Когда твой вольноотпущенник ставит тебе условия, он всегда звучит, как птица, разговаривающая с ветром или рыба с водой.
Но не для него. И пусть так это и остается.
Луций кивает.
Когда остальные выходят, он говорит, глядя на Фейрузу прищуренными, дикими, сверлящими глазами:
– Дай я скажу, и потом иди отдыхать. Не делай этого! Это ловушка! Я не знаю, что ты задумала, но если сделаешь, как он предлагает – навсегда останешься в ошейнике! Даже если будешь сидеть на троне! Будет в сто раз хуже, чем у гуннов! Они не заключают честных сделок! Не делай этого ни за что!
И судя по его лихорадочному голосу, говорит он совсем не про Аврелиана.
А вдруг не поверит?
В первый раз за долгое время Луций вдруг чувствует, что у него нет аргументов.
И он мгновенно сбивается на тон просьбы, и тоже не помнит, когда последний раз с кем-то так говорил:
– Пообещай, что не сделаешь это! Просто пообещай!