Сумерки богов | ходы игроков | СУМЕРКИ БОГОВ

Ристалище тонет в отбрасываемых умирающим днём глубоких тенях.
Грозовые тучи по-прежнему с фантастической скоростью несутся по небосводу, вызывая мрачное беспокойство своим хаотичным неистовым бегом.
Зрители единогласно молчат, осознавая упоительную торжественность наступающего момента. Застыли и почти не шевелятся, напоминая созданные безумным скульптором восковые фигуры.

На песке – всего лишь четверо чемпионов, выстроившихся в ряд напротив центральной трибуны. Неприступное каре гвардейцев раскрыто, развёрнуто в одну сплошную блистательную шеренгу. Трон Владыки пустует – сам Хан поднялся на пьедестал глашатаев, угрожающе возвышаясь над претендентами.
Сумерки искусно оттеняют могучий рельеф его почти античной фигуры, тёмный силуэт буравит смертных горящими неугасимым огнём воли глазами.
Позади Хана проступают бледными тенями и остальные.
Четыре имперских глашатая в разноцветных мантия стоят неподвижно, смиренно опустив головы. Никто из них больше не кричит, не распаляет толпу. Их время прошло, теперь слово предоставлено Великому Хану.
Виднеется чуть в стороне светлая и такая хрупкая на фоне незыблемого Вождя фигурка Лиенто Виссанти.

– Более сотни чемпионов несколько дней назад пришли на турнир. Почти все они теперь либо мертвы, либо вернулись домой с поражением и позором, – низкий утробный голос Хана разносится над песком. – Вас осталось лишь четверо. Лучших воителей своего поколения, доказавших себе и всему миру, что вам нет или практически нет равных в искусстве смертоубийства. Каждый из вас уже обрёл желанную славу, каждый из вас может обратиться к организаторам и получить больше золота, чем способен унести один человек. Для некоторых из вас, возможно, этот турнир уже завершился.
Северный ветер налетает свирепым порывом, развевая волосы и полы цветастых мантий. В нём – лёд, холод и лишающее воли к сопротивлению дыхание пустоты, что плещется неизменно по ту сторону грани.

– Никто не осудит тех из вас, кто решит отступить. Я предлагаю вам жизнь, предлагаю вам золото. Вы имеете право согласиться, раз и навсегда покинув арену прямо сейчас. Те из вас, кому достаточно этого – меня не волнуют. Меня интересуют другие, – мощный голос Хана гремит, в нём и вызов, и предложение. – Те, кто пришёл сюда не за золотом. Не за славой. Те, кто полон решимости идти до конца. Те, кто готов бросить вызов богам и вступить в игру, правила которой находятся далеко за пределами понимания смертных.
Наместник богов медленно поднимает руку и сжимает пальцы в кулак. Вспышка, лазурные искры – и сплошная стена холодного магического огня вырастает перед цепочкой замерших чемпионов.
Пламя мечется и колеблется, но не источает привычного жара, не обжигает.

– Много лет назад меня привели на эту арену. В цепях, безвольного и сломленного раба. Они не верили в меня, они не готовы были поставить на мою победу и ломаного гроша. Но я не собирался сдаваться. Я побеждал. Я возносился всё выше и выше – до тех пор, пока не разрушил собственные оковы. Я БРОСИЛ ВЫЗОВ САМОЗВАНЦУ НА ТРОНЕ И УНИЧТОЖИЛ ЕГО, – теперь Хан ревёт, и синий огонь, повинуясь, вздымается выше. – Они отняли у меня всё. Семью, дом, мой народ. Но я поднялся из бездны. Бросил вызов богам и занял по праву свой трон.

Тучи клубятся, их озаряют изнутри частые проблески чудовищных молний.
– Завтра на рассвете начнётся настоящий турнир. Переступив черту, – он кивком указывает на полыхающую магическую преграду. – Вы сожжёте все мосты, отрежете себе пути отступления. Каждый, кто осмелится пойти дальше – завтра умрёт. Наиболее достойного прикончу я лично. Сумерки Богов начинаются – миры сливаются воедино, в ожидании нового претендента. Отриньте страх, шагните вперёд, пройдите сквозь пламя. Либо убирайтесь вместе со своей честно заработанной чужими смертями наградой.

Какой восхитительный день.
И погода, стоит отдать должное, полностью ему соответствует.

Пока Хан толкал перед собравшимися чемпионами проникновенную речь, асшаит решил воспользоваться моментом и присмотреться к уцелевшим соперникам. Амазонка, с которой Бальтазар совсем недавно сражался плечом к плечу. Ещё одна представительница Аквитании, в отличие от соотечественников не проигравшая ни одного поединка и обладавшая весьма интересной способностью прятаться в тенях. И... Рыцарь Империи. По правде говоря, присутствие на арене последнего вызывало у немертвого смутное подобие раздражения. Впрочем, такая реакция была продиктована исключительно полнейшим непониманием и непринятием идеалов старого героя. А в воинском мастерстве сэра Генри, ровно как и мастерстве всех остальных, сомневаться не приходилась.

Тем временем, торжественное выступление властелина всего сущего, кажется, подошло к концу. Если отбросить маловажные детали и опустить биографические подробности в духе "Я побеждал, побеждал и снова побеждал... пока всех не победил", Хан предоставлял простой выбор. На одной чаше весов – жизнь, слава и богатство, на другой – верная смерть. Наместник богов не угрожал финалистам и даже не предупреждал их. Просто озвучивал очевидное. Пускай претенденты и доказали своё право называться величайшими душегубами современности, к тому что ждёт дальше они явно были не готовы. Бальтазар, являясь одним из лучших колдунов своей Родины (и следовательно – всего мира), понимал всю серьёзность ситуации. Близилось что-то очень тёмное, злое и невероятно грандиозное.

И это... просто... изумительно! Для Рыцаря Смерти выбора не существовало вовсе. С самого начала выходец из сумеречного края теней собирался идти до конца. Вестник гибели поступал так, сколько себя помнил. И ни разу не пожалел о содеянном.
Владыка мира или труп. Третьего не дано. Так или иначе, асшаит заберёт давно заслуженную награду. Он наконец-то обретёт вечный покой.

Не вымолвив ни слова, живой мертвец решительно прошёл сквозь стену огня. Жребий брошен.

Сцепив руки в замок за спиной, амазонка стояла навытяжку, расставив ноги по ширине плеч. Она решила и решилась. Или все-таки отчаялась? Иногда эти два слова так похожи... Но презрев советы и отринув страх, задавив решимостью печаль, она встала на песок в компании четверых, таких же, как она. Четверых… Из двух сотен, что были вначале.
Советовал Абдула, предостерегала Ирма, собственное внутренне чутье сопротивлялась, но она выступила вместе со всеми. Почему? Потому что весной вишни в цвету. Потому, что она должна оправдаться перед самой собой. Потому, что она должна донести до Хана слова того, кто подарил ей ростки жизни. А еще потому, что презрения она боялась больше смерти. И если бы она ушла сейчас, то, может быть, не праздные зрители, но она сама себя бы поедом ела за то, что остановилась у самого конца. Не вступила на дорогу, с которой нет возврата.
За что тогда умирали остальные? За то, чтобы она, ни разу не победившая, как трусливый заяц бежала, поджав хвост? Нет. Тысячу раз нет. Впереди – стена огня, а как известно, лучше всего родит земля на пепелище. Это ли не знак? Надо только сделать несколько шагов.
Это кажется так просто: сколько раз в день она делает их – тысячу, две, десять? А тут надо всего несколько. Так почему ей так боязно, почему она, поднявшая в молодости оружие на сестер, не готова переродиться или сгореть? Для родных она давно мертва – так пора или воскреснуть, или перестать ходить и смердеть и умереть по-настоящему.
Хан все говорил, а Куница смотрела на мрачное небо, которое, по обыкновению, безмолвствовало. Но вот прозвучали последние слова, и медлить было уже нельзя. Женщина оглянулась назад, выискивая на трибунах Ирму. Не нашла. И, вздохнув тяжело, пошла четкими шагами, как на параде, вперед, шепнув себе:
- Эх, двум смертям не бывать, а одной не миновать.

– Ох! – Приподняв шляпу Ями с интересом смотрит на небо, по которому торопливо бегут огромные грозовые тучи, озаряемые вспышками молний, кажется настолько увлеченная их хаотическим движением, что большая часть речи Хана проходит мимо её ушей – Kowai, kowai! Эта недостойная, просто дрожит от страха! Ой нет... это от холода... – Аквитанка громко чихает и шмыгает носом, зябко ёжась в своих странных одеждах, а затем осторожно протягивает руку к стене магического огня... чтобы разочаровано вздохнуть и повесить нос, обнаружив что он вовсе не греет.

– Бррр! Samui! – Шмыгнув носом ещё раз, темноволосая воительница вертит головой по сторонам и обнаружив что остальные претенденты подобно зрителям на трибунах, застыв на месте хранят торжественное молчание, удивленно чешет в затылке, сдвинув шляпу на нос, так что она едва не падает ей под ноги
– Эй, а чего все молчат? Такой момент, почтенный Хан подготовил такую речь... неужели никому нет ничего сказать в ответ? Ладно, давайте я начну! – Вернув шляпу на место и кашлянув в кулачок, Ями и правда открывает рот, словно для того чтобы что-то сказать... и замирает на месте, очевидно сообразив что не знает что именно. Приложив палец к губам, аквитанка недолго над чем-то размышляет, прежде чем просияв от радости открыть рот снова... и снова замереть на месте. Такая пантомима повторяется несколько раз, в течении примерно тридцати секунд, прежде чем следующая путями теней наконец махнув рукой пожимает плечами, дурашливо высунув язык
– Ладно, что-то ничего в голову не идет. Тут слишком холодно для того чтобы я думала! Ммм... – Ями задумчиво потирает подбородок, словно думая чтобы ещё сказать
– А вы знаете что в сумраке это место выглядит ещё страшнее? Повсюду призраки, а в небе огромная красная прореха похожая на рану. Kowai! – Вопреки сказанному, на лице прекрасной аквитанки играет беззаботная улыбка. Повернувшись к трибунам, она радостно машет им рукой, продемонстрировав уже привычный жест с выставленными пальцами, а затем снова поворачивается к стене пламени, к которой уже идут асшаит и амазонка. Вновь поправляет шляпу, но перед тем как тень вновь закрывает её глаза, Хан может уловить направленный на него взгляд девушки по имени "Тьма" – холодный и пронизывающий до костей, подобно дыханию пустоты
– Ну что же... начнем настоящий турнир, да?

Четыре фигуры стоят на песке арены. Руки сэра Генри лежат на рукояти упертого в песок топора. Скорее стискивают, нежели покоятся. Забрало опущено, лицо старого воина скрыто от посторонних глаз. Глаза же самого рыцаря, между тем, предавали внутренний разлад, бушевавший в его душе разъяренным штормом. Штормом, которому вторил своей леденящей пустотой северный ветер. Разлад этот не был вызван ни предложением Хана, ни словами Ями - аквитанской "принцессы" со странными манерами, ни даже появлением колдовского синего пламени, через которое каждому из них предстояло пройти. Буря в душе Генри родилась прошедшим вечером.

- Входите, входите. - Стареющий мужчина пропустил в небольшую комнату закутанного в черный плащ человека. С плаща этого, шляпы, даже с кончика носа позднего визитера капала вода - на улице лил пронизывающе-холодный дождь. Дождавшись пока гость сбросит с себя насквозь промокшую верхнюю одежду, Генри проводил его к небольшому остывающему очагу и учтиво придвинул одно из двух кресел. - Располагайтесь, сейчас я принесу вина. - Подкинув дров, мужчина отошел к небольшому столику и наполнил пару кубков. Вернувшись к своему гостю, он протянул ему один из них. Сев во второе кресло, Генри дождался пока его собеседник - неприметного вида мужчина средних лет - сделает пару глотков и, тщетно стараясь скрыть нетерпение в голосе, перешел к сути визита. - Итак, что вам удалось узнать? - Поздний гость был сыщиком, нанятым сэром Генри практически сразу после смерти Артура. Этот человек не был первым, к услугам которого прибег стареющий рыцарь. Кое-что он уже знал от дельцов со, скажем, более темной стороны Империи. Известные ему крохи информации, сколь бы сомнителен ни был их источник, и послужили отправной точкой для расследования заглянувшего к нему человека. Бывалый воин знал, что организатором убийства был сам Хан. Но зачем?

- Сэр Генри, хочу принести свои извинения за столь долгое отсутствие. Расследование оказалось весьма... непростым. Сразу скажу, результаты будут совсем не теми, которых вы ожидали. - Сделав еще один глоток из простого кубка, гость, понизив голос, продолжил. - Хан к смерти вашего подопечного оказался непричастен. На текущий момент мне известно следующее... - Дальнейший разговор, если можно так назвать монолог сыщика, изредка прерываемый скупыми вопросами, продолжался чуть больше часа и закончился звоном передаваемых из рук в руки монет и тихим сухим прощанием.

Последним звуком перед установившейся тишиной, если не считать прерывистого тяжелого дыхания, был шелест приземлившейся на каменный пол бумаги. Сгорбившаяся на полу фигура, зарывшаяся лицом в ладони, не обратила на это никакого внимания. Дурак. Дурак. Чертов старый глупец. Генри пронзил невидящим взглядом отнятые от головы руки. Руки запятнанные кровью человека, ставшего ему сыном. Почему? О, Боги, почему он не рассказал о том случае из своей молодости? Боялся осуждения Артура? Боялся рассказать о пятне на своей "безупречной" чести? Ты и твоя глупая честь убили Артура так же верно, как и кинжал, перерезавший ему горло в той грязной подворотне. Ты виноват не меньше, чем тот бандит - простой человек - один из тех, о чьем благе до последнего заботился молодой рыцарь. Какие мысли приходили в голову умирающему Артуру? Не пожалел ли он?.. Люди... Лицо Генри потемнело от гнева. Налившиеся кровью глаза вновь зарыскали по комнате в поисках хоть одной целой вещи, на которую можно выплеснуть свою незатихающую ярость. И не нашли. Узловатые, огрубевшие от частых тренировок руки бессильно упали на холодный пол. Люди не заслужили того, что хотел для них Артур. Эти люди, эти... животные заслуживают своей жалкой участи. Они заслуживают прозябать в тени безразличной Империи. Нет... нет. Они заслуживают только одного - мучительной смерти. Как и ублюдки, которых он считал братьями. Узколобые, зашоренные глупцы, не способные видеть дальше своего носа. Заносчивые, высокомерные властолюбивцы, почитающие себя выше остальных самим фактом своего благородного происхождения. Несколько золотых - небольшая цена за вовремя раздавшийся девичий крик, на который Артур не мог не отреагировать. Генри слишком хорошо знал своего подопечного. Тот поспешил бы на помощь, даже если бы знал о ловушке. Взгляд старого воина наконец обрел осмысленное выражение. Боги. Если они есть там, на небесах, и видят то, что сейчас происходит в его душе... они не допустят его победы на завтрашнем турнире. Они должны во что бы то ни стало остановить его. Иначе они станут следующими. Каждый получит то, что заслужил. Губы рыцаря скривились в горькой усмешке. Кодекс. Честь. Люди.

Старый рыцарь оторвал задумчивый взгляд от стремительно темнеющих небес. Ему было наплевать на торжественность момента. На пляшущее перед ним колдовское пламя. На золото. На собственную жизнь или смерть. И уж тем более было наплевать на Хана и на его предложение. Свой выбор он сделал вместе с первым шагом на пропитанные кровью пески арены. Сегодня он пришел сюда за смертью. Чужой смертью. Своей смертью. Вскинув топор на плечо, Генри молча сделал шаг сквозь магический огонь, сожалея лишь о том, что ему придется прожить еще один бессмысленный день.

Хан, скрестив руки на груди, с усмешкой наблюдает за претендентами с высоты пьедестала. Один за другим он проходят сквозь пламя – синий огонь не обжигает, лишь едва ощутимо щекочет, добавляя к ледяному дыханию потустороннего ветра фантомные прикосновения, обжигающие холодом изнутри.

Один за другим они преодолевают барьер – пока все без исключения не оказываются на другой стороне. И Хан ухмыляется, будто ничего иного и не ожидал ни от кого из присутствующих.
– Да будет так, – голос наместника гремит, разносится над ристалищем низким раскатистым эхом. – Сделанного уже не вернуть.

Сверху вниз он взирает с позиции превосходства на чемпионов.

Во взоре, обращённом на Бальтазара – злоба, презрение. Он будто бы говорит – ты зашёл далеко, посланник сумеречного края теней, но даже если все защитники жизни падут, то между тобой и троном Империи всё равно окажется по меньшей мере один действительно достойный противник. И Хан сделает всё возможное для того, чтобы мёртвые и впредь оставались там, где им по определению самое место.

Хан смотрит на Деяниру – и в этом взгляде непонимание, сдержанный интерес, мимолётная жалость. Будто он понимает и знает больше, чем стремиться показывать. Наместник по достоинству оценивает храбрость и безрассудство настолько далеко забравшейся амазонки – и, в то же время, будто способен прямо сейчас увидеть финал её персональной истории, сквозь истончающуюся с каждым мгновением временную завесу.

От сэра Генри ничего другого владыка не ожидает. Если рыцарь Империи пришёл на арену – рыцарь Империи пойдёт до конца. Ради себя, ради собственных целей, ради Империи. У него есть миллион причин для того, чтобы пройти сквозь синее пламя, и всего лишь один повод, чтобы вернуться обратно. Человеческая банальная трусость. И Генри, если поддастся ей, окажется не достоин своего высокого титула.
Если даже не в глазах окружающих, то, по крайней мере, в собственных.

И, наконец, смотрит на Ями. Его не пугает её упорство, не пугает хладнокровная немая угроза – владыка Империи пристально наблюдал за успехами аквитанки на протяжении всей её турнирной карьеры.
Он едва заметно кивает ей – дескать, остался всего один шаг.

И, развернувшись, направляется к трону.
– Твой звёздный час пробил, Виссанти, – бросает Лиенто уже на ходу. – Можешь приступать к проведению ритуала.

Первосвященница бесстрастно наблюдала за происходящим на арене. Речь Хана, знакомая ей до отвращения, не менялась уже множество веков. Мудрецы этого века ломают загадку над тайнами времени, и будут гадать ещё сотни и тысячи лет, но для неё оно будто остановилось навсегда. Боги заперли её в этом бесконечном цикле от одного турнира до следующего, словно в клетке. Неужели и сейчас нужно отбросить надежду изменить предначертанное?

Фраза Хана заставляет лицо девушки дернуться, словно от пощёчины. Закусив губу, она хлопает ресницами, будто бы пробуждаясь ото сна. Выходит на помост и простирает руки над ареной.
— Я тоже хочу сказать несколько слов напоследок, — она говорит негромко, но слова ухитряются долететь до каждого, будто Виссанти высекает эти слова у вас где-то внутри, — вы все сделали выбор пойти до конца. Пусть же то, что подтолкнуло вас к этому решению, позволит сделать верный выбор в дальнейшем. Боги улыбаются вам, претенденты,— продолжает она, словно за её спиной сияет солнце, а не сверкают молнии, — пусть же их благословение будет с вами до конца.Властью, данной мне Пантеоном, я взываю к Арене – проснись!

Руки Первосвященницы вскидываются вверх вместе с громовым раскатом в небе.
— Властью, данной мне Бессмертными, я взываю к Небу — проснись!

Воздух на арене начинает содрогаться, скручиваясь в вихри, возносящиеся столпами вверх к тучам. Поднимается ветер, и в вспышках молний начинают виднеться тени, слетающиеся на арену. Больше всего они знакомы Ями – их она видела, когда скрывалась в Сумраке арены. Теперь же, разорвав грань между мирами, остатки душ великих воинов рвутся на свой последний пир. Даже Бальтазару должно быть не по себе – это не смерть, естественное продолжение жизни, это Небытие в чистой форме, противное равно как живым, так и мёртвым.
— Властью, данной мне Заглянувшими в Бездну, я взываю к силе — проснись!

Молнии, словно мечи и копья, врезаются в арену. Изредка кажется, будто они и правда обретают форму клинков, во множестве вонзающихся в поле арены. В гимн богам вплетаются слова заклинания. Голос девушки становится всё громче. Белоснежную мантию рвёт поднявшийся ураган. Деянира чувствует, как что-то инородное вторгается в мир, прорывая завесу. Что-то противоестественное Природе, которую она знает. Генри же ощущает, словно сжимает его кто-то в тиски. Тяжелое чувство надвигающегося рока, предчувствие смерти.

Холодный свет разливается по арене, пробиваясь откуда-то из-под песка. Искры, которые падают на тени погибших сжигают их в невидимой вспышке, разгораясь при этом сильнее. На мгновение кажется, будто вся Арена – от песка до самых высоких трибун светится изнутри. Затем наваждение проходит и опускается гробовая тишина. Первосвященница опускает руки и ещё раз обращается к оставшимся.

— Арена ответила призыву, — скорее не объявляет, а констатирует как факт жрица, — пройдите этот путь до конца. Пусть начнутся бои!

И, резко развернувшись и не смотря ни на кого, она скрывается в рядах придворных.