Эмбрин, ведя ослика на поводу, брел по траве прогалины, даже не стремясь догнать остальных. Спина горела так, словно к ней приложили раскаленное клеймо, и казалось, что при малейшем неловком движении он просто развалится пополам по линии раны. Чтобы хоть как-то заглушить боль, паладин вполголоса рассказывал истории в длинное мохнатое ухо, колыхавшееся в такт шагов. Бедняге Огру тоже приходилось нелегко – тяжелый воин опирался на его спину несколько сильнее, чем хотелось бы животному – но после пережитого он был готов потерпеть, и меланхолично выслушивал сонное бормотание, лишь изредка пофыркивая.
— Так вот, был у нас на хозяйстве чудесный бык, один странствующий сказитель нарек его Арбелахом. Здоровенный, черный, норова лютого, но и стати невиданной. Рога как витые копья, из ноздрей натурально раскаленный пар шел, а взглядом мог волка осадить, чтобы тот с поджатым хвостом удирал. Копытом деревья молодые валил, а хвостом мог стог опрокинуть. Не поверишь, из самого Скардэйла коров ему покрывать приводили, от его семени не одна тысяча телят пошла, такая могучая порода! Когда он выводил свое стадо на луг, ни один хищник лесной не смел приблизиться, даже собак с ним не отправляли, — воин еще долго расписывал достоинства быка. Кажется, за этот час он произнес больше слов, чем за весь истекший год, — Что, к чему я это? Так вот, посмеялся над нами тот бард, видать недобрый был. Арбелах – так звали какого-то дьявола, даже произносить это имя всуе опасно. Ну, быка-то и переименовали в Лютика, как узнали. А на следующий сезон он сгинул – сорвался с привязи шутя, да как рванет в лес, больше и не видели. Так вот, мой друг. Хоть и носишь ты имя нечистого существа, а называть тебя по-другому я не буду! Уж раз ты Огр, так Огром и останешься.
***
Когда отряд достиг места ночлега, Эмбрин, несмотря на боль и усталость, первым делом сводил животное к ручью, уж он-то знал, как мучит жажда после тяжелого боя. Заодно нужно было наполнить опустевшие бурдюки и омыть лицо. Расседлав и устроив осла пастись, он, наконец, снял порубленный доспех и устроился у костра, где вскоре заклевал носом, накинув на плечи одеяло. Есть не хотелось, а все заботы и решения могут обождать до завтра.