Завидев чужестранку в явном затруднении, паладин не стал мешкать и направился прямо к ней. Настигнув ее у доски объявлений, он дождался, когда она поднимет глаза, и заговорил:
— Не сочти за назойливость, почтенная мать, — Эмбрин обратился к ней словно к уважаемой матроне из родного села, даже не задумываясь о титулах и этикете, — Я вижу, твое чело омрачено печалью, — его высокопарный слог почему-то куда больше походил на реплики сказочных рыцарей из баек нянюшки Бетры, что он так любил слушать в детстве, чем на наставления по галантной речи, терпеливо преподанные благородным сэром Ульриком, пребывавшем в храме на излечении. Но говорил Эмбрин искренне, с открытым сердцем глядя прямо в глаза невольной собеседнице, — Могу ли облегчить твои тягости? Мое имя – Эмбрин из Хэрроудэйла, — запоздало представился он, положив руку на сердце и низко склонив голову.
Эмбрин, конечно, слышал о суровом Боге-калеке, вершащем правосудие без жалости и сомнений. Тот же сэр Ульрик с благоговением отзывался о Тире, как о покровителе всего ордена паладинов, несущего верховный суд во имя справедливости. Юный ученик никогда не перечил наставникам, но в его голове сформировался строгий, даже устрашающий облик однорукого рыжебородого великана с огромным мечом, восседающего во главе стола подле череды суровых рыцарей с каменными лицами, чуждыми жизни и веселья. Эмбрин не хотел бы стать таким. Но эта женщина... она тоже не была похожа на одного из них.