Молох. Накатывает на мокрых, и потому вечно темно-серых, издали напоминающих здоровенные птичьи яйца валунов отвалы бурунами пенными массив хрустально-голубоватой, будто прозрачная смола, а в толще своей уже зеленовато-синей воды. Не яркий, стробоскопом бьющий образ, нет - фоновое, всеобъемлющее и всеохватывающее полотно, не заполняющее собой сознание, но дополняющее каждую мысль, каждый факт, каждое слово внутреннего диалога. Словно цемент, заполняющий щели, в которые может просочиться нечто иное: чужеродное, колючее, в корне неправильное, отталкивающее. Шелест волн, шум воды, что стремительными потоками набегает на камни только лишь для того, чтобы секундой позже, растеряв всякий напор, почти робко откатиться обратно, в начало цикла. Замкнутый круг, бесконечный и естественный. Плавный шаг, потом другой. Взгляд скользит по шероховатой металлокерамике. Прямо как те валуны, на том пляже. Говоришь репликанту что-то, но голоса собственного не слышишь за шумом океана. Волна, одна и та же волна снова, и снова, и снова повторяет амплитудное движение, идеальное в своей простоте, но каждый раз, каждый новый раз - по-своему уникальное, особенное, неповторимое. Вода и тысячи тысяч раз умытые соленой стихией куски породы, вот и все, что сейчас заполняет собой мир вокруг. Фокус внимания смещается, ширится, растет. Нет пляжа больше, нет амплитуд и колебаний. Не океан для Мира, а мир - для Океана. Непроглядный мрак невероятных глубин. Еще шаг, еще. Пакет остается там, в глубинах, в холодной темноте. Один, совсем один. Нет.
Отвернувшись, уверенно шагаешь следом за "Омикроном", который, сунув пулемет в проем между створками ворот, ведущих вглубь служебных помещений, замирает. В затянутой кажущейся полиэтиленовой пленкой коробке утыканного крохотными венчиками распылителей обеззараживающей смеси дезинфекционного бокса - три на три метра - странное, могущее быть только чем-то живым мельтешение замечаешь. Там, ближе к противоположной оконечности, где затянуты ворота застегнутой вертикально изолирующей шторкой.
Клацнув кнопкой, в одно слитное движение засовывает под лямку бронежилета цилиндр фонаря репликант - и мрак отступает. Ребенок, мальчик: лет семи-восьми на вид, худощавый, тонкокостный, лопоухий, с копной темно-русых волос на голове, и в натянутом прямо на голое тело - напоминающем одновременно и больничную накидку, и робу заключенного - просторном комбинезончике из тонкой как папиросная бумага ткани насыщенно-зеленого, почти салатового цвета. Босиком, без шапки, перчаток, респиратора. И без глаз. Бугроватая, местами темней буквально на тон, кожа там, где они были, выдает следы хирургического вмешательства, с явными признаками активного применения регенерационных препаратов. "[ ОБРАЗЕЦ-0935 ]": штамп черный, поперек груди. Наклоняет чуть вбок голову, вытянув вперед подбородок и, очевидно, абсолютно не обращая внимания на страшный холод.
- Вы чего здесь делаете, а? - Шепелявит. - Нельзя. Тетя Хершел накажет.
Щерится, мелких желтоватых зубов нестройный - с парой прорех - ряд демонстрируя. Мелко задрожав, выгибает шею так, что неестественно-гуттаперчевыми, разом потемневшими складками она идет по боку, утыкает лицо к потолку, втягивает лихорадочно расширяющимися ноздрями морозный воздух. И снова переводит "взгляд" заросших глазниц на вас.
- Почему вы не боитесь? Вы что, солдатики? Солдатики. - Напевает. - Солдатики, солдатики - глупые, тупые, котелки пустые, котелки пустые...
Отходит к стенке, указывая тонким пальчиком с обкусанным под корень ноготком на шторку.
- Уходите. Вы пустые. Так неинтересно.
Повернув маску противогаза, смотрит на тебя теперь еще и молчаливый "юрэй".
Миг - хватает за запястье правое мальчишка, вдруг прямо под боком оказавшийся. Жар. Обжигает кожу даже сквозь скафандра слои его ладошка. Пульсирует, жжет.
- Солдатик. - Щурится, морща щеки. - Ты видел людей? Люди. Это как ты, только полные. Боятся.
Шипит, щерясь.
- С-суки. Ебаные. Хуй. Пизда.
Хихикает довольно и бесхитростно, медленно расплываясь в улыбке.
- Плохо быть тупым, да? - Притопывает. - Котелки пустые... Котелки пустые... Ну ладно.
Разжав хватки горячий капкан, проходит мимо.
- И не балуйтесь. - Грозит пальцем, обернувшись на пороге. - А то тетя Хершел накажет.
Исчезает в тенях коридора, разом растворившись в недрах покинутого вами блока.
Некстати как-то вспоминается тебе, что одного младшего офицера тут зовут Саманта Миллс, а второго - Хесус Эрвендо. Что покойный Крейн, кажется, был надзирателем, а не просто рабочим в блоке содержания экспериментальных образцов.
- Крейн!!! Крейн!!! Крейн!!! И-и-ха-ха!!!
Радостный детский визг и хохот, где-то там, в КПБ, тут же подтверждает воспоминания, сбивая, между тем, с мыслей.
- Рыжий! Тупой! Дохлый! Пустой! Крейн!!!