Обнимая дочь, Луций на мгновение почувствовал укол - не совести, а скорее неловкости.
"А ведь был момент, был, когда я думал, что я рожден для семейной жизни. Тихой, достойной, честной... ну, может, не особенно честной, но во всяком случае там бы не пришлось сжигать людей. Там я был частью семьи. Главой семьи. А сейчас? Сейчас как будто не было никогда этого дня. Я - это служба, грязная работа во славу Рима, и немного Тамар. А потом - смерть и яма. И все нормально, и всё так и должно быть. И вот моя повзрослевшая дочь приехала за мной на край мира, а я не узнаю её и не верю ей. И не чувствую тепла, как тогда, когда она была маленьким свертком с кувшин размером, а я поднимал её одной рукой. Куда же оно делось?"
Луций посмотрел на неё ещё разок.
"Господи! Какая-то девчонка, довольно вздорная на вид. Совсем не то. Зачем я ей? Зачем она мне? Вернее, зачем-то понятно - надо же всё устроить, завещать кому-то, оставить, выдать замуж, ну короче, всё что полагается делать римлянину между одним самоубийственным заданием Рима и другим. Но зачем мы обнимаем друг друга? Зачем она несёт какие-то глупости? Зачем трогает пальцем мой лоб? Неловко!"
- Ну, такова служба, - улыбается он, как будто не испытывает никакой неловкости. - Ты же сама понимаешь: где все в порядке, там агенты ин ребус не нужны.
И вот говорить "ты" с теплотой он тоже отвык. "Ты" он говорил либо с почтением, либо в приказном тоне, либо с желанием, когда перед ним была Тамар. А вот это вот "ты" - оно какое-то странное.
Он слушает, как будто бы в пол уха, а на самом деле внимательно, и находит, что всё это полный бред и скорее всего половина вранье. Какие бумаги?.. Зачем?.. Что, нельзя было у него спросить?..
Но стоит только Валерии сказать, что Архип её... что? Повалил? Чего-чего?! Стоит только обхватить себя за плечи, как будто ей холодно или больно, как Луций всё вспоминает, как будто ему дали горсть виноградин, каждая из которых - воспоминание, и он разом раздавил их и вернул себе.
Он обнимает дочь, теперь уже не как почетного и очень некстати приехавшего гостя. Он обнимает её бережно, кладя руку на голову и говорит негромко, почти вкрадчиво:
- Девочка моя, ты главное ничего не бойся. Если тебя кто-то обидел, или с тобой случилось что-то плохое - просто скажи мне, кто это был и что сделал. Просто скажи. Я знаю, как затыкать людям рты, - он говорит это ровно, спокойно, но спотыкается о последнюю фразу, и в этом "затыкать рты" слышится кое-что другое: "Любому, кто тебя обидел, я заткну рот его печенью и заставлю жевать! Я выдавлю глаза, которые видели хоть одну твою слезинку и усмехались, я вырву языки, которые посмели сплетничать о тебе, я переломаю руки, которые посмели тебя унизить. Я сделаю их слепыми и глухими и очень, очень несчастными, а потом я сделаю их мертвыми. Только скажи."
- Что значит полапал? Где именно он до тебя дотронулся? Он причинил тебе боль? Архип, значит, кто ещё там был? Кто-то из рабов? Они тебя тоже как-то обидели?
Он всё вспомнил - это его дочь, плоть от плоти, и кто-то совершил большую ошибку.
- И ещё расскажи мне, что случилось дома? Почему ты здесь? Зачем ты меня искала? И зачем на корабле, почему ты сразу не пришла ко мне? Не бойся, просто расскажи.