Луций ходил по морю много раз – и каждый раз оно оказывалось разным. В первый раз – когда Август отправил его в Иберию ловить мятежников. Он не знал их, они не были его товарищами, но все равно радости это не доставило. И когда у Балеарских островов корабль попал в шторм, двадцатиоднолетний Луций Цельс Альбин был единственным, кто не молился об избавлении суденышка от бури. Держась руками за какой-то канат, он думал о том, что если ему суждено потонуть вместе с кораблем, может, это будет и к лучшему...
Судьба распорядилась иначе, и следующее путешествие было в Африку, в Карфаген. Потом в Лепту, затем опять в Карфаген. В Александрию. Из Александрии в Тарс. Потом домой, в Италию.
Чем выше был чин – тем лучше были и корабли, и команда, и условия на борту. Да, кажется, став диархом, он путешествовал в отдельной каюте. И – отставка. В Италию вернулся уже на палубе, море казалось хмурым, неприветливым, чужим.
Потом долгие годы он видел море редко и только с берега. Жалел ли он об этом? Едва ли. Но море Луцию нравилось, как нравилось все по-настоящему величественное: могучее, древнее и грубоватое, лишенное лоска. Море иногда ласкает тебя, но никогда не льстит, прямо как Тамар.
А потом он опять поехал в Африку – на одном корабле с Феодосием. Вот это была поездка! Лучшие моряки, что могла выставить Империя, лучший корабль и лучший полководец. Волны вздымались, стайки летучей рыбы выпрыгивали из воды, над кораблем кружили альбатросы, а они вдвоем смотрели на юг, туда, где лежала мятежная земля, которую им предстояло привести к покорности и свергнуть ненастоящего, но оттого не менее опасного "августа".
"Эх, Феодосий, ну как же ты недосмотрел за этими крысами, за которых мы делали черную работу! Прости, меня уже не было рядом и я не мог тебе помочь. Какой глупый, глупый конец..."
И как возвращался назад, он тоже помнил: на огромном зерновозе. Тамар мучилась от морской болезни, и чтобы отвлечь её, он принялся учить сарматку играть в латрункули в шатре на палубе. Из-за качки доска то и дело съезжала то в одну сторону, то в другую. Им пришлось воткнуть два ножа в щели, чтобы зажать между ними доску. И это было глупо и опасно, но не самое глупое и не самое опасное, по сравнению с тем, что они делали в Африке. Тамар играть толком так и не научилась, но от морской болезни отвлеклась хорошо, и они чуть не порезались об эти дурацкие ножи. Потом они стояли у борта и смотрели на тонущее в море красное солнце, пока вокруг с протяжными криками летали чайки. И было хорошо.
Потом был отпуск, и он видел море все больше из окна.
Потом не выдержал и на три месяца сбежал из семьи "по делам". Маленький торговый корабль отвез их на Эвбею. Может, надо было это время провести с дочерью, тогда бы не было сюрпризом, что она сбежала из дома? Может быть. Но как было теперь вычеркнуть те три месяца из жизни? Наверное, в первый раз за всю свою жизнь с того момента, как при Мурсе Квинт Корнелий Мерул поднял меч и послал их в последнюю, самоубийственную атаку, он испытал что-то, отдаленно похожее на счастье? "Давайте, кидайте камни в человека, который и так отдал Империи лучшие годы и здоровье, и всего на три месяца уехал поправлять его на горячие источники."
А потом такой же маленький кораблик вернул их в Константинополь. Три месяца – по месяцу на остров – это было много или мало? Да мало! Надо было на четыре остаться. Но все равно он ехал домой посветлевший лицом, помолодевший душой, полный сил и готовый свернуть горы. И, может, только благодаря той передышке он все еще жив здесь, на Лимесе, все еще чувствует силы бороться? Отдыхать иногда надо, и от семьи тоже. И море было спокойное, лазурное, смешливое. И сбоку от корабля плыли дельфины, а на гребнях волн сверкало солнце.
А тут что? Качка, промозглый сырой холод, пехота на веслах и поднимающаяся из трюма вонь от двадцати запертых там кобыл. Хмурые, настороженные арабки, кислое вино, несвежая вода. И полная неопределенность впереди. Да и позади. Да и с боков. Руис в каждом камне мерещится. Дураки варвары норовят подраться с кем попало. И еще Фейруза эта. За каким хером ему её подсунули – поди разберись. С Флавией все было понятно – сестра ищет брата. А тут? Нет, как ни крути, а приятно или неприятно морское путешествие, зависит все же не от самого моря.
Но было и от чего порадоваться – Адельфий шел на поправку.
– Я тогда не стал говорить, чтобы тебя лишний раз не беспокоить. – сказал ему Луций. – Но ты себя не бережешь, и это плохо. Я недоволен. Ты пошел в лес с одними рабами, пошел в город с больной ногой вообще один. А потом поехал на носилках без сопровождения. Ради чего? Что стоило каждый раз взять парочку солдат? А что бы я делал без тебя? Вот, никто не догадался купить микстур, а ты подумал об этом. Такая голова стоит того, чтобы её беречь. А ты не бережешь. Плохо! Будь осмотрительнее! Теперь мы в чужой стране и нам некому помочь.
Он обратился и к Эрвигу, заметив его как-то раз на палубе.
– А, храбрый тервинг! – сказал он. – Говорят, ты бросился в погоню и не отступил, пока вы с Эморри не одолели этого дезертира. А потом, говорят, что-то там сказанул про Августа. Ну, ладно, незнание – беда человека, но не его вина, лучше это забыть. Дрался-то ты храбро. Я хочу поговорить с тобой. Говорят, ты сражался с гуннами?
А когда Эрвиг закончил, он вдруг спросил:
– Слушай, а ты вообще знаешь, что на свете делается или тебе не сказали? Помнишь, когда ты пришел в наш лагерь, меня как раз привезли, отравленного? А ты знаешь, кого отравили вместе со мной? Видериха. Он мертв. Ты знал его?
С Тамар тоже надо было поговорить. Качающийся сырой корабль, пронизываемый ветром – не самое лучшее место для бесед мужчины и женщины, но выбирать не приходится, а знать надо.
– Тамар, – спросил он однажды, когда качало не так сильно, а Марк с Адельфием беседовали на палубе. – Мы в тот раз не закончили. Так что ты рассказала обо мне Эохару?
Ну и, конечно, с Марком.
– Марк, – говорит Луций. – Я тебе, помнится, обещал устроить разбор твоих действий. Ограничимся пока главным. Когда ты пошел лечить Адельфа, я тебя искал. Так быть не должно. Ты проявил инициативу и проявил её к месту, молодец. Но я не должен думать, где ты, что с тобой, не убили ли тебя и не выпытывают ли из тебя секреты. Мы сейчас движемся в очень дикие места, а ты, кажется, не обучен владеть оружием. Но даже если бы был обучен – глупо рисковать зря. А если я не знаю, где ты, я могу потерять время, что иногда критично. В общем. Куда бы ты ни шел, что бы ни делал – предупреждай меня, обязательно предупреждай. Даже если нет возможности спросить разрешения на какие-то действия в виду их срочного характера – пошли кого-нибудь, кого угодно, чтобы я знал, где ты. А в целом – справился хорошо.
Луций думает.
– Супернумерарием обычно служат пять лет. Занимаются всякой чепухой – это нужно, чтобы понять, что человек не болван. Но ты вроде и так не болван, а мы занимаемся очень важным и очень сложным заданием. Поэтому, я думаю, этот срок можно и сократить. Если у тебя будет такое желание – мы поговорим об этом ближе к концу нашего похода.