Как Луций и предполагал, Август оказался человеком жестоким, но здравомыслящим, и советы его тоже были вполне разумными. Палки? Ну да, так и есть. Этим римляне и занимались всю свою историю - тыкали палками другие народы, чтобы те поворачивались, как надо и виляли хвостом, а не скалили пасти. Собственно, человека от зверя и отличает то, что он знает, как обращаться с палкой. И кто-то должен быть этой палкой. Почему бы не он?
Кроме того, он вполне спокойно отнесся к навязанному браку. С чего бы вдруг он в двадцать один год лучше императора знает, кого взять в жены? Вполне вероятно, что нет. И возраст невесты его нисколько не смущал - пока она вырастет, он сможет добиться больших успехов и не повторит историю своего отца. Луций твердо знал, что его жена никогда не посмеет ударить его или его сына. В своей семье палка будет только у него. Фигурально, конечно. Ему удалось повергнуть брата императора без единого удара, уж тем более это не понадобится, чтобы справиться с девочкой-подростком. Как-то Софроний спросил его, что он думает о своей женитьбе, и Луций даже осторожно пошутил, мол, главное, что не на сестре.
Он даже перешел в арианство - а почему бы и нет? Спор о том, един ли Бог, казался ему довольно бессмысленным, а вот простота арианского учения выглядела более стройной и логичной. Тем более, если это ускорит продвижение по службе, то зачем отказываться? Возможно, это тоже потом сыграло свою роль в том, что он стал биархом.
Служба с этого момента стала еще интереснее. Да, было хлопотно, но зато он посмотрел мир. Успев уже позабыть родную Иберию, он взглянул на неё по-новому и нашел, что эта страна богата, но в сердце своем все еще непокорна. Африка была красивее, жарче, а работать в ней проще. Восточное мировоззрение, в котором мир - всего лишь рынок, и продается все, а особенно слова, показания, свидетельства, серьезно упрощало его задачи. Правда, слова здесь стоили дорого, но должность циркитора давала "большую скидку".
Житница империи была прекрасна. Луций любил жаркий климат, сухой ветер, налетавший из пустыни, и плеск теплых волн. В шумных, суетливых прибрежных городах он чувствовал себя, как рыба в воде. Еще ему нравились женщины с темной кожей и подведенными черным глазами. А в Египте он увидел покоренное, древнее царство, которое существовало задолго до Рима, и которое Рим подчинил, но не стал растаптывать. Мощь дает право на милосердие.
Время лечит. Пять лет упорной работы с редкими визитами домой - и Луций уже не чувствовал себя тем же человеком, который всерьез планировал пронзить себе грудь клинком. Жизнь по вкусу все больше напоминала мясо - сочное, с привкусом крови, заставляющее побегать за собой, чтобы потом окупить труды, придав еще больше сил. Да, старых друзей было не вернуть, но завелись новые, и Луций осознал, что те, старые, сейчас бы не понимали его, а эти - разные чиновники, комиты, префекты - понимают хорошо. Появились и враги, но теперь у Луция Альбина были покровители, а что важнее - он научился тыкать палкой злобных псов так, что они прятали зубы. А тем из них, кто был бешеными, он пару раз ломал хребет.
И конечно, когда он узнал об отставке, это его не обрадовало. Однако некоторое злорадство помогло ему не впасть в меланхолию: Софроний забрался куда выше, и лететь сверху ему пришлось дальше. Теперь Луций почувствовал даже какое-то удовлетворение - тот, кто втянул его в службу, пострадал еще сильнее. Была в этом какая-то высшая справедливость.
С другой стороны, все это подчинялось логике процесса, ведь не зря же сказано: Novus rex, nova lex*. Было бы странно, если бы они с Софронием, занимавшиеся таким щекотливым делом, как политический сыск, сохранили свои места. А если с врагами бороться можно и нужно со всем упорством, то биться головой о логику процесса себе дороже.
В то же время по здравому размышлению Луций пришел к выводу, что они еще легко отделались - ну, отставка и отставка. Он поработал для империи на славу, и если кто-то решил, что его услуги больше не нужны - этот кто-то делает хуже только себе.
Подсчитав деньги, Луций даже удивился тому, насколько он богат - не сказочно, но вполне впечатляюще. Все эти годы работы у него было столько, что тратить деньги он особенно и не успевал, а к щедрости Августа добавлялись еще и взятки, которые, если решения по ним не противоречили интересам Империи, Луций брал, не колеблясь. Иногда, например, отец просит за сына-лоботряса, попавшего в дурную компанию - ну и отчего бы не помочь? В каком-то смысле весь его путь до Мурсы повторял эту историю.
Не было и речи о том, чтобы с помощью интриг попытаться вернуться на службу. Во-первых, Луций был бывшим мятежником. Во-вторых, он участвовал в расследовании против брата Юлиана, что само по себе делало его мишенью. В-третьих, веротерпимость веротерпимостью, а все же в фаворе было язычество. В общем, участвовать сейчас в политической борьбе было все равно, что в одном хитоне прыгнуть на арену ко львам. Нет уж, спасибо!
А кроме того, Луций понимал, что если про него империя скоро забудет (и хорошо, если честно), то про Софрония будет помнить - слишком крупный он человек. И очень опытный. И когда он снова окажется на коне (а в этом Луций не сомневался), ему понадобится его старая гвардия. Поэтому свою отставку Луций воспринимал скорее как временный и заслуженный отпуск. Все вернется на круги своя, рано или поздно. И тогда дверь, которая сейчас со стуком захлопнулась перед ним, и о которую другой на его месте начал бы сбивать костяшки на пальцах, откроется сама.
Irreparabilium felix oblivio rerum**. Этот отпуск он употребил с пользой для себя. Чем же он занялся? Потерпев кораблекрушение и оказавшись на острове среди дикарей, германец начнет охотиться или воевать, грек - философствовать, римлянин же будет править этим островом. Покойный Август говорил об управлении империей, и Луций решил попрактиковаться в управлении хотя бы поместьем - одно дело быть частью работающей системы, другое - выстроить свою систему. И довольно легко в этом преуспел.
Позже он вспоминал это время очень тепло - хороший климат, хорошая земля, хороший дом, в котором он был хозяином. Молодая жена, как раз окончательно созревшая к этому времени: хотя за время его отсутствия Юлия несколько чересчур напиталась вольностью, привести её к покорности было задачей скорее любопытной, чем трудной. Деньги, на которые можно было превратить поместье в образцовое хозяйство и обеспечить себе безбедную жизнь до конца дней. Наконец, уважение соседей - да, Луций сейчас был в опале, но в провинции биарх, даже бывший, был фигурой, к тому же, все может перемениться в любой момент, и лучше быть приятелем человека, который сжигал колдунов и подписывал смертные приговоры римлянам, чем его врагом. К тому же Луций бывал в разных странах, видел Императора и многих сановников и имел что рассказать.
Тосковал ли Луций, в двадцать семь лет оказавшийся на обочине большой политики, по настоящему делу? О да! Но была ли такая жизнь скучна? Нисколько! По примеру Констанция, Луций занимал свое тело физическими упражнениями - ездил верхом, бегал и занимался на брусьях, а также вспомнил, как держаться за меч, в чем давно не имел практики со времен службы в армии. Тело его окрепло на свежем воздухе, появился здоровый аппетит, спал он прекрасно. Тяги к сочинениям Луций в своем возрасте не испытывал - все же не так много он повидал, да и теорию без примеров считал сухой и мертвой, а возьмись он приводить примеры из своей службы - и можно было рассказать что-то лишнее. Однако была тяга к чтению - деньги позволяли ему покупать какие угодно книги, и он прочитал их целую гору, от Юлия и Ливия до Катона и Плутарха. Не обошел он своим вниманием право и риторику. В детстве полученное им образование было поверхностным, и теперь он с удовольствием восполнил этот пробел.
Ну, и конечно, не было развлечения лучше, чем следить за царствованием Юлиана и ждать, когда же он споткнется. Германцев он (с третьего раза) победил, но впереди был враг посильнее. И Юлиан "не разочаровал" опального agentes in rebus. Кажется, наставал момент подыскать хорошего управляющего для поместья.