Дева огней улыбается, и в изгибе губ её ты видишь разом материнскую заботу, нежность возлюбленной и восторг дочери. Направить, помочь, вдохновить – совместимо ли одно с другим, отображает ли одну и ту же сущность, или каждое понятие напрямую противоречит другим?
Матери навязывают волю дочерям.
Возлюбленные разделяют свою волю с возлюбленными.
Дети вдохновляют матерей навязать тем собственную волю.
Что же делают духи своим ответом? Ведут тебя как матери ведут дочерей, соединяют твою волю с собственной или очарованные твоей волей идут туда, куда ведёшь их ты?
Ведь ты властная.
Сама мысль о том, чтобы следовать за одиноким огоньком была так же противна твоей природе как слепое следование приказам — Луция ли, Требония.
Есть ли в твоём мире место для чьей-то песни кроме собственной, дочь Элириха? Можешь ли ты любить — или лишь быть любимой?
— Сила и Судьба это одно и то же. Сила без Судьбы бесцельна, Судьба без Силы — бессильна. Покоряющему необходим желающий покориться. Желающему покориться необходим властитель. Ты не имеешь силы потому, что не понимаешь за что сражаешься. Но обрети понимание — и поймёшь как обрести силу. Твой враг силён именно потому, что желает изменить судьбу мира и точно знает, как именно это сделать. Но твоя птица в клетке, дочь Элириха. И клетка та — твоя грудь.
Призрачные пальцы осторожно касаются ложбинки меж грудями. Словно указывают. Сила здесь. Сила в тебе. Сердце твоё — вот клетка для птицы, но как сломать клетку не убив птицу?
— В изменении самом по себе нет ничего, дочь Элириха. Важен смысл изменения. Когда-то, тысячи лет назад, духи восстали против того, что чертило мировые судьбы — Имира, воли Бездны. Мы замкнули мир и установили равновесие между смертными и бессмертными. Это равновесие было выше воли любого духа или человека, равновесие было неизбежной судьбой всего. Каждое племя почитало своих богов, властители поднимались и падали, мир менялся постоянно, но всегда оставался прежним. Рим изменил это, дочь, Элириха. Нарушил равновесие. Жрецы перестают слышать голоса духов. Колдуны теряют своё могущество. Мир пытается восстановить равновесие, спускает гуннов с цепи, дабы те огненной бурей восстановили естественный порядок. Но хватит ли огня? На пепелище растут цветы. Мы возрождались тысячи раз подобно фениксу — а теперь боимся, что и Рим сделает то же. Потому не бойся хунну, Эйтни. Но бойся, бойся Рима...
Перед твоим внутренним взором стоит картина. Луций сжимает в руках тяжелый бич. Хлещет деву огней по лицу так, что на щеке остаётся яркая красная полоса, бич обрушивается на спину, вспарывая нежную кожу. На плечи. Красные полосы перекрещиваются, и вот уже тело начинает содрогаться в том же ритме, что и бьющая его рука. В какой момент равновесие ломается?
В какой момент из двух остаётся лишь один?
Вместо Луция стоит Флавия. Вместо Флавии Квирина. Многие ромеи чувствуют неправильность происходящего — Пульвис, Архип, Метаксас... Но их сомнения тонут во всепоглощающей воле, и как плеть они лишь направляются туда, куда их ведёт рука.
Кровь впитывается в кожаные жгуты.
Горе побеждённым.
Небеса расступаются и Бездна распахивается над землёй пылающим огненным оком. Верные молят богов о милости, но боги их больше не слышат. Ничто не остановит последнее пламя.
Смерть всему. Такую судьбу несёт Рим.
— Взгляни на острова, что служат тебе домом, дочь Элириха. Взгляни — и увидишь как должна выглядеть жизнь. Род живёт с родом, племя с племенем, неизмеримо разные и неизмеримо похожие, почитающие разных богов, но связанные единой судьбой. Наша воля и наше желание — чтобы весь мир обратился в благословенную Каледонию. Равновесия мы желаем. И потому теперь спросим тебя в ответ, дочь Элириха. Какова твоя Воля? Готова ли пожертвовать собственную волю Бездне, позволив ей вылепить из тебя то, чего только Бездна не захочет — как уже делают римляне со своими детьми, вдохновлённые безумным откровением и очарованные пустотой до того, что считают её лучшей формой существования? Видишь ли ты свою Судьбу?