Всем. Пока рубака осматривает - с пространством "под", "за" и "вокруг", заодно - побоище, понимая, что живого там не осталось ничего, а единственный явный выход - это дверь, точно напротив той, которую он сейчас готов в любой момент закрыть, стрелок опрометчиво предлагает товарищам источник освещения. И Зола, продолжая коситься на раскинувшиеся за порогом кровавые пейзажи, тут же его - фонарь - у него - тебя, Фидель - забирает.
Отступает еще на шаг, укладывает трубку распылителя на локтевой сгиб левой руки, вытягивает из бокового кармана комбеза моток классически синей, на матерчатой основе, укрепленной изоленты. Укладывает новоприобретенный агрегат на ствольную коробку "курсового добойника", который ПП.
- Вот так...
Приклеивает, расторопно отдирая от "тора" пару длинных отрезков.
- Как родная, сука, встала...
Проверяет - как оно, качается или нет. Кивает коротко дарителю.
- Благодарочка, пятнистый. Пиздатая хуйня.
Закончив с "модернизаций", зачем-то проверяет приборчик на работоспособность, поклацав активатором.
- Так, пацаны...
Перехватывает оружие в "боевое положение" и, чуть сместившись вправо, оказывается точно напротив входа в зал.
- Если тема такая, типа, жечь или не жечь, то это ни хуя не тема...
Пыхнув, поток жирно бурлящего пламени враз топит в себе останки, мгновенно заполняя все пространство за стеной, расплескиваясь от края до края комнаты, раскатываясь вдоль по полу, подкручиваясь сажевыми протуберанцами под потолком.
- Гори, сука! Гори!!!
Шкворчат и трепещут, съеживаясь и чернея, "ростовые скальпы", срываются вниз, шипит ливер, закипает, исходя тошнотворными парами, комковатость мяса. Едва заметно постукивает вытянутым вдоль защитного кожуха "ствола" указательным пальцем огнеметчица, отсчитывая секунды. От одного до пяти, поводя струей из стороны в сторону. Так, что расползаться и обугливаться начинают брошенные вещи, а органика ссыхается, темнея и растрескиваясь.
- Корн-доги от Сурка Джорунко - вкус детства.
Снова поминает некоего зверька и глухо посмеивается девушка, осматривая результаты своего труда. Горит материя тут и там, тлеет.
- Все, блять, погнали. А то хуле мнемся как на хайдерманнской таможне.
Осторожно заглянув внутрь, переступает через отвалы мертвечины, держа наготове "жжуна". Хрустит задорно под подошвами гарь.
- О, ебать, Папин-Сын, засвети хуйню...
Поддев носком полурастекшийся рукав, явно указывает на валяющуюся среди фарша палочку. Поблескивает тускло золотистый бочок, остро торчит носик золотистого пера, даже клипса - и та золотом отливает. Настоящая перьевая ручка, в металлическом корпусе, с мелкой вязью гравировки вдоль бортика. И даже крышечка - тоже не серебряная - рядом валяется. Раритет.
- А ты умеешь, ну, типа, писать?
Подойдя ко второй двери и, похоже, вообще не обращая внимания на кружащиеся вокруг крупные хлопья сажи, с дичайшей вонью кипяченых фекальных масс заодно, поджимает боковую балку ее рамы плечом.
- Или только печатать можешь?
Подмечает войд-двеллер остатки побуревших от жара кровавых разводов на армопластике переборки. Судя по всему, та самая, о которой Иммерман упоминала.
- И... Блять...
Полуобернувшись, пару мгновений, кажется, смотрит на пепелище.
- Пацаны, слышите. А это не те пиздюки тут людей точат?
И добавляет, уже тише.
- Мы им корпа нашего так-то оставили. Он хоть и корп, но свой же.