Стоит признать, твоя свадьба разбила немало сердец в округе: в основном принадлежавших сыновьям мелких фермеров. Можно даже сказать, она больно щелкнула по их самолюбию – некоторые с горя в армию записались! Один из них, Джеффри Лежон, тебе даже нравился. Только рабов у его папаши не было ни одного, так что он, увы, ну совсем не подходил! Джеффри даже написал тебе письмо, что решил присоединиться к Луизианским Тиграм. Храбрый милый парень – ему было семнадцать и под мобилизацию он не попал, а ушел добровольцем. На свадьбу его, кстати, тоже не позвали, да, наверное, это было бы жестоко.
Папа, для которого твой манёвр оказался неожиданностью, был от него в восторге, а вот мама, которая всё поняла ещё на стадии подготовки – не особенно. Ей твой жених, Мишель Тийёль ("мистер Тиел" – говорила мама) не нравился. Может, материнское сердце что-то чуяло, а может, он просто казался ей, закаленной тяжелыми первыми годами жизни, недостаточно крепким. Но что она могла сказать? Во-первых, достать из-под юбки жениха получше она не сумела бы при всем желании, а во-вторых, не ей было поучать тебя, как девушке выходить замуж – это уж точно!
Ты переехала в город, и это было здорово. Город был такой красивый и такой полный жизни! На плантации ничего не происходило: там были только белые шапки хлопчатника, папины военные байки, разговоры с соседками ни о чем и негры, почтительно называвшие тебя "мисс Дарбузó". А у Мишеля был трехэтажный дом и огромный склад, забитый хлопком! У Мишеля был фарфоровый сервиз! У Мишеля был лакей в ливрее (негр, разумеется) и рессорная повозка с резвыми лошадками! У Мишеля была огромная резная кровать, на которой он в меру благовоспитанно, но не без некоторого озорства старался сделать тебя матерью своего ребенка. У Мишеля были молодые друзья, которые нашли тебя "манификь" и "сюперб" и без сомнений одобрили его выбор. Мишелю было двадцать семь лет, он был, может, и правда скучноват, в том плане что не собирался перевернуть мир и стать губернатором всея Луизианы, зато реально смотрел на вещи, был весел и легок на подъем.
Ещё перед свадьбой, но уже после помолвки, он честно признался отцу, что скорее всего в следующем году не купит его хлопок.
– Мои склады и так забиты. Если блокаду не снимут, я и четверти не продам. Так что, мсье Дарбузó, я вам хлопок сажать не советую.
– И что же вы мне советуете?! – взвился твой папа, сделав такое лицо, как будто его только что надули.
Но Мишель принял это за просьбу действительно дать совет.
– Как по мне, сажайте люцерну и бобы. Хлопок забрал весь азот из почвы, скоро он тут вообще вырасти не сможет. А эти культуры поправят положение, ну и удобрения, конечно, нужны.
– Как, чтобы я сажал бобы!? Нет, мсье, я не фермер. Я плантатор, – ответил папа с таким достоинством, как будто и вправду был графом, не меньше.
– Ну, в этом я не разбираюсь, – пожал плечами Мишель, – но, – он улыбнулся, подняв палец, – зато я знаю, какие цены даёт правительство штата за бобы и за сено!
И он назвал цены, после чего папины брови поползли вверх, а губы растянулись в улыбке.
– И не переживайте вы так из-за хлопка, мсье Дарбузó! Хлопок вы в самом деле никому сейчас не продадите, а фураж и провиант нужен на войне постоянно. Три годика – почва отдохнет, и вернетесь к нашим милым коробочкам! Как раз, наверное, блокада кончится, а мой склад снова опустеет. И я снова дам вам отличную цену! Ну, вам понадобятся, ясное дело, деньги на удобрения и так далее. Но можно взять в кредит, а я вам с этим помогу.
Скучный или нет, а Мишель был неглупый малый, и за это ему можно было даже простить смешные, как у жука, черные усики. Папа загорелся новым планом, и в общем, тогда можно было считать, что плантация спасена твоей женитьбой. Это ли не повод собой гордиться, а?
Любил ли тебя Мишель? Любила ли ты его? Было ли это тогда важно? Для него – так точно нет: ему положено было уже жениться, вот он и женился, и пусть не взял хорошего приданого, зато был женат на дочке графа! Какого графа? Да какая разница, он же сам-то был никто, сын торговца хлопком, внук приказчика. А главное, у тебя были свежее лицо, милая улыбка и сладкий голос – на тебя слетались, как пчелы на мёд, капитаны блокадопрорывателей, и Мишель заключал с ними сделки. Склад его и правда был полон, но он продавал, хоть и понемногу, зато теперь больше других. И тоже благодаря тебе! Впрочем, наличных денег у вас всё равно было очень мало, но вам всё и всегда отпускалось в кредит. Ведь все понимали, что еще полгода, ну год, и либо янки разобьют, либо правительство заключит мир. Неважно, главное, что блокада будет снята. А стоило один раз увидеть склад Мишеля, чтобы представить, как через полгода после снятия блокады все эти тюки с хлопком будут легко проданы и превратятся в богатство, способное с лихвой покрыть и займы, и проценты. Хлопок давно стал "белым золотом", ведь в мире в то время не было более ликвидного товара, чем "Король Хлопок" – выращенная в Южных штатах белоснежная пима.
Ты быстро влилась в общество, ну, не в высший свет, конечно, но почти! И возможно рано или поздно вас благодаря твоей красоте и торговым связям мужа стали бы приглашать в самые первые салоны города. К сожалению, ваша счастливая жизнь не пережила весну 1862 года. А всему виной был план "Анаконда" того самого генерала Скотта, с которым твой папа "брал Веракрус, Пуэбло и Мехико".
Поначалу война шла вдалеке от Луизианы. Еще до твоего замужества, в прошлом году, на востоке прогремело сражение при Булл-Ране (его пока даже не называли Первым), но кто там кого разбил и какие последствия это имело? Реальные последствия войны выражались в том, что из-за проклятой блокады подорожали кофе и кружева, да и всё! Новый Орлеан оставался самым богатым, самым шумным и самым развитым городом Юга. Ну да, печатались списки убитых и раненых в газетах, но кого тебе там было высматривать? Джеффри Лежона что ли? А план "Анаконда"... ну, это, наверное, была жутковатая пропаганда северян.
Правда, в мае 1861 их корабли всё-таки появились поблизости от устья Миссисипи и немало всех напугали, как тебе рассказывали (тебя тогда в городе не было, а до плантации слухи доходили разбавленными) – да только уже в октябре "москитный флот" храброго коммодора Холлинза легко отогнал их эскадру! В газетах было полно карикатур на капитана Поупа и его трусливое бегство.
Однажды ты спросила друга вашей семьи, майора Деверо, что это за план такой, и не опасен ли он, и не доберутся ли они по реке сюда. Натаниэль Деверо подкрутил ус и ответил:
– Миссис Тиел, я бы хотел посмотреть, как янки попытаются это сделать!
И при помощи кофейных чашек, сахарницы и бисквитов наглядно показал тебе, что для этого северянам придется прорваться мимо фортов Джексон и Сент Филип, а этого они сделать никак не смогут. А потом даже изобразил, как новые броненосцы конфедерации поймают связанную боем эскадру янки за хвост. "Вот так! Оп-ля!" – и накрыл своей изящной, но сильной рукой твою (Мишеля рядом не было). Пфф, что поделать: красота, как и картечь, не разбирает, где там майор, а где семнадцатилетний мальчишка.
И тучи на душе развеялись, а чтобы совсем тебя успокоить, майор Деверо рассказал, как в прошлом году таранный броненосец "Манассас" чуть не потопил новейший винтовой корвет северян "Ричмонд"! Иии... судя по всему, майор готов был и это показать тебе наглядно, уже не на бисквитах с чашками.
Все это было весело и здорово, но твой папа не зря гордился знакомством с генералом Скоттом, а план "Анаконда" не был пропагандой.
Скоро все взоры устремились на север: в феврале северяне захватили несколько небольших фортов на реках Теннеси и Кумберленд, а потом дошли и до Миссисипи. В апреле разразилась битва при Питтсбург Лэндин – и вот это было уже поближе. Ваши ребята внезапно напали на армию северян, пока их начальник, какой-то генерал Грант, пьянствовал (ну, так писали газеты), изрядно потрепали "синепузых" и чуть не загнали в болота, но, правда, потом почему-то отступили... Майор Деверо охотно объяснил Мишелю, что было сделано не так, почему промедление генерала Борегара стоило вам победы, а также рассказал, как рыцарство генерала Джонстона, отославшего своего врача к попавшим в плен раненым солдатам противника, стоило ему жизни.
Потом после 12 апреля все газеты только и писали, что о дерзкой акции северян, которые угнали паровоз, ездили на нем и срезали телеграфные провода, но другой, "наш паровоз" погнался за ними и настиг, и теперь вот думают, расстреливать их или погодить. Ты попыталась представить, каково это – лететь куда-то на паровозе, так что ветер в ушах свистит? Каково потом ждать казни?
И за этим шумом сообщения о кораблях северян в Заливе не выглядели, как что-то значительное. Ну, корабли и корабли, отогнали в прошлый раз – отгонят и в этот. Но в этот эскадрой командовал не Поуп, а адмирал Фаррагут – а он был капитаном ещё под началом Перри в войне с Мексикой, и тоже "брал Веракрус". Это был решительный и храбрый командир.
Корабли адмирала Фаррагута поднялись вверх по течению, и 18 апреля канонерки начали бомбардировку фортов Джексон и Сент Филип 330-мм бомбами. Форты находились в семидесяти милях от города, и до вас канонада не долетала. Поначалу в газетах писали (Мишель читал их тебе вслух), что обстрел крайне неэффективен – бомбы либо взрываются в воздухе, либо уходят в мягкую почву и не причиняют укреплениям никакого вреда.
Но адмиралу Фаррагуту эта возня надоела, и в ночь с 23 на 24 апреля его эскадра, построившись двумя колоннами, пошла на прорыв. Деморализованные бомбардировкой гарнизоны открыли по ней огонь, но, вопреки заверениям майора Деверо, северяне легко прошли у них на виду. Ваши корабли ринулись наперерез, и... не смогли сделать почти ничего.
Лейтенант Уорли на "Манассасе" пошел в самоубийственную атаку, сумел ударом тарана повредить винтовой корвет "Бруклин", но потом "Манассас" попал под перекрестный огонь, превратился в решето, загорелся и позже взорвался. "Стоунвол Джексон", чья броня представляла собой уложенные в ряды тюки с хлопком, взял на таран пароход "Варуна" и пустил его ко дну, но сам получив столько попаданий, что рулевой, не дожидаясь приказа, направил его к берегу и посадил на мель. Неуклюжий, как комод в стиле короля Людовика, броненосец "Луизиана", защищенный броней из распиленных стальных рельс, смог дать всего один залп – его машины были не достроены, и он просто не успевал поворачиваться за своими быстроходными целями. Когда коммандер МакИнтош пал, сраженный гранатой, матросы подожгли "Луизиану", чтобы она не досталась врагу. Маленький пароходик "Мошер" попытался атаковать флагман Фаррагута, толкая перед собой брандер, но был потоплен всего одним залпом.
Короче говоря, северяне просто разметали флот Речной Обороны, параллельно отмахиваясь от назойливого обстрела из фортов. Федеральный флот потерял один корабль, а ваш – двенадцать.
Эскадру северян теперь не то что остановить – задержать было некому. Лишь четыре избитых корабля конфедерации пережили эту ночь, а канонерская лодка "МакРей" была настолько продырявлена ядрами, что позже затонула, едва пришвартовавшись к причалу. В форте Джексон вскоре вспыхнул мятеж и 29 апреля он выбросил белый флаг. Но вас это волновало мало. Утром 25 апреля к тебе в комнату вбежала служанка и крикнула: "Корабли янки!" В одном пеньюаре, не накинув даже шали, ты подбежала к окну и увидела их: длинные, хищные силуэты, скользящие по реке со спущенными парусами и развевающимися флагами, держащие город на прицеле. И сердце упало. Янки пришли. Жаль, что здесь не было майора Деверо – хотел же посмотреть, вот и посмотрел бы!
Стоит ли говорить, что в Новом Орлеане началась страшная паника? Город бурлил, как забытая на плите кастрюля. Три дня янки ждали капитуляции, пока мэр и генерал Ловелл спихивали друг на друга эту позорную обязанность. Все бегали, как угорелые, но никто не знал, что же делать. Кто-то учил гимн республиканцев, кто-то пытался уехать и увести с собой побольше добра, кто-то готовился партизанить в окрестных лесах, а кто-то грабил магазины. Моряки хотели отогнать недостроенный броненосец "Миссисипи" в Мемфис, но не нашлось буксира, и корабль подожгли, от чего дым застлал половину порта. Вообще всё время пахло гарью, вы с Мишелем не показывались на улице и думали, что это чадит остов броненосца. А потом к вам домой пришли солдаты. Не янки – свои, южане.
– В чем дело, офицер? – спросил Мишель. Он, кажется, один сохранял присутствие духа в этом бедламе. – Хотите чаю?
– Нет, благодарю. А вы разве не слышали? Генерал Ловелл уводит войска из города.
– Ну и что? Я ведь не военный.
– Так приказано уничтожить все стратегические запасы, – терпеливо объяснил юный лейтенант в серой форме.
– А причем здесь я? У меня таковых нет, сэр.
– Я имею в виду, сэр, – понизив голос и немного смущаясь недогадливости собеседника, проговорил офицер, – что нам надо сжечь весь ваш хлопчатник.
И вот тогда ты увидела, как жизнерадостный и непробиваемый Мишель Тийёль на глазах бледнеет, словно тот самый хлопок, и падает в обморок.
Ты помнишь, как сгорало ваше будущее – во дворе склада, в огромной куче, огонь поднимался до небес и солдаты, подбрасывавшие в ревущее пламя тюки, утирали пот, морщились и с опаской смотрели на склад: как бы стены не вспыхнули. Страшное это было зрелище – горела сама суть вашей жизни.
Мишель в тот же день слёг и сильно заболел – его свалила нервическая лихорадка. Он кашлял, метался по постели, бредил, лоб у него был сухой и горячий.
А янки вошли в город. Ты была в толпе перед зданием таможни, когда под барабанный бой синие мундиры сняли флаг Луизианы и подняли над ней звездно-полосатое полотнище. Город был сдан без единого выстрела. Тогда никто из вас не думал об этом, но адмирал Фаррагут одним ударом нанёс конфедерации поражение посерьезнее, чем она потерпит в грядущей битве при Гёттисберге – Миссисипи, важнейшая транспортная артерия страны, оказалась практически заблокирована. Севернее ещё держались Мемфис и Виксберг, но "Анаконда" уже сжимала своё смертоносное кольцо. Впрочем, вас это теперь мало беспокоило.
Военным губернатором Луизианы был назначен генерал-майор Бенджамин Франклин Батлер. У него было пять тысяч человек, чтобы удержать в повиновении ста пятидесяти тысячный город. И он собирался это сделать во что бы то ни стало.
Сразу же этот человек дал вам понять, что готовиться надо к крутым мерам: у горожан изымали оружие, у всех государственных чиновников требовали принести клятву верности Союзу, а у любого, признанного мятежником, легко конфисковывали имущество.
Мужчины отдали Новый Орлеан Фаррагуту, но женщины не собирались просто так уступать город синим мундирам. Все дамы, не сговариваясь, словно вступили в тайное общество – они выкрикивали в спины солдатам оскорбления, они дразнили их, выливали им на головы из окон ночные горшки, выказывали полное пренебрежение офицерам, а встретив их на улице, сразу же демонстративно переходили на другую сторону.
Не участвовать в этом было трудно – можно было оказаться парией.
Конфронтация усилилась, когда Батлер издал указы, обложившие дополнительными налогами богатых, и учредил раздачу пособий малоимущим, очевидно, надеясь привлечь их на свою сторону.
И вот, десятого мая, взвод федеральных солдат проходил по переулку мимо вашего дома, когда из окна второго этажа на них упал цветочный горшок. Был ли он обронен случайно или был брошен нарочно, а если да, то кем? Неважно – осколки оцарапали лицо одного из солдат.
В вашу дверь стучали так, что казалось, она слетит с петель. Когда вы её открыли, какой-то офицер вместе с парой своих дуболомов в синей форме ворвался в дом и приказал привести хозяина. Хозяин был всё ещё болен. Хозяйкой была ты. Увидев перед собой шестнадцатилетнюю девушку, офицер несколько смягчился, но тем не менее настойчиво предложил следовать за ним. Отказ, похоже, не принимался.
В штабе генерала царил порядок, но вас долго не принимали. Потом дежурный офицер сказал, что генерал занят, и приказывает подполковнику Миллсу разобраться с ситуацией.
Было, пожалуй, страшновато. Да, ты была несовершеннолетней, но в отношении такого преступления, как мятеж, снисхождения можно было не ждать.
Подполковник Миллс оказался джентльменом средних лет, со скуластым, спокойным лицом, с гладко выбритыми щеками и аккуратно подстриженной бородой. Его глаза смотрели прохладно и скептически. Он выслушал доклад лейтенанта и испытующе посмотрел на тебя.
– Как вас зовут, мэм? – спросил он. – Что можете рассказать о случившемся?
Это был ещё не трибунал – офицер просто пытался разобраться, что с тобой делать дальше. Возможно, ваша дальнейшая судьба сейчас сильно зависела от того, что и как ты ему скажешь.