Сильверфилд. Всем. Отщелкнул тихо пшикнувшее забрало вверх, холодом в лицо пахнуло тут же. И правда сразу легче стало. Как гидроксида аммония нюхнуть, только мороз. Тот какие-то нервные окончания в легких раздражает, опосредованно стимулируя центры некие в мозге, а тут просто как-то дышится посвободней что ли - дыхательная смесь в скафандре на самом деле, похоже, что-то совсем дрянная, хоть и потеплей, чем в этом гигантском рефрижераторе. Еще вдох делаешь, и окончательно убеждаешься в том, что да, так лучше.
А потом, потом твои губы прижимаются к губам хиспанки. Подается навстречу, впивается в них так, словно вы молодожены в начале медового сезона, где-нибудь в арендованном на сутки номере мотеля на побережье Коста-де-Рока-Рохи, а не пара потерявших память незнакомцев посреди обесточенного Комплекса, в зале с мороженым трупом и ползающим где-то за стеной несуразно-невообразимым чудовищем, льнет. Тесновато в паху становится, когда колено ее скользит о твое, когда, нет, тебе не показалось, почти требовательно притягивает тебя к себе, а себя - к тебе, когда ее язык касается твоего, а твой - ее, когда кирасы нагрудников притираются друг в друга ребрами жесткости, и ты собственными грудными мышцами даже сквозь толстый слой армированного материала чувствуешь, как упруго уже полукружиями мягкости вжимается в них женщина. Молодая, крепкая и сильная, живая, горячая. Твоя? Организм, сработав как свитзерландские часы, говорит, что да, твоя. Определенно.
Когда, наконец, решаешь прервать затяжной, удивительно свежий и неиллюзорно сладкий - так, словно она прямо перед этим рассосала леденец - поцелуй, но еще чувствуешь его влажное тепло, а ваши лица остаются на расстоянии дыхания, видишь, что Мадлен, кажется, была готова пойти дальше. Сам не понял, как понял, но понял. По блеску ее глаз? По тому, как легко, естественно и непринужденно все началось и продолжилось, как много страсти вложила в, казалось бы, почти случайное соприкосновение двух взрослых людей? Не случайное, значит. И ягоды вкус вспомнил, рубус это. Хиспанка со вкусом рубуса.
Потом, оставив свою спутницу чуть в стороне от декоративной панели, вновь добавляешь в окружение яркости, отогнув пленку с аппликации, которая за прошедшие минуты, кажется, совсем не потускнела. Каждый шаг - осознанно. Каждое движение - вовлеченно. Даже дыхание. Ты - здесь, ты - сейчас. Направляешься к застывшему статуей мужчине, подхватываешь его под локоть, на бок укладываешь, от покрытия с хрустом морозным отлепив, волочишь. Заиндевел в одной позе, монолитом одеревенел - как манекен заклинивший теперь. Провернув гермокольцо на чужом запястье, не без труда, конечно, но таки стягиваешь перчатку с чужой, синевато-белой, с мраморного цвета ногтями на жилистых пальцах, твердой и холодной кисти. Попутно отмечаешь, что причиной смерти послужило огнестрельное ранение в брюшину. Драная воронка прострела: огнестрел или пирожидкость, точно не энергетика, и совсем мелкого калибра - пистолет, револьвер, возможно ПП. Но крупней игольника, все же. Перчатка как перчатка, только с магноключом в последней фаланге указательного пальца, судя по чуть более плотному на ощупь "наперстку" там. Выворачиваешь карманы. В левом, у бедра, лежат три небольших, примерно с мизинец в толщину, коротких палочки из мутно-белого пластика, химические источники света - надломи, потряси, свети - плюс, пара стреляных пистолетных гильз: тоже пластик, прозрачный как стекло, с помутневшими "юбками" горловин, и контрастно выделяющимися в центре каждого слюдяного донца вставками почерневших от копоти цилиндрических капсюлей. В правом находишь только пустоту. Отстегиваешь, разжав обжимные клапаны, и откидываешь на грудь фронтальную пластину капюшона. Абсолютно незнакомый тебе мужчины словно спит, прикрыв глаза и вжав гладко выбритый подбородком в нижний обод воротника. Коротко стриженые темные волосы с заметной сединой у висков и ресницы подернуло белесой патиной снежно-игольчатой пудры, а на лице застыло умиротворенно-спокойное выражение. Наушников и гарнитуры нет. Проверив мелкие карманы рукавов, вытаскиваешь прочь стальной дисковый ключ с встроенной в основание ярко-синей головки золотистой пяточкой дата-трансмиттера, к ушку которого на обычной офисной резинке прицеплен картонный лепесток с надписью: "СЕРВЕР2", ярко-желтым фломастером. Там же лежит вскрытая и опустошенная примерно на четверть упаковка жевательных конфет "OCTOBERRIES", с анимированным изображением антропоморфной сепии, которая, циклично улыбаясь, снова и снова протягивает тебе зажатую в бледно-фиолетовом щупальце темно-фиолетовую ягоду. "ЖУЙ ЯГОДЫ, ПЕЙ ЧЕРНИЛА - БУДЬ НА ПОЗИТИВЕ! / ЗАРЯДИСЬ ЭНЕРГИЕЙ МОРЯ, ПОЧУВСТВУЙ СВЕЖЕСТЬ ЛЕСА - ЭНЕРГИЯ СВЕЖЕСТИ! / ХЕСУС ГАРСИЯ - ЕДИНСТВЕННЫЙ ДОСТОЙНЫЙ КАНДИДАТ В СЕНАТОРЫ ОТ ОКРУГА НУЕВО ИНГЛАТЕРРА / СЛАДКАЯ КРУГОВИНКА И ПИКАНТНАЯ СЕРДЦЕВИНКА: БУРЯ ЭМОЦИЙ ГАРАНТИРОВАНА / СЕНАТОР ИЗАБЕЛЛА СУАРЕС - УБОГАЯ ВЗЯТОЧНИЦА И ПОДСТИЛКА КАРТЕЛЕЙ": сообщает стремительно бегущая вдоль нижнего края пачки строка, "драже могут содержать следы натуральных ягод, идентичной чернилам аргентинской сепии биожидкости, сильнодействующие аллергены и бензол". Следом на пол отправляется небольшая инструментальная рукоятка с надписью "GT Power" в шильдике на серой, покрытой радиальной противоскользящей насечкой боковине. Если продавить тугую кнопку торцевого выбрасывателя, отщелкнет толстую спицу граненого, в ладонь длиной, жала звездчатой отвертки.
Расстегиваешь молнию на грудине трупа, обнаружив под ней темно-серую майку, тянешь отвороты костюма в стороны. В районе живота и ниже, растекаясь на бедра, кажется, набралось и замерзло, пропитав собой все и вся, целое море крови. Понимаешь, что, не разрезая или - на край - разрывая ткани, мертвого не раздеть. Запустив руку во внутренний нагрудный карман, вытаскиваешь небольшую, похожую на сглаженный по краям тонкий кусочек мыла радиостанцию с темно-серым корпусом из удивительно хваткого, напоминающего эластик материала, задвинутым в верхний торец штырьком толстой антенны, погасшим дисплеем в треть лицевой панели, и выполненным в виде сенсорной плитки, на две третьих все той же панели, управляющим элементом.
Когда ручонка появляется вновь, просовываясь из-под мышки мертвеца, и указывает на рацию, ты оказываешься к этому готов. Ты. Здесь и сейчас. Только это реально. Ты реален. Пустая комната - реальна. Мадлен, этот мужик, передатчик - они реальны. Вдох. И выдох. Вот твоя рука. Вот радиостанция. И выдох. Ты. Здесь. И сейчас.
- Двенадцать!