Эмбрин не знал, чем занять томительные часы ожидания. Конечно, он обращал свои помыслы ко Всематери, как учили в храме, и старался успокоить разум в медитации, в сотый раз начищая ветошью пластинки доспеха. Но в трудный час его дух оказался слишком слаб, и самообладания хватало лишь на то, чтобы поддерживать видимость невозмутимости. Вынужденное бездействие тяжелым молотом каждой истекающей минуты крушило бастионы его воли. Невидимая стена, выросшая между ним и его спутниками, разделяла их надежнее, чем решетка камеры смертников – он не мог даже заставить себя поднять глаза и взглянуть на их лица. Как мертвецы не могут смотреть на живых. Челюсть болезненно сжималась, заставляя зубы беззвучно скрежетать друг об друга. Надежда на чудесное избавление витала где-то рядом с ним, маня и соблазняя его обещанием сладостного покоя, но паладин из последних сил гнал ее прочь – стоило лишь чуток уступить собственному малодушию, и у него не останется твердости достойно встретить свою судьбу.
Когда прибыла долгожданная подмога, Эмбрин слишком резко вскочил на ноги, с головой выдавая свое состояние, но ему уже было все равно. Эльфы могучие воины, но их только двое, а лесная ведьма – страшный противник. Если кто-то погибнет из-за его глупой гордыни, он никогда себе этого не простит. Но паладин признавал в Таранате старшего, и был обязан дать ему правдивый отчет, а после – подчиниться его решению, если позволит собственная клятва. Рыжей жрице он только почтительно поклонился, признавая справедливость ее заявления. Когда старший эльф дал им слово, Эмбрин выступил вперед.
— В полночь мне предстоит встретиться с лесной ведьмой в условленном месте. Я связан словом, — он бросил взгляд на Илерис, не уверенный в том, что она правильно поймет значение его слов, а после смотрел только на рейнджера. — Вас же прошу с этой минуты принять на себя опеку над раненым соплеменником, и указать моим спутникам безопасный путь из этого опасного места.