Рубик. Всем. Спутники быстро дают понять, что "сказать" и "сделать", в случае с мировиками - это, прям, диаметрально противоположные вещи. В этом плане Энигма, конечно, выгодно от своих собратьев, на "камнях" родившихся и выросших, отличалась. Войд не терпит статики, и любое движение в нем есть суть вечности. Звучит замудрено, но уж как есть. А что до нынешней ситуации, ты можешь ошибаться в чем угодно, заблуждаться насчет чего угодно, но в одном, похоже, прав - Хершел, тварь, где-то рядом. И в этот раз ты ее не упустишь. Чувствуешь, как непроизвольно сжимаются пальцы на рукоятке верного рубача. Вспышка.
Замахнувшись от плеча, с почти звериным ревом втыкаешь в стоящую спиной к тебе женщину - в кроваво-красном комбинезоне, запыхавшуюся после затяжного забега - заточенную лопасть. Рассечь - от плеча до бедра - надвое. Не встречая никакого сопротивления, клинок со свистом вспарывает воздух и, лязгнув, почти на ладонь врубается в ржавые решетки пола. Поворачивается к тебе чудовище, разводит руки в стороны и пожимает плечами, типа, не повезло. Фиолетовые глаза. Улыбка ее эта. Скрежещет эмаль зубная, когда понимаешь - обманула, упустил. Моргнув, гаснет фигура. Голограмма, морок. Шаркнув кольцами вытянутого корпуса, темно-серый, в средний палец толщиной и ладони на полторы - длиной, напоминающий огрызок "гофрака" механ-служка доктора, шмыгает куда-то в сторону, ныряет в сервисный лаз, и исчезает из виду. Ловушка? Наверняка. Не все ли теперь равно? Все равно.
Гомон, ругань, лязг затворов, скрежет лезвий - спешат к тебе хозяева этого места, такие же служки "Детожора", как механический "червяк", только тупей. "Черепа". И правда ловушка. Окидываешь взглядом просторный - больше напоминающий технической блок какого-нибудь заброшенного и заваленного мусором корабля-призрака, чем рабочее помещение - зал. Вспоминаешь лицо Энигмы за треснувшей пластинкой прозрачного щитка, там, в "Зверинце", как местечковые ублюдки ту камеру пыток, тот ебаный конвейер смерти называли. Смертельная бледность кожи, обескровленных губ синева, остановившийся взгляд остекленевших глаз, слипшиеся от черной крови, отяжелевшие короткие пряди медных волос. Три пули: в живот, справа, в руку, точно в локоть, и в лоб, контроль. Когда увидел, когда понял, когда осознал, не осталось ничего внутри. Ни страха, ни боли, ничего. Только пустота. Войд. Великий и бесконечный. Знаешь, что сделают "Черепа" с ней, когда найдут. Даже с уже мертвой. Сжечь ее, вот так - взять, положить на грудь цилиндр "термички", прижать начавшей терять подвижность ладонью, и уйти, слушая, как трещит, сгорая, плоть в ревущего пламени рокоте? Или запомнить ее такой, сосредоточенно-спокойной, умиротворенно-собранной, словно спящей, сохранив гранату для себя? Ведь сама говорила, что мясо и кости, одежда и аугментации, все это не человек, что человек - это душа, и ничто больше. Ты сделал свой выбор тогда, и он остался строго между вами.
Первые рейдеры лезут в узкие щели технических тоннелей. Вминаются пальцы в рукоятку. Ты готов. Вспышка.
- Л-ладно, если ид... Ид... Если с-собрались, т-то п-пошли.
Клочковатая борода стоящего рядом научника густо забрызгана красным. Хлюпает под носом багрянец, бежит вниз. Заметив твой взгляд, отворачивается, и направляется к двери.
- Н-ну ч-чего. Ид... Ид... П-пойдем?