Начали! Ррраз! Раз-два! Раз!
Удар по шлему не звенит, как колокольный звон – это громкий, резкий стук, почти щелчок, и треск. Но внутри в голове отдается, как раз как в колоколе.
"Ух, мать твою! Вот это да! Копья об голову мне ещё не ломали!" — в левое ухо как будто ваты набили.
Фейруза с обломком спешит добить, с окровавленным ртом, страшная, как демон. Вот они, твои когти и зубы! Ну, давай!
Но римлянин знает – не пробьет она. Там стальная чешуя: силенок не хватит, древко короткое – это теперь ножик, а не копье. Сжать зубы и встретить. Ты уже проиграла. Ну, давай свой выпад! Думаешь, мне слабо тебя взять?! Ща, я тя угомо...!
И вдруг удар – и внизу лязгает и сразу колет в груди!
"Пробила!!! Прозевал..."
Луций ощущает тот самый ледянящий затылок страх, как когда его полоснули по шее много лет назад, ярость затравленного зверя и дикий, ни с чем не сравнимый раж от того, что он ещё жив и держит меч в руке!
"Рано ты обрадовалась!"
Мотнув головой, прогнав страх, бросает злой, чуть насмешливый взгляд, и почти не слыша своего голоса спрашивает:
– Где твой шлем, царица?
И бьет один раз.
И всё.
"Что, доигралась? Мы тогда под Мурсой не победили, потому что нас было тридцать тысяч против шестидесяти! А Констанций вообще на бой не вышел! А мы их..."
– Слава Августу... ! – кричит он, глядя на всех и ни на кого в отдельности. В даль. В звезды на горизонте. И за мгновение до того, как крикнуть "Максенцию", Магистриан вдруг снова приходит в себя. Вовремя.
– ...Валенту!
"О чем ты думаешь, а? Повелся, как мальчишка, теперь ещё одна дырка в теле. А тебе не семнадцать. О чем ты думал-то?"
От засевшего наконечника пока только легкое неудобство, как от камешка в сандалии, но Луций знает, что очень скоро раж пройдет, кровь потечет по телу медленнее, и боль... будет прямо вот как в пятьдесят первом. Но он даже не смотрит вниз. Пусть Адельфий смотрит. Поздно переживать.
Опускается на землю. Фух, надо передохнуть. Подобрать бы камчу и бросить арабке: "Ну, как просила!" Но Фейруза лежит без сознания. Столько нервов с ними, с этими дикими бабами... "Поговорим?" Вот, поговорили.
Магистриан трогает щёку. Не, там, вроде так, чепуха. Зубы целы.
Потом поднимает голову и обводит глазами своих людей.
– Ну чего встали!? – реветь, как буцина, уже не получается, приходится прилагать усилия, чтобы голос хотя бы не звучал слабым. – Врачей позовите! Адельфий – ко мне! Квирину – к ней. Что столпились? Одну арабку нормально арестовать не можете, так хоть не стойте столбами. Армия, вашу мать!
"Тьфу! Всё самое важное в итоге приходится делать самому. Хотя понимаю, почему мы под Ктесифоном продули. Одна! Одна против десятерых! Сильна! Если она там такое показывала..." И последняя лишняя мальчишеская мысль, как облетевший лист ушедшей юности, в которую так хочется вернуться, а нельзя: "Жаль, что меня там не было."
– Марк, двух человек к шатру. Никого не впускать, никого не выпускать, никому не заглядывать. Понял?
Луций чувствует, что сейчас его голос сорвется и даст слабину. Ладно, поизображал, хорош, теперь подыши. Было бы глупо помереть не потому что тебя только что проткнули копьем, а потому что слишком громко говорил.
Кто-то ещё с дуру подумает, что это была ничья. А при Фарсале победили наши.
Подходит Татион.
– Ммм, Гектор, – произносит Луций намного тише, уже напрягаясь, чтобы не застонать. – Повоевали тут немножко без тебя. Как в старые дни. Как там... – снова трогает щеку, – обстановка?