Клавдий и все, кто стоит и смотритСегодня — ласковое солнце. Впервые за наступивший год, вы можете почувствовать прикосновение его лучей, ощутить тепло. Вчера вы сжигали тела мертвых. Сегодня вам предстояло похоронить живого.
На сей раз не было улюлюканья, свиста и смеха, как когда сжигали Требония.
Все лица остаются одинаково суровыми и неподвижными.
Люди не хотят зрелищ.
Они просто хотят чтобы тот, кто в их представлении лишил их еды, умер.
Их вполне устроило бы и простое усечение головы, но Константин объяснил всем мудрость плана Луция.
— Пришлось бы рыть могилу. Этот мудак не заслужил такой чести.
«Не заслужил» — Клавдий слишком хорошо ощутил горький вкус этих слов, всю их несправедливость.
Он римский гражданин, и все же не нашёл законного суда.
Он никого не предавал, и все же его нарекли изменником.
Он не бежал и готов был и дальше лечить всех без разбора — а эти люди ненавидели его и жаждали его смерти.
Ночью, Квирина молился, молился за упокой собственной души.
Чёрному небу покаялся он во грехах своих и попросил Господа принять раба Его.
Вспоминал лекарь свою жизнь. Вспоминал, как сражался за Империю под Ктесифоном — кровь свою проливал! А что насчёт Луция Цельса Альбина? Он хоть раз пролил кровь за Империю? Или он как и все властолюбцы лишь прикрывался красивыми словами о пятидесяти миллионах жизней, посылая людей на смерть мановением руки?
Луций не взял в поход священника — так что даже в последнем причастии, привилегии всех преступников-христиан, Квирине было отказано.
И вот сейчас, связанный, бредущий под охраной легионеров к плоту, Клавдий смотрел в лица тех, кого спасал — Татиона, которого зашивал в пустыне под Ктесифоном, Аспурга, которого выхаживал после кулачного боя, Эрвига, которого зашивал после схватки с Серым Призраком, Аделфа, которому спас не только жизнь, но и ногу, Тиеста, которому спас жизнь, хоть и не спас глаз...
Ни один не заступился за тебя.
Ни один не сказал и слова против.
Ты понимал их всех — своя рубашка ближе к телу.
Но понимал — не значит принимал.
Ты римлянин, и умрешь как римлянин.
А они будут жить с тем, чему позволили случиться.
С тем, как при них на смерть шёл невиновный — а они просто стояли и смотрели.
Они переживут.
Это ты мог сказать как специалист по чёрной жёлчи.
Гектор вызвался лично исполнить приговор.
С вашей встречи на войне всё началось — символично, что он всё и закончит.
Сам привяжет к твоим ногам здоровенный валун.
Дёрнет веревку, убеждаясь в крепости узла.
Тебе не завязали рот. Ты ещё мог что-то сказать.
Наконец, один легионер берет тебя под локти.
Другой поднимает камень.
Вас сбросят разом — так, чтобы ты тут же пошёл на дно.
Магистриан выбрал для тебя мучительную смерть.
Ты знаешь, что тело попытается помешать тебе дышать, затем ты начнёшь глотать воду, и только потом совершишь рефлекторный вдох. Тогда и придёт боль, чудовищная боль...
Потом ты потеряешь сознание и у тебя остановится сердце.
Страшная смерть.
Не такая страшная как сожжение заживо, но всё же.
Гектор подходит к тебе.
Чуть хлопает по плечу, словно провожая в последний путь.
Внезапно, наносит короткий удар в грудь маленьким ножом, спрятанным в руке. «Прямо в сердце», — успеваешь подумать ты, — «До чего точный удар»
Всё, что мог сделать для тебя трибун за спасённую жизнь. Римлянин должен умереть от клинка.
Римлянин должен умереть стоя.
Вот и всё.
Солдаты сбрасывают лекаря вниз.
С громким плеском, тело и камень падают в воду.
Человек жесток.
Бог милостив.
Клавдий Тиберий Квирина умер мгновенно.
Умер, как подобает римлянину.
Люди посмотрели ещё немного на бегущие по воде круги, и разошлись.