морской кольт, только ржавый, наставил тебе в грудь. Ты держал в руках вожжи и не успел ничего даже подумать, так неожиданно это было.
– Что, так хватает, сучий потрох!? А!? Так хватает!?
– Стими, успокойся! – крикнул ему его приятель. – Ты же видишь, он южанин. Как вас зовут, мистер? Вот видишь, это Эдвард Босс. У Боссов большая плантация в округе Рэндольф! Чего ты к нему привязался? Ну купим мы тебе виски в Лекомптоне! Чего ты? Сейчас доедем и купим! Или давай пол-ящика возьмем.
Но Стими вместо этого подъехал вплотную, держа тебя на мушке и уперев револьвер тебе в грудь, вытащил у тебя из-за пояса твой собственный и зашвырнул в кусты.
– Да в гробу я видал его виски! Да знаю я, кто такие Боссы! Жилеточку нацепил и разъезжает тут с нигером! Фу ты пропасть! Что-то я этих Боссов не видел ни разу, когда все наши собирались! Сидят там у себя и сидят! А на общее дело им наплевать! – он явно себя накручивал.
Винтовка лежала у тебя сбоку, под козлами, но дотянуться до неё и наставить на него ты бы никак не успел.
– Мистер, отдайте ему ящик ради Бога! – попросил его приятель. – Я... мы вам потом заплатим за целый.
– Да в гробу я видал его виски! Хлыщ поганый! Наших ребят на куски режут, а этот хлыщ поганый на мне тут наживается! Слезай к черту со своей повозки! Сейчас ты у меня потанцуешь, сучонок!
Оба они были молодые, может, чуть постарше тебя.
Ситуация чертовски напоминала ту, что вышла у вас с Эйбеном Клиффордом, только ты оказался не с той стороны заряженного ствола, да и дяди Рональда рядом не было. А Соломон ходил в Канзасе без оружия – а то чего доброго его и пристрелить могли такие вот борцы.