Рубик. Всем. Упал, полежал. Хорошо, да. Спокойно как-то. Ни забот, ни хлопот, ничего. Сыплются сверху снежинки, рассыпаются прахом. Снежный прах. Мертвый снег, получается? Получается, что да. Странно, правда. Он ведь спас от огня, то есть, в какой-то мере, в каком-то роде и смысле, живой. Живой мертвый снег. Странно, очень странно. Больше странно, чем непонятно, но и непонятно тоже. Немного, так, чутка.
Мысли короткие, образы яркие. Фидель где-то рядом. Видишь его, впереди он - вон, пополз. Следом и ты ползешь. Прочь от разлома, к живой, не как снег, по-другому - плохо и неправильно - дверце. Та, которая забрала Бжика. Бжик умер, это точно. Вернешься, чтобы рассказать пацанам об этом? Обо всем этом. Хайдарин, Руль с "Молотилки", получается, кинул вас. Это рейд на один заход, без петли. Зашли - не вышли. И это угол, который Хайдарин срубил. Бжик загнулся по его вине. А с другими чего? Вспышка.
Удар - железом в кость. На коленях ты, ладони в решетки палубы ткнулись. "Череп", крепкий и жесткий как ходовой цилиндр, поднимает запачканную твоей кровью трубу для нового удара. Все равно. Ты не справился. Ты всех подвел. Она умерла. Ее больше нет, Рубик, и никогда не будет. Крутанувшись, скорей просто отмахиваешься от нового удара, отгоняя "Черепа" прочь. Ничего нельзя изменить, время вспять не идет - только вперед, и ничто не будет так, как было. Удар. Голова сухо трещит, когда труба со звоном отскакивает от виска, тянет за собой клочья драных, слипшихся от красноты волос. Попал. Искры. Хотя, нет, скорее хлопья. Мертвый снег. Кружится перед глазами, застилает взгляд. Рукоятка клинка скользит в мокрой от вездесущей крови ладони, и ты едва не теряешь его, когда противник, отскочив, подставляет под секущий удар стену. Рубишь ее, оставляя на кое как прикрученной сервисной панели длинную драную прореху. Тоннель узкий, ты крупный, рубач длинный, а этот хуила - на родном корабле. А на родном корабле и "дыхач дышней", Рубик. Тычок. Дергаешь голову назад, уходя от выпада, но лоб все равно брызжет, да, снова кровью. Почти в глаз попал, чуть бы ниже и правей. Нет, погоди, это если с твоей стороны смотреть, то правей, с его, получается, левей. Новый выпад. Большой палец правой руки, хрустнув, выворачивается к потолку, и серое лезвие, ткнувшись в палубу, валится в сторону.
- Че ты, сука...
Враг подает голос, хриплый и каркающий, наверное, впервые за минуту вашего знакомства. Ту минуту, что вы рубитесь в этой долбанной щели.
- А ниче, - отвечает ему женский голос, откуда-то из-за его спины, и ты как-то сам собой валишься на свою. Спину, в смысле. Оглушительно щелкнув, револьвер Суки на мгновение разгоняет томный полумрак ярким сполохом. Четко так, очерчивает им фигуру перед тобой, и "Череп" выгибается дугой, а на его морщинистом, покрытом струпьями и ссадинами лице проступают какие-то совсем детские, почти наивные обида и удивление.
Тяжелая пуля, застряв в позвонке, мигом сшибает тело с ног. Валится оно на тебя, давит грудаком на ноги твои, сипит. Сука, сделав шаг вперед, стреляет еще раз, и "Череп" сипеть перестает. Хватает его за штанины, тащит прочь.
- Ебаный ты хуй, Руб, хуле ты...
- Энигма, - говоришь.
- Че.
- Все.
- Бля.
Боль там, внутри, отчего-то сильней и гуще боли снаружи. Мясо болит, мослы болят, но это пройдет. А вот пройдет ли это, вот, что внутри застряло колючкой горячей, не знаешь.
Молча сунув ствол ствола в нарукавную петлю, Сука скусывает, подцепив его сталью зубов, колпачок с небольшого, но объемистого баллончика. Жидкий бинт, "Вата", как она говорит. Шипит распылитель, вздувается тут же желтоватым нашлепком на лбу хрустко-тягучая масса.
- Терпи, Руб.
Киваешь. Терпишь.
- Все хуйня. Мне главное, ты живой.
Опять киваешь, но уже не вверх и вниз, а влево и вправо. Нет, не хуйня, и вы оба это знаете. Просто Сука тебя любит, пусть как умеет - грубо и незатейливо - но любит. Потому и говорит так.
Раскаты далекого взрыва заставляют все вокруг дробно вздрогнуть, зазвенеть, затрещать.
- Конец, Руб. - убрав полупустой баллон в широкий нашивной карман брюк, снова берется за револьвер. - Погнали.