Кинжал Эвелины, молниеносно сменившей позицию на ту, что была над телом паладина, оставил гоблинскому жрецу царапину поперек рожи, красноречиво намекая, что от девушки и тела Эмбрина лучше держаться подальше. Ее ловкие выпады и угрожающие взмахи, готовность парировать и быстрые смены стоек не дали гоблинам навредить пытавшейся оказать помощь раненному Моргейн.
Для рейнджерши увиденное оказалось полной неожиданностью. Сложности с ее обычными пациентами обычно заключались либо в том, что пациента надо было догнать и не отпускать, пока не залечишь, либо в том, что пациенту надо было не дать себе что-нибудь оттяпать или, на худой конец, в том, что приходилось гадать, что с животным такое, потому что словам сказать про жар или тошноту собака или лошадь, конечно, не могли. Эмбрин тоже не мог, но свободный доступ к ране преграждали доспехи, резать которые очень не хотелось, да и времени на это особо не было. Доступ к ране получилось получить, рванув прореху в кожаной основе что было мочи, а дальше было не до аккуратных накладываний швов и повязок. Из глубокой рубленой раны сбоку поясницы обильно лилась яркая красная кровь. Промыв ее едким снадобьем, Моргейн, то и дело давившей в себе желание вскинуть в голову, чтобы рассмотреть прихотливую вязь, которую плели ноги Эвелины, пытавшейся не пропустить гоблинов к раненому и той, что пыталась не дать ему истечь кровью, пришлось набить туда самодельных тампонов, загодя наготовленных из тонкого чистого полотна и корпии, и стянуть рану через край грубыми стежками, которые точно придется перенакладывать в более мирной обстановке, очистив рану повторно. Это остановило теплый красный поток, перепачкавший рейнджерше руки выше запястий и дало Эмбрину шансы увидеть хотя бы закат.
Кор тем временем налетал на гоблина в рогатом шлеме, успешно отвлекая его от Эвелины, и поднимался вверх вновь. Гоблин уже мог похвастаться парой царапин от когтей сокола, но до глаз сокол еще не добрался. Кинжал Ариэль вроде бы в жреца и попал, но вместо того, чтобы воткнуться, отлетел от его груди, показывая, что под темной рясой было поддето что-то попрочнее кожи. Сам же длиннорясый попортил Эвелине штаны еще раз, пуская кровь и девушке. Его черненый топор будто жаждал крови, нанося товарищам рану за раной.