Босс. Всем. Заправив окончательно растерявший объемы член в трусы, подтянул штаны. Беззвучно стянулись вокруг талии, мягко облепив бедра. Утепленные, черной пряжи носки на ноги натянул, поднял практически невесомый кроссовок, на правую ногу. Красный глянец боков, вязь серебристая: "ROBERTINO SPORTS" вдоль бортиков, то ли кислотно-желтые, то ли ярко-зеленые шнурки, в свете бипера не разобрать, носок из белоснежного пластика, но крепкий как железо, подошвы мягкие словно желе, но стоит прожать ногтем, как тут же быстро твердеют, буквально каменея, если давить и давить. И, кажется, вроде бы, возможно, в подошве есть выкидной штырь из бронепластика. Почему-то, вот, есть такое ощущение. Не помнишь, правда, как его "прожимать". Натянул кроссовок. Вжихнув чуть слышно, шнурки стянулись вокруг ступни, надежно зафиксировав обувь на ноге. Второй кроссовок. Снова шнурки сами собой затянулись. На багрового цвета спортивных штанах тоже надпись, вязью как на кроссовках: "RS", на штанине левой, у бедра. Сами штаны, кажется, не весят вообще ничего, но, при этом, почему-то не дают морозу вокруг кусать тебя за ноги. Толстовку встряхнул, сунул руки в рукава. Серебристо-серая, плотная, мягкая, и очень теплая, с капюшоном неотъемным. "JERICHO-CITY NEVER SLEEPS", поперек спины. Бледно-голубым - густо-фиолетовым, бедно-голубым - густо-фиолетовым. Да, надпись мигает, меняя цвет. А под ней - пальм пара, качаются на ветру, волн синева катится на золотой песок, зданий башни тянутся ввысь. Заныло что-то в затылке, кольнуло неприятно. Морф-аппликации. Ну, бывает.
Куртку нашел, поднял, попутно спутнице передав усиленные наколенниками джинсы. Куртец, на первый взгляд, простой - черная кожа, серебряная зубчатка автозастежек, полурукава модные, по локти. На второй, конечно, не совсем простой. Многослойный защитный каркас, собранный из нескольких десятков тончайших слоев армоткани, ловко вшит в подкладку, формируя, фактически, непробиваемый для осколков, мелких калибров и всяких заточек барьер, а термоизоляционное покрытие "кожи", по идее, должна держать температуру в пару тысяч по Цельцеру. Как долго, правда, не знаешь. Или не помнишь. Как только взял куртку в руки, тут же пыхнула точками крохотных гологенераторов, окутав рукава сияющими, словно сотканными из пульсирующего света голографическими кольцами. Кроваво-красные буквы, мерно вращающиеся по часовой в кроваво-красных границах кроваво-красных колец: ">CUT>YOU>OFF!>", ">ARE>YOU>NUTS?>", ">DIE!>DIE!>DIE!>", ">FUCK>YOU!>", ">SUCK>MY>DUCK>", ">EAT>SHIT>", ">HEY>FAG!>". Полыхнули цифры алым, во всю спину: "|0|5|". Накинул на плечи. Уверен почему-то, что твоя. Замурлыкала тут же, обдавая торс волнами подогретого воздуха, наполнила им рукава, окатила жаркой волной спину. Тепло. Очень даже.
Пока наклонялся и одевался, тело словно начало оживать. Потянулся за толстовкой - вздулись гофрой стальных канатов тугие перевития мускулов рук. Куртку поднял - проступили литыми плитами грудные мышцы. Мерно и мощно урчит что-то где-то в центре груди, наполняя жаркой пульсацией жилы. Кулаки хрустко сжимаются. Заерзали ритмично клепки отбойников на костяшках. Доля секунды - с шипением стравили излишки сжатого воздуха крохотные лючки, открывшиеся, как тебе кажется, прямо в основании кистей, и снова сомкнулись, став неприметными пуговками на коже.
Щупаешь кожу головы, сзади. На затылке, почти у самой шеи, небольшая, в пару ногтей, площадка холодного металла. Или керамики. Округлая, с короткими и куцыми "лапками", штук шесть их. Судя по всему, намертво утоплена в коже, и ввинчена прямо в кость черепа. Не болит, не чешется.
Кулаки. Взгляд снова цепляется за кисти рук. И они сжимаются будто сами собой. Вспышка. Миг. Нет больше комнаты. Ничего нет. Есть только ты. Кулаки. Украшенные россыпью золотых перстней пальцы, дутый браслет-плетенка в сантиметр, с золотым же крестиком-шармом. Отбойники правого кулака исцарапаны, на тыльной стороне кисти вспух длинный и глубокий, до костей, стянутый хирургическими скобами и залитый биогелем порез. Ты, рокот далекого прибоя там, где океан грызет золото пляжной полосы. Ночь. Утопающие в сполохах бесконечных голореклам башни гигамоллов, развлекательных хабов и жилых комплексов за спиной. Парковка? Стоянка? Не помнишь. Плоский будто скат-робару, снежно-белый спорткар где-то там, в тени пальм. Снег и золото, ничего лишнего - просто стрела. Какая-то гурровская новинка, таких и десятка на весь город не наберется. Смуглокожий, худощавого сложения, стриженый почти под ноль и совсем седой мужчина лет пятидесяти курит, прислонившись к его бамперу. Босиком, в цветастой, мандариново-оранжевой рубашке с короткими рукавами, и широких, серого цвета шортах, золотой цепью толщиной в твой указательный палец на груди, и неоританским крестом, в твою ладонь, поверх покрытой вязью замысловатых татуировок кожи, там же. Завидев тебя, отправляет крутящийся бычок в невероятно далекий полет, и приветственно раскидывает руки в стороны. Точки его зрачков пылают в полумраке стоянки будто угли, а те самые руки, что он так дружелюбно тебе демонстрирует, больше похожи на литые из пластика цвета слоновой кости конечности какой-нибудь статуи. Его обветренное лицо расплывается в улыбке, и мягкое сияние светящихся будто золотые фонарики зубов озаряет все и вся на пару метров вокруг. Хриплый, с едва заметной металлической ноткой голос хорошо тебе знаком. Это Диего, левая рука Папы, и твой шеф:
- Морти, сынок. Как все прошло?