«Благо мне, яко смирил мя еси»
Марк повторял эти слова раз за разом. «Благо мне». «Благо?..». Умом понимал, да, должно быть — благо, пути Господни неисповедимы, но… за что?! Почему снова и снова жизнь его должна рушиться?! Нет, он не рискнул бы сказать, подобно Иову, что чист перед Господом, но неужели он заслужил столь жестокое и несправедливое обвинение? Почему жизнь его должна раз за разом рушиться?
Помни, Господь милостив. Он не даёт испытания не по силам. Возможно, в тебе свило гнездо превозношение? Ведь ты же такой замечательный, и с Цезариссой был близок и учителем у тебя сам Василий… Тщеславие свило гнездо в твоём сердце, ты уже надеялся на успешную карьеру по церковной линии. Ты начал забывать о служении Господу и начал пещись о суетном. Так что же удивительного, что именно по твоему самолюбию и ударил Суд Господень?
Первые дни на корабле были самыми тяжёлыми. Напряжение бегства спало, делать пассажиру было особо нечего, кроме как думать… думать… думать… Многое было передумано, многое пережито. Марку казалось, что он уже ко всему готов и всякое повидал. Каким же он был наивным. Новая беда вырвала его из привычного уже, устоявшегося быта, заставила всё бросить и бежать, сломя голову. Может быть стоило остаться и принять мученическую смерть. Но… наверное это было малодушие. Или всё же разумное решение. Или всё же малодушие.
Что было бы, если бы он встретил разъярённую толпу на пороге своего дома, подобно мученикам не такого уж далёкого прошлого. Возможно, сейчас бы он уже пребывал на лоне Авраамовом, вкушал райское блаженство, далёкий от всех тревог мира. Если бы только ему хватило решимости…
Чувство вины перетекало в раздражение. Чем он заслужил такое испытание? Разве он не было добрым христианином, разве мог кто-то, помимо злобных клеветников, в том, что он недостойно несёт крест своего служения? А следом за ними приходили и более страшные своим тайным ядом прилоги уныния. Может быть Господу не угодно его служение, может быть ему следует оставить всё это и стать обычным человеком, прожить простую, незаметную жизнь обычного человека.
Марк молился так, как, наверное, до этого никогда в жизни. Особенно ночью, когда компанию ему составляли лишь скрипящие снасти, да шаги сторожа. Только молитва и спасала его от полного уныния. Она, да лицо учителя Василия, встававшее перед внутренним взором всякий раз, когда становилось совсем уж плохо. Марк вспоминал, что он говорил в таких случаях. Что не надо мерить свою скорбь отдельно от человеческой, ибо тогда она будет несносна. И верно, что, по сути, приключилось с Марком? Он всего лишь бы изгнан. Но ведь и апостолов, и пророков гнали, и самого Христа. Стоит ли в таком случае его скорбь чего-то великого? Едва ли. Далее если кто не падёт под скорбью, то ждёт его великое утешение если не в этом веке, так в будущем. И то верно, что лучше – предаваться унынию, или надежде? Раз не хватило решимости стать мучеником, надо терпеть скорбь этой жизни с радостью в надежде на будущее воздаяние! Поистине, слова великого учителя стали для Марка в то мрачное время целительным елеем, проливающимся на раны.
С корабля в Оливии сошёл уже другой человек. Смирившийся с посланным ему испытанием и готовый идти дальше. Верно и в этом городе найдутся братья по вере, которым пригодятся его знания и способности.