[InHuman] Tales of Redlands | ходы игроков | Эпизод 28: Опасные условия

Предыдущий эпизод: ссылка

Дождь хлестал по лицу крупными, частыми каплями. Он был не холодный и не тёплый, какой порой бывает жарким летом, и, возможно, даже и не мокрый совсем. Блестящие тёмные капли падали на одежду, но практически не оставляли на ней следовю Желания прикрыться от него тоже не возникало - вода не попадала ни в глаза, ни в нос, ни в уши, и будто бы соскальзывала вдоль лба и щёк по такой удачной траектории, что можно бесконечно смотреть вверх и долго-долго размышлять о природе такого явления, и откуда, собственно, этот дождь льётся. Но там, вверху, была лишь непроглядная тьма, и ничего более.
Джон лежал, распластавшись на земле. С таким интенсивным ливнем он мог бы уже оказаться в центре грязной лужи, но земля под ним была удивительно суха и даже более того - не пачкала одежду, и вообще была как прогретый за ночь матрас поутру, когда становится зябко и не хочется отпускать этот оплот мягкости и тепла. Но нужно было вставать, как Хэнд вставал каждое утро, когда с охотой, а когда и без, но поднимался так или иначе. Зачем подниматься? Куда идти? Во всём этом, казалось, не было никакого смысла, и вяжущее чувство в правом боку словно лишний раз на это намекало. Музыканту даже не хотелось потрогать то, что он ожидал там увидеть - это было лишено смысла. Там, где он находился, набор ценностей имел совершенно иной.

Впереди какое-то здание со знакомыми очертаниями. Парень приблизился, неторопливо ступая по земле и всё ещё находясь в плену дождя, но нисколечко не намокая, и только тогда увидел парадный фасад "Боржча". Кабак, а, точнее, фасадная его часть, оторванная от основного массива, стояла посреди бескрайней пустоши. Рядом со входной дверью, под навесом, стоял человек, облокотившись о перила, и курил. Джон подошёл ближе, и тогда узнал в нём Эрнеста. Вот только сейчас он выглядел куда более реальным, чем в их первую встречу, и вид имел невероятно мрачный, несвойственно печальный. А сигарета в руках всё не кончалась.
Мужчина заметил музыканта, едва заметно кивнул и вновь вернулся к своему тоскливому созерцанию пустоты с задумчиво-сосредоточенным видом. Но не он был главной целью Джона, хотя какую-то роль выполнял. Возможно, должен был показать, что он здесь не просто так. За дверью его ждали.

Джон брел, пошатываясь, через черный дождь прямо ко входу в знакомый трактир. В его голове было тревожно пусто: апатия, пропитавшая мир вокруг, запускала свои липкие пальцы сквозь правый бок прямо в душу музыканта, и силы воли едва хватало, чтобы не поддаться ей, с головой окунаясь в эту тьму.
Подойдя ближе и узнав фигуру на пороге, Хэнд выдавил улыбку. Нечасто он был рад встрече с мертвецами, однако на этот раз случай оказался снисходителен, и негаснущий огонек сигареты, развеявший тьму, отогнал мрачную сонливость прочь, отодвинул – но не избавил брюнета от гнетущего чувства.
Написал? – приветствия казались лицемерными в этом сером мире. Не было здесь ни доброго дня, ни здравия – ничего, к чему так привыкли люди, что перестали замечать. Простой вопрос, продолжение давно прервавшегося разговора.
Однако долго ответа он не ждал – за этой дверью его действительно ожидали. Остаться с писателем, поболтать на крыльце о судьбе и смысле… Заманчиво, но ему нужно двигаться дальше, чтобы не потерять себя.

- А смысл? - вопрос, он же ответ, прозвучал так, как должен был прозвучать из уст того, кто уже давно переступил грань, за которой этот смысл искать уже нет никакой нужды.
Но тому, кто ещё не смирился с обречённостью до конца, было куда стремиться. И Джон открыл дверь, переступая порог кабака.
Во снах, бывало входишь куда-то и сразу проваливаешься. Многие в такие моменты просыпаются, остальные же немного погодя, но это всегда было концом, приводящему к радостному моменту пробуждения. И ты понимаешь, что это было лишь дурное сновидение.
Для Джона падение в омут сразу за порогом не стало концом - он упал, оступившись, погрузился в сухую воду, натёкшую, должно быть, из-за дождя, и тут же вынырнул с другой её стороны, становясь на ноги и на этот раз чётко ощущая под ними скрипучий половичный пол. Так скрипели полы в "Боржче" - по крайне мере, такими он их запомнил при жизни. И точно так же, как старался не запоминать запахов и окружающих лиц, в массе своей исполненных пороков как внутренних, так и проявляющихся внешне, он не видел их. Много столов, много фигур, но все они черны как ночные тени, и музыкант их даже не слышит. Не хочет слышать, ему это не нужно. И хотя среди некоторых теней проскальзывают знакомые светлые лики, он не останавливается, уверенно идя к стойке. Бориса там нет, но большая, крупная тень словно заменяет его или его брата. И заменяет неспроста - есть кого обслуживать. Вдоль стойки расселись несколько человек, и каждый из них по-своему знаком и близок Хэнду. Они равноудалены друг от друга, а стойка длинная, в разы длинее, чем та, что в реальности, и если подойти к одному и завести разговор, то едва ли другие услышат и даже обратят внимание. Но Хэнд видит чётко каждого из них.
В дальнем конце, на самом краешке, притаилась сухонькая фигура с острым носом и злобным взглядом. В её руках стопка, но она пуста, и человек выглядит расстроенным из-за этого. Но его руки уже не дрожат. Тем не менее, узнать Перкинса было несложно.
Чуть поближе фигура в помятой рубахе и жилетке что-то бормотала под нос. Озадаченная личность, с трудом понимающая, почему она здесь, но нисколько не возражающая, лишь любопытствующая, желающая узнать правду. И, если честно, Хэнду тоже хотелось бы узнать, что здесь делает радиоведущий Форд.
Но ближе всех располагалась персона, к которой Джон имел очень, очень много вопросов, особенно в свете последних событий. Событий, что остались где-то там, в мире живых, и который музыкант совершенно не чувствовал, был оторван от него. Нить, удерживаемая им при визитах в Изнанку, выскользнула из его рук, пока парень лежал без сознания, и затерялась в нитях дождя. Он здесь навечно, а потому есть ли смысл задавать какие-то вопросы? Эрнест предупредил его об этом перед входом сюда. Но он мог и ошибаться.
Джон узнавал эту шинель. Когда-то она была такая же как и у него, чёрная, старательно выкрашенная особым красителем, который ни одна химчистка не брала. Но о своей Джон заботился, чистил, а хозяин этой находил особый лоск в том, как скапливается гыль на ткани, создавая на ней небрежные серые пятна, словно придавая камуфляжную раскраску. Когда-то они неплохо смотрелись на одной сцене, оба в чёином. Когда-то они всё так же неплохо смотрелись в шинелях разного цвета на улице. А потом к грязным разводам пристали пятна крови, и их уже было не отмыть. Вот только жизнь революционера закончилась не так, как он того хотел. И закончилась ли? Это и многое другое Хэнд мог бы спросить прямо сейчас у Майнера, сидевшего ближе всех к нему, повёрнутый спиной и будто бы не желающий ни с кем разговаривать. Как же давно это было...

-Клаус, - Джон скользнул на соседний высокий стул, будто они расстались лишь вчера, и вот он опять увидел своего друга в баре. Впрочем, друга ли?
Он не стал ничего заказывать: это место было лишь искусной декорацией, которые ставили в театре перед постановкой новой сцены. Какой толк в алкоголе, если он не способен разогреть в жилах кровь, а в душе – разжечь пожар? Когда-то Хэнд слышал старую историю о пиратском проклятье… Или это были рыцари? Кто такие, эти пираты?
-Что с нами случилось, Майер? Что с тобой произошло? – музыкант просто говорил то, что приходило первым в голову. Вся обстановка вокруг пропиталась этой серой апатией, однако только сейчас, усевшись на краю стула, он что-то почувствовал. Болезненный укол внутри, не со стороны бока – там вовсе ничего не чувствовалось – а где-то глубже. Обида? Неверие? Может, это просто отголосок, пришедший извне? Брюнет почувствовал, как сжимаются кулаки, а на глазах закипают злые слезы. Впрочем, злые ли? Или это застарелая печаль показывает свое лицо, такое бессильное и знакомое?

Майнер отворачивал лицо по мере того, как Джон приближался, но когда тот присел рядом, то вынужден был повернуться обратно. В конце концов, куда бежать и от кого, когда бежать уже некуда?
- А ты разве не видишь? Мы ввязались в схватку, которая оказалась нам не по зубам. И вот теперь мы здесь. - мужчина потеребил пустую стопку с молчаливым, но нескрываемым желанием, чтобы она оказалась полной, но был раздосадован отсутствием своей власти над этим, - Много нас тут таких. Но, в отличие от многих, я сражался за правое дело. И вот, что я получил. Ничего.
Это был Майнер, тот самый, каким запомнил его Джон, и никак иначе. Но это же и удручало, потому что мужчина, похоже, поверил в собственную пропаганду. Он уже не был лидером, но она вела его, вела туда, куда всегда приводит при достаточном рвении, и вот где всё закончилось. Но реальность Хэнда не знала ничего такого, где имело бы место подобное, а значит Клаус был не тот, хотя и тот. Но как уяснить это для себя, как уложить в голове?
- И нас в это дело втянул. - скрипучий голос Перкинса, несмотря на удалённость, был слышен очень хорошо.
- Я всё сделал правильно. - прорычал Майнер и пристукнул кулаком по столу, - И если бы мне дали второй шанс, я бы сделал это снова. Но лучше.
Внимание Джона привлекла особа из зала. Когда стало ясно, что она разительно отличается от всех окружающих её теней прежде всего своим чётким и хорошо различимым образом, он уже не мог просто так отвернуться. Она сидела за столиком в чём-то, не похожем один из предметов мебели "Боржча". Кресло... с колёсами?
- Джон. - Клаус вдруг развернулся к Хэнду целиком и ухватил его за рукав, - Джон, приятель, давай сыграем. Встряхнём скуку, как в старые добрые, а?
Казалось, просьба прозвучала с из тех времён, когда была способна действительно всколыхнуть душу и исполниться энергии для великих свершений на поприще музыки. Возможно, так бы оно и было, если бы не обстановка, если бы не та женщина в зале. Может, последняя подождёт, ведь он на кону просьба одного из лучших друзей. Но аккуратные дырки в грудной части шинели революционера, словно проковырянные пальцем, а на самом деле проделанные пулями солдат, защищавших невинно убитого командира, намекали на то, что всё это уже не имеет смысла.

-Дурак ты, Майнер, и даже могила тебя не исправила, - Джон легко похлопал друга по щеке. Старый жест, когда-то такой привычный, теперь отдавал холодом в кончиках пальцев, но это было не главное: беззлобная насмешка в голосе добавила каплю тепла в этот пронизанный взаимными упреками разговор. Найдя его взгляд, музыкант несколько секунд всматривался в знакомое лицо, будто ища подтверждение чему-то – а затем широко улыбнулся:
-И только по ту сторону ты наконец решил вернуться. Что ж, - склонив голову, брюнет осмотрел этот бар, так старающийся походить на «Боржч». Там, где была сцена, должны были быть и инструменты, и почему-то сейчас он был уверен – при желании он мог бы достать здесь даже пропавшую гитару, не говоря уж о всем остальном. Осталось найти ступеньки…
И тут его взгляд зацепился за силуэт девушки. Все в ней – и резкость, и кажущаяся чужеродность, и даже этот странный стул с колесами – так и кричало о неправильности – и возможных ответах.
-Может, представишься? – спросил он с нажимом, но без агрессии в голосе.

И вот он стоит в самой кромки столика. Сам не заметил, как подошёл - а подошёл ли, или его притянуло неведомой силой? Скорее, второе, коль скоро уже и стул позади него стоит, приглашая присесть. Но тут и без приглашения понятно, ибо этикет джентльмена, кажется, имеет свойство сохраняться и во времени, и в бытие... и в небытие. В конце концов, та, что сидела напротив, едва ли когда-нибудь встанет со своего сиденья. Джон не ошибся - это действительно было креслом-каталкой для инвалидов.
- Лиллит. - девушка потупила взор, словно почувствовала себя виноватой от такой постановки вопроса, сняла очки и принялась робко вытирать линзы краешком полосатого шарфа, - Но ты меня, наверное, не знаешь. Никто не знает. И, наверное, это хорошо. Прости.
Длинные чёрные волосы. Не красные. Инвалид, не способная ходить. Не то, что бегать как в ту ночь по мемориалу. Почему Хэнд ловил себя на мысли сейчас, что пытается сравнивать эту девушку с персоной, которую обыскался комиссар Уотсон? Может, потому, что находил что-то общее в чертах лица, которые тогда даже и шанса не имел толком рассмотреть, а сейчас будто бы припоминал как лицо любимой подруги, на какое любовался часами и запомнил все морщинки, складочки и даже расположение родинок?
- Я не умею разговаривать с людьми, и на вопросы отвечать тоже. Мне кажется, я вообще ничего не могу делать хорошо. Когда-то мне хотелось стараться, несмотря на плохой результат, но получалось всё хуже и хуже, и... если ты здесь, чтобы обвинить меня, то ты имеешь право это делать.

-Ну, мне кажется, мы уже неплохо болтаем, - мелодичный голос музыканта перестал быть напряженным, а сам он присел на так удачно стоящий стул: не стоило и без того неуверенную девушку отвлекать такими мелочами, а говорить на одном уровне было куда удобнее.
-И здесь я уж точно не для того, чтобы кого-то обвинять. Можешь считать меня заложником обстоятельств, - замысловатое движение пальцев, будто он выхватил последние два слова из воздуха, прежде чем сказать, приковало к себе ее взгляд.
-Раз уж мы теперь так хорошо знакомы, позволь представиться – Джон Хэнд, - легкое движение рукой, кивок головой, словно церемонный поклон в непринужденной манере.
-Музыкант, поэт и, видимо, теперь посетитель этого бара, - он кивнул куда-то назад, туда, где еще недавно находились знакомые лица.
-Понимаю, не пристало даме при первой встрече задавать такие вопросы, но все же я сгораю от нетерпения узнать – зачем все это? Зачем ты меня сюда позвала?
Джон спрашивал – а сам вглядывался в черты девушки. Почему она выглядит так знакомо? Может, он уже ее где-то видел?

- Если бы я знала. - ответ девушки был несколько неожиданным, хотя и произнесла она его с изрядной долей спокойствия, но затем сама же поёжилась, будто бы только что всё-таки прониклась странностью ситуации, - Ты сам сюда пришёл. Это твоё место. Но тебя здесь быть не должно.
Джон буквально кожей ощутил, как внимание всех теней в зале начало обращаться к нему, словно над его головой загорелась лампочка с призывной надписью "Посмотрите на меня!", но явно недобрым подтекстом. Однако, привыкший к вниманию эфемерных сущность ещё в бытность свою живым, музыкант даже не дёрнулся - сейчас он чувствовал себя в безопасности как никогда, потому что... потому что никто уже ничего не мог ему сделать, и всё это было лишено смысла. Зачем бороться, зачем пугаться, зачем делать что-то, когда ты уже дошёл до конца? Но почему он задаёт себе такие вопросы?
- И всё-таки ты здесь, значит, в этом есть какой-то смысл. - неизвестно, прочла ли она его мысли по выражению лица или как-то ещё, но девушка продолжила говорить так, словно развивала внутренние думы музыканта, - Я думала, что действительности не пересекаются, но это не так. Они связаны друг с другом слишком тесно, чтобы никак не влиять. Наверное, потому, что их собрали с массой допущений, огромным количеством неточностей. Человек несовершенен, ему не под силу сделать что-то столь глобальное как целый мир без изъянов, даже если он целеустремлённо пытается их избежать.
Майнер вышел на сцену, держа в руках гитару, словно осбирался затеять сольный блюзовый концерт. Часть внимания зала обратилась к нему, но лишь малая. Поначалу Джону почудилось, что покойный революционер держит в руках его гитару, но на поверку та оказалась слишком новой, будто из сна - пожалуй, такой она и была. Настоящая до сих пор в лапах вора. Имеет ли это важность? Почему ты задаёшь вопросы, человек? Разве ты не смирился?
- Не знаю, как тебе это объяснить, Джон, но тебе лучше просто принять это на веру. - девушка обречённо закрыла лицо руками и тяжело вздохнула, - Я не... Я не умею объяснять, я не знаю, это слишком сложно, не могу подобрать подходящих слов. Слишком запутано, слишком сложно, я... устала. Но я не могу сдаться. Ты должен понять, Джон, это важно. Она хочет всё исправить. Она же хочет всё разрушить. Она разделила себя, свою сущность, чтобы одна делала добро, а вторая не допускала ошибок. Но ей помешали, не дали. Настоящие хозяева, те, кто дал ей такую возможность, они решили всё забрать снова, не дожидаясь окончания. И другие люди, они были хорошие, но они... всё испортили. Я испортила...
- Не могу играть так больше! - дребезг разбивающейся об пол гитары резанул не только по ушам, но и по сердцу, когда взбесившийся Клаус соскочил со сцены и приставным шагом направился к столику Хэнда и его собеседницы, угрожающе сжимая кулаки, - Это всё из-за тебя! Ты виновата во всём этом дерьме!
Массив теней за ближайшими столиками страшно загудел и ринулся к Майнеру, тёмной лавиной тесня его со всех сторон. За какие-то несколько секунд мужчина погряз в этой смеси нефтяных лиц и силуэтов, да так и исчез. И это, кажется, было нормально, потому как девушка никак не отреагировала на произошедшее, даже напротив, немного успокоилась. А через несколько секунд Хэнд снова мог наблюдать согбенную фигуру на стуле у барной стойки - то же грязное пальто, берет и профиль разочаровавшегося в жизни человека. Замкнутый круг, никакой надежды на изменение. Что здесь происходит? А что должно происходить, если не это? Когда ты перестанешь бороться?
- Кажется, я знаю, откуда ты. - девушка теперь выглядела куда спокойнее, и, кажется, на её лице появилась тень улыбки, какой-то надежды, - Та самая действительность, в которой всё хорошо. Она говорила, что всё так будет. Ты ведь оттуда, да? Но тогда почему ты тут? Что-то произошло? Грант, он жив? А люди, солдаты? Джек с радио?
Послышался мерзкий смешок со стойки. Снова Майнер, и сейчас он выглядел в самом отвратительном свете, в каком Хэнд никогда его даже и представить не мог.
- Да, я убил этого ублюдка. Мерзкий тиран. Собаке собачья смерть.
Но брюнетку это нисколько не беспокоило. Музыкант узрел живой интерес а её глазах, исполненный зреющей надежды, и они были обращены к нему. И покуда на языке вертелся очевиднейший ответ на все заданные вопросы, сердце наполнялось... надеждой? Кого ты слушаешь человек? Неужели ты думаешь, что сможешь всё исправить? Неужели жизнь ничему тебя не научила? Прекрати, довольно.

Стараясь не обращать внимание на лезущие в голову чужие мысли, так пренебрежительно – удивительно, как несуществующий голос мог звучать пренебрежительно – называющие его «человеком», Джон слегка кивнул.
-Прежде чем я начну тебе стоит кое-что обо мне узнать. Видишь эти тени? Вот и я их тоже видел, на свою голову ища по их следам разгадку происходящего в нашем городе. Потому в моем рассказе может оказаться кое-что не совсем привычное для обывателя, я бы даже сказал мистическое, - вспомнил он странное слово то ли из разговоров с Генри, то ли из старых книг.
-Но, если быть совсем кратким – Редволт выстоял, мы победили в войне, Грант по-прежнему у власти, и земли понемногу начали восстанавливаться. Предстоит еще много работы, в том числе для таких как я, но еще одной войне не бывать, - он коротко взглянул в ту сторону, где застрял его давний товарищ. А впрочем, он ли это?
-С Джеком я расстался буквально сегодня вечером – бедняга сломал голову, пытаясь разобраться в том, что происходит. Впрочем, похоже, ты сама знаешь куда больше и его, и меня. Расскажи мне, что сможешь, а дальше… Я что-нибудь придумаю.

Улыбка на лице девушки стала ещё выразительнее. Хэнд давно не видел, чтобы кто-то был настолько исполнен тихого счастья - наверное, ближе всех был бы момент, в котором мать узнаёт, что её сын, считавшийся погибшим на войне, только что приехал из госпиталя с дальнего кордона.
- Знаю. - но улыбка эта была недолгой, и Лили снова помрачнела, - Знаю, но я сделать уже ничего не могу. Да и не сказать, что раньше могла. Но если удастся всё-таки помочь теперь, то...

...Эта действительность не та, которой должно быть. В хорошем смысле, стоит полагать. Некоторые вещи были "исправлены". Некоторые трагические события были предотвращены, но дорогой ценой. Тех, кто должен был умереть, смерть миновала, но они даже не узнают об этом. Несбыточное желание, посещающее каждого, столкнувшегося с неотвратимыми последствиями своих или чужих действий, мечта о том, чтобы "пережить злосчастный момент заново, и сделать всё иначе", сбылось. Увы, сбылось не как чудо, что происходит просто так и полностью согласуется с желанием чаявшего. Согласованное с законами этого мира, следовавшее непостижимым правилам, оно было сродни чудо, но таковым не являлось, и потому не прошло бесследно. Слишком много погрешностей, и каждая из них - не просто помарка на листе бумаги, которой можно пренебречь, но чья-то исковерканная судьба, чьё-то незаметно отнятое будущее, оставшееся в прошлом. И как будто этого мало для осквернения одного маленького желания всё исправить, лишь в самый последний момент становится понятно, что, какая бы действительность не получилась в итоге всех манипуляций, она в итоге не твоя. Каждая манипуляция задаёт новый виток, новую плоскость, вдоль которой струится ход времени и истории. Но то, что отсекается, не исчезает бесследно. Оно копится где-то, собирается в густую тучу отходов, но надо понимать, что это не просто мусор. Это чьи-то жизни, чьё-то прошлое и будущее, которому не суждено было сбыться, чьё-то беспросветное, вечное, но лишённое смысла настоящее в отрыве от действительности, отведённой кому-то другому, но не им. Потому что они не укладывались в идеальную картинку нового мира. Кусочки некогда огромной мозаики, которую разобрали и, использовав лишь отдельные части, сделали нечто менее масштабное, а лишнее выбросили. И они всё ещё помнят о том, что являли собой. Дай им шанс - и они вернутся, дабы вновь собраться в единое целое. Новая картина будет разрушена, но и старая не вернётся в былой красе. Это будет что-то другое, ещё более ужасное, чем было до того, как это попытались исправить. Нельзя из разбитого горшка вновь сделать целый...

- Всё должно было быть хорошо.Но что-то пошло не так. Она должна была всё исправить, отбросив ту сущность, что мешала ей в этом, запереть там, откуда нет выхода. Для меня, для всех. Но, видимо, что-то или кто-то пробило брешь, и это рвётся сюда, в твой мир, чтобы... не знаю, поквитаться за то, как с нею обошлись, или просто поступить согласно своей природе, но, так или иначе, она уничтожит всё, ради чего было положено столько трудов.
Лиллит устало опустила голову. Её руки бессвязно двигались, словно пытаясь взять какой-то предмет с колен, но там ничего не было. Должно быть, механическая память о чём-то, что всегда было рядом, может, о ручном питомце или любимой игрушке.
- Та женщина с красными волосами. Она вновь пытается всё исправить. Она ищет ключевую ошибку, из-за которой твоя действительность подвергается опасности. - наконец проговорила она после долгой паузы, но уже более уверенным голосом, - Вот только она уже ничего сделать не в силах. Она устала. А та, другая, другая сущность её - она всё разрушит, если останется связующий канал между её миром и тем, в который она вторгается. Что-то держит эту связь, какой-то посредник, сообщающийся с прошлым. Прошлым, которого не было.
- О, братец, ты хорошо знаешь этого человека. И я знаю. - вновь подал голос Майнер, - Если бы я мог, убил бы его ещё раз. И ещё раз. И ещё. И так до тех пор, пока он не сдохнет окончательно. В нём вся проблема, дружище.
Неприятное чувство кольнуло Джона, причём независимое от его собственного отношения к этому. Слишком абсурдно, чтобы политика была тут при чём-то... нет, слишком глупо. Клауса слушать было нельзя, ни тогда, ни сейчас.
- Она не отпускает меня. - послышался голос из окружавшей музыканта тьмы, который он слышал единожды, но хорошо запомнил его тогда, в ночь возле мемориала, - Ронда слишком далеко зашла. Возможно, проблема в ней.
- Уотсон копает не туда. И он точно докопается. Его нужно остановить. - Перкинс, пытающийся унять дрожь в руках, звучал убедительнее, чем когда-либо, - Всегда был не от мира сего. Он и есть проблема.
- Либо надо продолжать идти прежним курсом. - безликая, но тоже какая-то знакомая фигура в обступающей музыканта тьме, - Довести дело до конца, младший. Чем больше она пытается всё исправить, чем больше хаоса порождает. Найди и останови её. Любой ценой.
- Ты продолжаешь бороться? Тогда борись до конца, человек. Борись так, как умеешь, ибо я знаю, ЧТО ты умеешь. Борись и не сдавайся. И тогда всё будет хорошо. Я обещаю.
Слишком много голосов. Они все перемешались в голове, хотя и были различимы каждый в отдельности, но оттого, что сознание пыталось распознать суть и посыл каждого одновременно, начинала болеть голова. Голова и... в боку закололо так, словно оттуда через проделанную старухой дырку пытались вытянуть все внутренние органы.
- Ты ещё здесь, Джон? - взгляд Лилли становился беспокойнее с каждой секундой, наблюдающий, как музыканта терзают окутавшие его со всех сторон тёмные сущности, - Тебе ведь здесь не место? Ты ещё жив?
Дождь начался незаметно, но вот он уже льёт как из ведра, и музыкант вновь промок до нитки. Вода вязкая, словно старое машинное масло, и такая же чёрная. Но сейчас мужчина будто бы понимает, почему она такая. Это не вода - это действительность. Потоки времени, наслоенные друг на друга так, что стали видимыми глазу и ощутимы телом. И все эти люди, эти образы - они должны быть, но им не дали. А теперь, кажется, не станет его самого. Что делать? Просить о помощи или же дать Изнанке себя поглотить? Увидеть мир таким, каким он должен быть в действительности, той самой, настоящей. Или же выручить ту крупицу хорошего, ради чего было положено столько жертв? Но что бы ты ни выбрал, это не имеет смысла.

На секунду Джон замер – и мир вокруг, будто передразнивая музыканта, сам замедлил свой ход, остановил поток бурлящих судеб, затихли непрошенные советы и потусторонние угрозы. Он машинально встал, проводя рукой по волосам, и взглянул на сидящую девушку сверху вниз. Возможно, она действительно больше не могла ничего сделать, но кое-что изменить все же успела. Она дала шанс, возможность ему сделать выбор, пока не стало слишком поздно, пока не их не затопило в этом черном море.
Хэнд безучастно огляделся вокруг, выхватывая взглядом собравшихся здесь: его окатило волной какого-то равнодушия. Не предсмертной апатии, скорее бесстрастность наблюдателя, абстрагировавшегося от этой суеты, от вечных вопросов «А что, если?..» и наконец взглянувшего на все со стороны. Однако несмотря на холодную голову воображение работало на полную, живо рисуя картины: вот та самая красноволосая, что после стольких неудач наконец смогла сделать хоть что-то правильно. Что она чувствовала, глядя на этот беспечный уголок реальности? Гордость? Удовлетворение? Почему-то брюнету казалось, что ее чувства больше походили на радость матери, наблюдающей за своим ребенком. А на что пойдет мать, чтобы защитить свое дитя?
Сейчас Джону не было абсолютно никакого дела до тех судеб, что никогда не появились из-за решения силы, с которой он уже успел вскользь столкнуться, так же как горожанам не было дела до того, что видел он. Все эти решения… Хэнда почти пробрало на смех от их наивности. Неужели они до сих пор не поняли? Неужели они действительно думают, что все это имеет значение?
Нет, это определенно было забавно, ведь из всего сказанного разумную мысль произнес лишь бесплотный голос: нужно бороться. Он не знал ту, что начала все это, не знал ошибок, которые она успела совершить, но одно он знал точно: он любил эту жизнь. Любил Марго с ее проблемным семейством, питал непередаваемую нежность к Габи, этой дикой розе с низов, не представлял себе творчества без участия в нем Лауры, искренне уважал Уотсона… Перечислять можно было долго, однако все это вело к одной мысли: он должен придумать, как защитить свой уголок от разрушительного влияния, как не дать всему этому смешаться. Он не представлял, к чему может привести подобное, да и не хотел об этом думать, однако сейчас его это не пугало. Быть может потом он просидит целую бессонную ночь в обнимку с бутылкой, пытаясь это представить, однако сейчас, не переставая буравить брюнетку тяжелым взглядом, он произнес:
-Я знаю, что хочу сделать.
Именно так. Не «должен» или «обязан», никаких попыток прикрыться моралью или еще какой навязанной системой, только кристальная честность перед собой.

- То же, что и я когда-то. - произнесла девушка таким тоном и образом, словно ждала именно этих слов, но это не вызвало подозрительного напряжения у мужчины, а, напротив, лишь упрочило решительность, - Но у тебя получится. Главное, никогда не сдавайся. И тогда всё будет хорошо.
- И ты...

- Не должен...

- Оказаться...

...здесь...

...снова...

...И тьма окутала Хэнда. Как всегда, влажная и липкая, она вытекала из Изнанки, окутывала с ног до головы и пыталась затянуть в своё жерло, впиваясь в кожу и разрезая её дрожащими струями всепронизывающего дождя. Течение времён и событий, иссечённое швами, наложенными незримым благодетелем - теперь, когда музыкант понимал, что они есть, это уже не казалось чем-то страшным, непонятным. Он словно ощущал в себе силы взаимодействовать с ними, и хотя они не были в его власти, он будто бы тоже переставал слепо повиноваться их течению. Но этого было недостаточно - Изнанка поглотила бы его всё равно, но только чьим-то волевым усилием тело, а, может быть, душа парня не просто держалась на плаву, но рвалась наверх, туда, где грезился выход.

...всё...

...будет...

...хорошо...

Хэнд открыл глаза. Белый свет. Ну всё, теперь он окончательно умер и попал... ан нет, это всего лишь потолочная побелка. Довольно непривычно ощущать себя в постели, лежа, вытянувшись как струна и накрытым пледом под самый подбородок. Тем не менее, спустя несколько секунд музыкант начинает всё больше и больше находить это положение выгодным, и особенно плед - ему начинает становиться холодно, аж до дрожи в зубах, так что ещё чуть-чуть, и он будет мечтать о втором слое, а лучше сраху пуховое одеяло и грелку с горячей водой под живот. Живот, что как каменный, и в правой части неприятно саднит. Пожалуй, не лучшее время, чтобы ворочаться.
Но вот челюсть отстукивает свою первую дробь, и парень понимает, что всё, что его сейчас окружает, что он чувствует и имеет - это реально. Реальнее некуда, потому что в очертаниях комнаты угадывается гостиная Уотсона, где он разглядывал старые вещи и фотографии намедни. Вон большое фото в рамке, где парень пытался высмотреть лицо молодого (относительно) доктора, вон большие часы, а вон и сам комиссар. Да не один, а в компании ещё пары людей, лица которых пока что не рассмотреть - ракурс не тот - но едва ли это кто-то неуместный. Генри был во врачебном фартуке, и едва ли он только что ставил кому-то очередную пломбу или рвал зуб. Покалывание в боку усилилось, но терпимо. Казалось, будто какая-то ушлая рукодельница попрактиковалась в художественной вышивке на коже под его правыми рёбрами. Ну да, конечно же!
Мысль о том, что он вновь дома, в реальном мире, где всё понятно и знакомо, не могла не вызвать улыбки. И пришла она не одна, а вместе с комиссаром и людьми, заметившими его пробуждение.
- Он приходит в себя.
Певым делом над телом Хэнда нависла фигура доктора. Он предупредительно положил руку парню на плечо, давая знать, что тому не стоит сейчас шевелиться, но это было и так очевидно. А затем Джон увидел Лауру, и как-то вдруг перехотелось лежать смирно просто так. Лица у всех были очень, очень обеспокоенные. Но не злые. Живые, настоящие люди. Друзья.
- Добро пожаловать обратно, мой мальчик. - отеческой заботой в этой реплике Уотсона и не пахло, только сухой профессионализм, но, так или иначе, благожелательный, - У меня к тебе будет ещё очень много вопросов, но сейчас побереги силы и лучше помолчи и не шевелись. В тебе сейчас физраствора больше, чем в нас крови вместе взятых, и всё это рискует вылиться через дырку в печени, если хоть один шов сейчас разойдётся.
Только сейчас Джон обратил внимание на капельницу над головой и идущую от неё трубочку к своей руке, единственной части тела, что, помимо головы, выглядывала наружу.
- Он выживет? - спросила Лаура, озадаченно шаря взглядом по пледу, словно пытаясь разглядеть сквозь него тело Хэнда.
- Возможно. Но шансов будет куда больше, если сделать переливание крови. Увы, мы не...
- Я готова пожертвовать сколько угодно.
- Увы, мисс Палмер, мы не знаем, какая у вас обоих группа и резус, и определить мы это в ближайшее время не сможем. Моя с вероятностью девять из десяти не подойдёт, слишком редкая. А одним физраствором и глюкозой сыт не будешь. К тому же, самый главный орган Джона, ответственный за выработку новой крови, печень, сейчас отнюдь не в лучшей форме. Мягко говоря.
- Угораздило же... - женщина сокрушённо покачала головой.
- Я и сам хочу о многом его расспросить, но, пожалуй, не сейчас, попозже. - Уотсон приподнял край пледа, чтобы заглянуть туда на несколько секунд, - Тампон пока менять не надо. Впрочем, я не удивлён, из тебя столько крови вылилось.
Впрочем, Хэнд чувствовал себя способным как минимум на одну непродолжительную беседу. Кто бы там что ни говорил про его печёнку и кровопотерю, а он действительно был жив, пусть и не здоров, и это само по себе внушало оптимизм.

Джон медленно приходил в сознание, пока его тело изо всех сил и ресурсов пыталось восстановить хотя бы часть потерянной жидкости. Судя по тому, что он сейчас чувствовал, до успеха было далеко, но тем не менее оно справлялось. По крайней мере он мог дышать и, похоже, даже говорить.
-Лаура… - с его губ сорвалось имя девушки. Почему-то загруженному борьбой с раной мозгу никак не удавалось связать два факта воедино – его неожиданный визит к семье Родригез и присутствие здесь бывшей ударницы его группы. Догадки были, но лучше бы спросить наверняка.
-Это ты меня нашла?
Почему-то у него в голове сразу возникла картина, как бледная как смерть Лаура стоит над его распростертым телом, а где-то позади нее виднеется приближающийся силуэт врача. Присутствию Уотсона он был рад, но не удивился – уж слишком часто военный врач вытаскивал его с той стороны.
-Что произошло?
Конечно же Хэнд имел в виду тот промежуток ночи в этом мире, который он уже не застал. Похоже, на некоторое время реальность действительно потеряла музыканта, и теперь ему стоило больших усилий оставаться на плаву – однако это того стоило. Было ощущение, что стоило.

Услышав своё имя, Лаура улыбнулась, но, наверное, сделала это больше потому, что расценила поданный голос как добрый признак самочувствия больного. Или всё-таки действительно была рада услышать своё имя одним из первых слов Джона после пробуждения, но, если честно, разбираться в этом вопросе даже мысленно не хотелось. Такая квадратная голова у Джона была только с похмелья, но тут причина, увы, была несколько серьёзнее. И, тем не менее, кризис остался далеко позади, и эта пора пришлась на то время, пока музыкант лежал в отключке, а сейчас ему надо только переждать, перетерпеть и о многом, очень многом подумать.
- Если бы. Я не шарюсь по тем злачным местам, где и ты, иначе бы лежала сейчас рядом. - в голосе не слышалось ни капли укора, а колкость явилась лишь признаком ставшего оптимистичным настроя, - Тебя нашёл Курт. Кстати, ещё можешь успеть сказать ему спасибо, пока он не сбежал. То-то смотрю, всё порывается.
Девушка отошла чуть в сторону, и тогда Джон увидел за нею того самого паренька, нового музыканта Лауры, что сидел в противоположной части комнаты на стуле, и будто бы не хотел принимать участия во всём собрании. При этом вид у него был очень тревожный, беспокойный, но Хэнд сразу отметил - тот разделяет радость присутствующих, однако, чем-то сильно терзаем, и это едва ли связано с фактом спасения. Но на последнем всё-таки стоило заострить внимание.
- Я мог бы поразиться с недальновидности и дилетантского подхода современной молодёжи к вопросам, касающихся оказания первой помощи. Тащить истекающего кровью через половину Рэдволта - это надо либо садистом быть, либо дураком, каких свет не видывал. - заявил Уотсон, но его возмущения уже давно утихли, так что он просто констатировал факт, - Хорошо, что его остановили патрульные, и им хватило ума не начать разборки на месте, почему этот молодой человек несёт в ночи окровавленное тело, а сразу доставить и его, и тело к ближайшему врачу, а по совместительству ещё и комиссару, дабы сразу решить обе проблемы.
Курт скуксился ещё сильнее, спрятал лицо в ладонях, осознавая стыд за совершённые глупости, но создавалось такое чувство, будто он молча раскаивается в куда большем количестве "преступлений", нежели это.
- Очевидно, что с тобой случилось проникающее ножевое ранение в печень Что касается всего остального, то тебе виднее, кто и почему. - комиссар сделал паузу и вздохнул, - Надеюсь, оно того стоило.
- Я тоже знаю, кто его ранил. - подал голос парнишка.
- Твои показания выслушаем позже. А сейчас... - Генри вопрошающе посмотрел на Хэнда, - Не думаю, что спокойная беседа навредит тебе, да и тебе наверняка есть что рассказать.

Да уж, такого поворота он точно не ожидал. Даже ослабленный, Джон смог выдавить из себя ироничный смешок: красивая сказка о том, как Лаура в роли ангела-хранителя спасла его от неминуемой смерти разбилась вдребезги о суровую реальность, в которой он был обязан своим спасением этому недотепе и госпоже удаче. Хэнд хотел верить, что последняя не отвернется от него в такой сложный период – теперь ему понадобится любая помощь.
-Я… - начал было музыкант, и осекся. Оглядев внимательные лица, ощутив прикованные к нему взгляды он неожиданно почувствовал, что события, отпечатавшиеся в памяти, кажутся бредом больного. А Уотсон? Что старый вояка подумает, когда узнает, что брюнета пырнули ножом прямо во время его неофициального расследования? Что подумает Лаура, когда узнает на какие глупости он пошел ради этого? Джон поднял свободную от капельницы руку и прикрыл ею лицо, ощущая идущий от кожи запах медикаментов. Он был перед этими людьми в долгу, и меньшее, что он мог сделать – рассказать о том, что случилось.
И он начал рассказ. С того момента, как он повстречался с Джеком в Боржче, и вплоть до того момента, как упал без сознания в том доме. Только вот несколько деталей он опустил – в основном это касалось всего, что касалось потустороннего мира и призраков. А еще… Еще он не смог назвать ту, кто нанес финальный удар. Перед его мысленный взором стояло удивленное лицо Габи, которой сообщают, что ее мать арестована за попытку убийства, арестована из-за него.

Все выслушали рассказ Джона с подобающим вниманием. В процессе, когда парень описывал кульминационные моменты, Лаура взволнованно вздыхала, хотя и всячески старалась сделать вид, что ничего такого не делает - по крайней мере, каменное лицо у неё удавалось очень хорошо, но вот остальных чувств, увы, девушке в полной мере спрятать не выходило. Скуп на эмоции оказался Генри, но ожидать от него чего-то другого было бы напрасным делом. В процессе повествования мужчина был сосредоточен и серьёзен. Жаль, что из-за своего положения музыкант не видел, как на это реагирует Курт, но его стенания были самыми громкими. И с чего бы этому типу так переживать? Он ведь его совсем не знает, ничем не обязан и... Или всё же?
- История, мягко говоря, интересная. Многие вопросы проясняет, но и порождает новых ничуть не меньше. На умышленно сокрытой информации внимание заострять не буду, но на самом деле эта информация была бы...
- Док, если человек не хочет говорить о том, кто пырнул его ножиком, значит, он либо не знает, кто это сделал, либо не нашего это ума дело. - Лаура, как всегда, не гнушалась рубить правду-матку, чем заставила комиссара нахмуриться.
- В любом случае, я не собираюсь беспокоить его до тех пор, пока он не поправится. Но даже после... - хирург печально покачал головой, - Дело принимает скверный и опасный оборот. Боюсь, что я должен буду отказаться от дальнейших услуг мистера Хэнда, поскольку он попдпадает под очень большой риск. Гражданское лицо, и, к тому же, мой.. очень хороший знакомый.
- Опасно быть вашими друзьями, комиссар. Впрочем, кто бы возразил. - с этими словами девушка отошла к Курту, что, кажется, совсем приуныл.
Похоже, никто не собирался выпытывать у музыканта сакральные подробности. Пока что. Но он пережил слишком многое, чтобы молчать даже сейчас, когда каждое слово, приводящее в движение лёгкие, отдавалось покалыванием в боку, да и, к тому же, все эти люди собрались тут неспроста. Всё ещё слишком много вопросов оставались открытыми, и на часть из них предстояло ответить присутствующим.

Услышав заявление Уотсона, Джон только устало прикрыл глаза. Конечно, его рассказ пестрил странностями и недосказанностями, но кому как не отставному офицеру было знать, что сейчас начинается главная битва. Выбор сделан, силы заняли свои места, и Хэнд нутром чувствовал, как грандиозная машина судьбы начала свой ход, заворочала зубчатыми передачами событий, приводя в движение необъяснимые механизмы. Может, кто-то и понимал конечную цель этой грандиозной цепи, но сейчас у брюнета не было сил или возможностей даже представлять это.
-Генри, - вновь подал он голос, не отрывая голову от подушки.
-Не списывай меня со счетов раньше времени. Лучше расскажи, как проходит расследование моей пропажи, сейчас не помешало бы немного хороших новостей. И да, еще одна вещь: понимаю, зацепок мало, но не знаешь ли ты случайно некую Лиллит? Длинные черные волосы, миниатюрная, возможно прикована к инвалидному креслу. Особенности примечательные, только вот в их достоверности я не уверен, так что если ничего не идет в голову – не беспокойся. Чувствую, это не последняя наша встреча…

- Со счетов тебя списываю не я, а твоя проколотая печень. - Уотсон со строгим видом подбоченился, однако, на его появилась тень доброй улыбки, - В любом случае, хирглютеновую пластику ты не переживёшь, а значит, будешь прикован к кровати как минимум до той поры, пока швы не срастутся.
- Хирглютеновая кто? - переспросила Лаура.
- Целебный порошок. Но все мы знаем, с какими дикими болями связано лечение им.
- О, не напоминайте, Док. Я как-то в детстве разбила коленку, играя во дворе, и, опасаясь отцовского ремня, решила быстро залатать себя этим порошком. Так вот я до сих пор уверена, что лучше бы мне было рассадить коленку ещё раз и отхватить от родителей дважды, чем терпеть ту гадость.
- И таких поучительных историй немало. - доктор деловито покашлял в кулак, - Но давайте теперь всё-таки о хорошем. Джон, ты просил добрый вестей, так что настало время. Курт, пожалуй, сейчас самое время, чтобы...
Парнишка отрицательно замотал понурой головой. Выглядел он так, словно чувствовал на себе огромный груз вины, будто это не Ронда, а он лично пырнул музыканта, и теперь страшно раскаивался в содеянном. Но Хэнд знал, что это не так, а потому такие чувства вызывали большой вопрос. Вопрос, которому суждено было разрешиться в следующую минуту.
- Что же, тогда, с вашего позволения, я сделаю это сам.
Комиссар удалился из-за зала, но ненадолго. Буквально через несколько секунд, скрывшись в коридоре, он вернулся обратно, держа в руках... гитару! Ту самую, утерянную, украденную, за которую так страдала и рвалась душа последние несколько дней. Генри превзошёл самого себя, ведь изначально минимальный срок нахождения указывался им гораздо больший. Но за всплеском радости, обуявшем сердце, пробилось вполне резонное и здравое подозрение, что старый хирург тут сыграл наименьшую роль. И, кажется, становилась понятна причина душевных мук Курта.

Удивлению Джона не было предела: он действительно не ожидал, что комиссар, каким бы мастером он не был, всего за пару дней разыщет пропавший инструмент. Впрочем, присутствие здесь Курта служило определяющим фактором, и несложно было даже в таком состоянии сложить два и два.
Приняв гитару из рук Генри, музыкант легко провел по струнам рукой, одновременно внимательным взглядом изучая гриф. Нет, серьезных повреждений не было, а на лишнюю потертость он бы сейчас и внимания не обратил. Прикрыв глаза, он приобнял инструмент.
-Ты знала? – в воцарившейся тишине вопрос прозвучал особенно отчетливо, и не было сомнений кому он был адресован.
-Когда я пришел к тебе, ты говорила об этом инструменте?
Его голос, обычно живой и мелодичный, будто выцвел, отражая его состояние. Он не спрашивал Курта – в конце концов он был ему никем, а его вина за случившееся вполне возможно спасла Хэнду на этот раз жизнь. Но вот Лаура… Знала ли она, что это его гитара? Она столько раз ее видела, не могла не узнать. Так что она сделала, когда к ее ногам верный пес принес его инструмент?

- Знала о чём? - вопрос слегка нахмуренного лица и скепсис в голосе музыкантши был той самой вещью, что была сейчас так важна, и которую невозможно подделать даже самому искусному лицедею, да и тот бы пал жертвой проницательной эмпатии Хэнда, - Что у тебя украли гитару?
Лаура не умела врать. В противном случае она либо научилась этому, либо, напротив, сам Джон утратил хватку. Но какое же счастье, что музыканту не пришлось убеждать себя ни в одном из вариантов!
- Она не видела гитару. Я не успел ей показать. - подал голос Курт, и очень вовремя, разом отсекая все подозрения, - Хотел преподнести подарок, но потом пришёл мистер Хэнд, и я... не стал, всё понял, осознал... и не стал.
- Ты собирался подарить мне краденый инструмент? - ещё один вопрос, исполненный красноречия настолько же, насколько и скепсиса, прозвучал из уст женщины, но на этот раз уже в адрес парнишки.
- Проверю, осталась ли у меня тиоктовая кислота. - под таким благовидным предлогом комиссар удалился, не желая становиться участником разборки, его не касающейся.
- Он не краденный! Я брал это из домов богачей, которые даже к музыке отношения не имели, просто держали это у себя как ценные довоенные приборы. И про мистера Хэнда мне сказали, что он богатенький пижон. К тому же, я видел его в "Гарцующей кобыле" в компании дочки одного из гильдейских, осечки быть не могло. Но потом... потом я всё понял и... и понял, что это была ошибка.
Лаура промолчала. И хотя ни один мускул не дрогнул на её лице, теперь уже проницательность Джона сработала как надо, но сделанные ею выводы, увы, не радовали. Чувствовать, как внутри хорошего человека рушится ещё один хлипкий мост веры в человеческую порядочность, возможно, один из последних, невыносимо для того, кто этими мостами дорожит и сам не оставляет надежды.
- Я нбы ни за что не стал этого делать, если бы знал! Я всё верну и больше не буду воровать! Исправлюсь, честно!
- Помолчи. - тихо проговорила женщина, но, казалось, это прозвучало очень и очень громко.
- Я искал вас, мистер Хэнд. - продолжил парень после небольшой паузы совсем тихим голосом, стараясь как можно меньше действовать на нервы, но всё ещё каясь в своих прегрешениях, - Хотел всё вернуть, во всём признаться, как-нибудь договориться, чтобы это осталось между нами, и чтобы Лаура не узнала...
Сверкнул огонёк зажигалки. Женщина закурила прямо в помешении, несмотря на то, что это был дом врача, но по понятным причинам делать ей замечание казалось сродни грубому прикосновению к свежей ране и оголённым нервам.
- Мне сказали, что вы сынок богача, плюс я видел вас в подобающих местах и компаниях. Иначе бы ни за что не стал воровать. Ни за что бы не взял ничего у простого человека.
- Е*****й Робин Гуд. - Лаура с усилием затянулась трещащей от резко ускорившегося тления сигаретой и нервно выпустила под потолок густое сизое облако, после чего тихо закашлялась. Крепкий табак, равно как и крепкие выражения, были на её устах гостями исключительно редкими, и не понять её сейчас было попросту невозможно.

Возможно, сыграла роль нашедшаяся пропажа, или же расслабленное после обескровливания состояния, но Джон не испытывал приступа праведного гнева, который должен был наступить, учитывая обстоятельства. Кроме всего ему даже было немного жалко этого молодого парня, так хотевшего выслужиться и теперь скулящего под испепеляющим взглядом Лауры. В конце концов именно он вытащил Хэнда из той передряги, так что…
-Клаус, - голос брюнета был спокоен и тих, особенно выделяясь на фоне полных ярости выражений старой подруги.
-Среди тех, кого ты называешь «богатеями», тоже есть хорошие люди. Проще говоря, все они люди, бывают хорошими и плохими, например «гильдейская дочка» - прекрасная, пуская и со своими странностями, девушка, а ты так спешишь записать ее во «врагов» …
Взглянув на бездумно хлопающего глазами юношу, Джон только тяжело вздохнул: похоже, в его состоянии сейчас не стоит проводить лекции о человеческой морали.
-Ладно, это потом. Сейчас, раз уж моя гитара нашлась, а комиссара в комнате нет, мы сделаем так: я сделаю вид, что ты просто одолжил у меня гитару на пару дней, пока я был очень занят, а за это ты сделаешь две вещи. Первая: пообещаешь Лауре больше не заниматься подобным, прислушиваться к ее советам, и придерживаться своего слова. Вторая: пока я прикован к кровати, ты будешь работать моими ногами, благо город ты знаешь хорошо, раз смог найти меня, - он на секунду запнулся, - там.
Дождавшись молчаливого кивка, музыкант продолжил.
-Первым твоим заданием будет найти ту самую «дочку» и передать ей то, что я извиняюсь за то, что не смог прийти, и опиши ситуацию. Только без кровавых подробностей! Она - впечатлительная девушка, так что можешь просто сказать, что я сейчас на постельном режиме.
Убедившись, что Курт осознал и принял сказанное, Хэнд кивнул.
-Второе задание будет посложнее. В том же районе города, где ты меня нашел, где-то есть завод. На нем работает девушка по имени Габриэлла Родригез. Передай ей… - он опять замолчал, о чем-то сосредоточенно думая, а затем медленно сказал, - Передай ей, чтобы пришла сюда, мне ей нужно кое-что сказать. И не забудь сказать, от кого ты пришел. Свободен!
Дождавшись, пока парень скроется за дверью и его быстрые шаги затихнут на лестнице, Джон снова повернулся к Лауре.
-Что скажешь? – теперь, когда они остались одни, у девушки был шанс сказать все, что у нее лежало на душе – или же не сказать ничего, оставив тишину висеть в воздухе.

Джон мог нисколько не сомневаться, что парень с большой охотой согласится на его предложения и просьбы, и так и случилось. Но тем же и подтверждалась искренность намерений Курта - если бы парень лукавил, то начал бы непременно лепить отговорки, мяться, а так был исполнен готовности во что бы то ни стало покрыть свой грех и реабилитироваться в глазах тех, кого хотел считать друзьями. Единственное, что перед уходом он всё-таки справился, где конкретно искать Маргарет, на что получил лаконичный, но исчерпывающий ответ.
Когда парень ушёл, Лаура взяла один из стульев, придвинула спинкой к кушетке и села, положив на неё руки и голову. Выглядела она устало, но в то же время Хэнд заметил интересную особенность - многих людей он знал довольно давно, и помнил, как те выглядели в первый день их знакомства, как выглядят сейчас, и мог оценить насколько те постарели. Эта же женщина, кажется, где-то когда-то обманула время. Или ему так просто казалось? Да уж, после всех пережитых событий можно поверить и в такое. Но всё-таки дело не в этом. Они знали друг друга слишком хорошо. Жаль, что не слишком часто.
- Ты, наверное, не помнишь, но я помню, как мы однажды выпивали после концерта, и тебя, как обычно увлекли фанатки. Я тогда сказала, будучи навеселе, что если тебя однажды найдут мёртвым в сточной канаве, то в кругу подозреваемых убийц мужчин не будет. Как предки говорили: "шерше ля фам". Но тогда это была глупость, шутка, а сейчас... А сейчас сплошная ирония. Вот так уходишь от прошлого, оттягиваешься потихонечку, а оно тебя всё равно назад кидает и заставляет во всём этом рыться. А, думаешь, я вспомню все те глупости, что по пьяни наговорила? Что, если у меня дар пророчества? О, знаешь, ну тогда этому миру кранты, потому что с этих картавых уст много всякого слетело.
Про картавость Лаура шутила - у неё всегда был отличный голос, своеобразный и неповторимый. Правда, в первый год знакомства, как сейчас воспоминалось уже Джону, что-то такое в её речи прослеживалось. Что же, люди растут, взрослеют и меняются. Некоторые в лучшую сторону.
- Я скучаю по старым временам. Но в этом есть изрядная доля лукавства. Я скучаю по старым временам потому, что они уже прошли и отложились в памяти целиком. Тогда была пора больших изменений, ветер перемен сквозил везде и всюду, но мы были молоды и не думали о завтрашнем дне. А потом наступило затишье, принесшее стабильность. И мы к этому привыкли настолько, что уже забыли, каково это - жить одним днём. А теперь, кажется, эти времена наступают вновь. Да даже не наступают, а так, чисто из-за угла выглядывают. А мы уже затряслись как старые пердуны. А ведь это снова подул тот самый ветерок. Просто мы уже не те, уже боимся сделать шаг без подробной карты. Но не ты. Я говорила это много раз, скажу и сейчас. Ты не от мира сего, Джон. В хорошем смысле. А вот мы привязаны к этому миру, и наши фитили выгорают, а у кого-то и вовсе потухли. Но зажги их вновь, и они сгорят, не выдержав былого жара. Лирика, достойная песенных строк.
Женщина тяжело вздохнула. Её взгляд был прикован к той части торса музыканта, где находилась рана, но, по сути, он блуждал бесцельно.
- Наговорила с три короба, а на самом деле всё это чушь, и сказать мне нечего. Я даже не понимаю, что происходит, но...
Из коридора в зал снова вошёл Генри, держа в руках охапку каких-то лекарств.
- Кстати, Джон, ты упоминал некую Лиллит. Я, конечно, задам глупый вопрос, но как насчёт фамилии? Это бы существенно облегчило поиски как минимум по городской картотеке, потому как брюнеток с таким именем может быть пруд пруди.
- Действительно, глупый вопрос, док. - сарказм и скепсис вновь заиграли на лице Лауры, и она чуть повернула голову к комиссару, - Я знаю чёртову половину столицы, пускай и за глаза по большей части, но о таком имени слышу впервые. Наверное, потому, что оно чертовски редкое. А
теперь давайте представим, сколько из них подходят под внешнее описание и являются инвалидами-колясочниками...
- Мисс Палмер, умоляю, дайте мне делать свою работу. - встрепенулся Уотсон, но в руках себя сдержал и даже слегка улыбнулся, - Аппарат так устроен, что с фамилией ему было бы куда легче.
С этими словами доктор удалился, и лекарства тоже забрал с собой, видимо, забыв начисто, зачем вообще их приносил. Когда старик скрылся в дверях, Лаура всё-таки на короткий миг обернулась в его сторону и довольно хмыкнула.
- Хороший мужик Генри, всегда мне нравился. Жаль, что ему уже срок выходит. - она вновь повернулась к Хэнду, и на этот раз всё-таки посмотрела ему в глаза, - Ну а что насчёт нас? Когда наш выхлоп угаснет? И успеем ли мы до этого момента записать новый альбом и дать пару концертов?

Услышав мнение Лауры о «роковой женщине», Джон легко выдохнул через нос: смеяться пока было больно. Да уж, не о такой кончине он грезил, когда задумывался о собственной смертности, да и тогда на задворках сознания билась мысль, что уж он-то точно однажды будет жить вечно, хоть музыкант и не представлял, как.
-Устроить триумфальное возвращение? Боюсь, ностальгия накроет меня с головой, и от микрофона Джека нас придется оттаскивать силком. Он, кстати, совсем не против услышать тебя в эфире, если уж что-то полезное я успел сделать за вчерашний вечер. Только вот… - пальцы машинально выстукивали ритм на грифе гитары, - Ты правильно сказала – мы изменились: ты наконец поёшь, как когда-то мечтала, а я многое успел осознать за очень короткое время. Если мы вернемся – это будет уже не старая группа, не та, что ты помнишь, и я сейчас говорю не о Майнере или Гловере. Думаешь, мир готов к новой волне, или большинство опять ничего не поймет?
Пальцы музыканта не находили себе места, и вот после очередного такта он неожиданно медленно протянул руку и коснулся пальцев девушки, сидящей рядом с кроватью, поймал ее удивленный, устремленный прямо на него взгляд.
-Мы справимся, как когда-то в прошлом уже однажды смогли. Нет преград, через которые мы не прорвались бы, и нет кляпа, что заткнул бы нам рот. А потом, когда все это закончится, ты напишешь прекрасную песню о том ветре перемен, что привел нас сюда. Я в это верю.
Еще несколько секунд он внимательно смотрел в ее серые глаза, а затем отвел взгляд, прикрываясь улыбкой.
-Правда перед этим мне придется привести печень в порядок, иначе на застолье по такому поводу от меня совсем не будет толка.

Лаура удержала его ладонь достаточно крепко, по-дружески, чем вселила в музыканта уверенность и самые светлые чувства - как бы то ни было, она всё ещё считала себя его другом, и это было взаимно. Но интересно, была ли у них ещё какая-то взаимность? Парадоксально, но Лаура была одна из немногих женщин, которых мужчина не рассматривал как партнёрш и даже не задумывался об этом, как не задумывался бы любой нормальный человек о чем-то подобном в отношении людей, имеющих с ним прямое кровное родство. Но что если... Ах, забудь, Джон, друзья не для этого.
- Иные смотрят на меня, на моё отношение к окружающим и поведение, и думают, иногда даже вслух: "Ба, да эта девица, видит всех насквозь, читает этот мир как открытую книгу!". А я считаю так: будет ли что-то менять или нет - только время и покажет. Плыть по течению - вот наша задача. Только плыть осторожно, отгребать в сторону, иначе от камни разобьёт, если зазеваешься. Не в прямом смысле, в переносном, хотя, бывает и так, и эдак, и я не знаю, что из этого хуже. Ведь в действительности я нихренашеньки не знаю. Никто не знает. И душа чужая всегда потёмки. Вот что у тебя в голове, что у меня, мы даже сейчас не знаем, а сказать порой не то что боимся, а просто не можем. По крайней мере, просто так. Нужно какое-то условие. Иногда это романтическая атмосфера, иногда драматические обстоятельства, а иногда ты просто выходишь на сцену и изливаешь душу в песне, в музыке, во всём этом сразу.
Когда ещё удавалось так долго слушать человека, который обычно говорит мало и редко? Что-то подобное Хэнд помнил лишь из давнего прошлого, когда они всей группой могли позволить себе относительно беззаботно проводить время в перерывах между выступлениями и работой над новыми текстами и композициями. И достаточно было просто закрыть глаза (удобный момент, когда у тебя проткнуто брюхо, и ты весь из себя такой больной, причём без шуток), чтобы возродить в памяти эту атмосферу, галдёж подвыпившего Клауса, в хорошем настроении подкалывающего вечно смущающегося Джерри, как их со смехом пинает Лаура, чтобы шутливые задирания не переросли в настоящую драку. И парень среди них, довольный жизнь и тем, что делает, довольный компанией и перспективами. Прошлое - оно было так близко, буквально вот тут, под самым носом, что аж чувствовался его запах, а ушей касались отголоски давно отзвучавших голосов. Достаточно протянуть руку...
Джон заснул. Может, вырубился от усталости, или ранее введённые препараты дали такой эффект. Он и не заметил, как провалился в сон, полузабытье, лишённое сновидений и тягучим клеем связывающее временные отрезки "до" и "после".
Музыкант открыл глаза, и сразу же понял, что наступила ночь. Он проспал до самого темна, и теперь за окнами было черно, но лампы, зажжённые по всему залу, давали хороший свет внутри. И первым делом парень увидел, как сидящий перед ним Генри прокалывает ему вену на протянутой руке, застывшей в той позе, в которой он держал Лауру. Её, разумеется, уже не было, ну а доктор всего лишь подготовил капельницу, наверное, не единственную за прошедшие часы, и надо было отдать ему должное, потому что на момент своего второго побуждения после полученной травмы Джон уже чувствовал себя намного лучше - впрочем, всё ещё недостаточно, чтобы встать с койки, оправить смятое пальто и, откланявшись, удалиться восвояси. Этот зал и этот диван будут ему спутниками ещё пару дней как минимум. К счастью, Генри и сам говаривал не раз, что чем раньше пациент начнёт передвигаться, тем легче ему будет оправиться после операции, а значит мужчина тут не задержится сверх необходимого и сможет сделать то, что собирался.
Но нет, они были здесь не одни. Хэнд понял это почти сразу, как встретился глазами с комиссаром - он, на секунду оторвав взгляд от введённой в вену иглы, утвердительно кивнул, засвидетельствовав пробуждение друга, а затем налепил фиксирующий пластырь. Тогда доктор отошёл, и обоняния достиг лёгкий аромат духов, свойственный только одному типу людей и одной конкретной персоне, что имела право находиться здесь в такой момент.
- Только попрошу без резких движений. Его состояние хуже, чем кажется внешне.
Но едва ли это волновало девушку, что прохаживалась по комнате с чашкой чая и разглядывала рамки на стенах. Отставив посуду на ближайшую тумбу, она быстрым шагом приблизилась к койке, и парню на секунду показалось, что ему сейчас сделают больно - аж швы заныли от того, что всё тело сжалось в "предвкушении".
- Так вот какие они, кровавые подробности. - Марго резко села на стул и нависал над мужчиной, заглядывая тому в глаза, - Ей-богу, когда ты поправишься и выпишешься, я заберу тебя домой, запру в квартире и не буду выпускать никуда без присмотра, чтобы никакая тварь более на тебя не покусилась.
А затем была улыбка, исполненная любви и заботы, а также радости, что глаза могут видеть любимого человека живым, пускай и несколько нездоровым, но и не стоящим на пороге смерти. А после неё стал поцелуй и лёгкое касание женской ладони щетинистой щеки, исполненный трепета. Правда, на фоне всех этих нежностей Маргарет чуть не спихнула капельницу, но Уотсон вовремя подскочил с окликом и всё поправил.
- Ну, думаю, ты догадываешься, что мне не терпится услышать захватывающую историю о том, как моего благоверного угораздило.

«Вот же незадача», - пронеслось в голове у Джона, пока девушка нежно прижималась к его губам, - «говорил - не беспокоить ее.»
Впрочем, винить в этом Курта вряд ли стоило: Марго была девушкой умной и настойчивой, два и два сложить оказалось несложно, и вот теперь она сидит напротив, смотря на него сверху вниз со смесью нежности и обеспокоенности. От этого взгляда Хэнд был готов растаять на месте – но сейчас он и без того распластался здесь, словно медуза на берегу.
-Рад тебя видеть, - произнес он уже куда более окрепшим голосом, - Прости, что заставил поволноваться. В сущности, случилось небольшое недоразумение…
И он начал рассказывать еще одну интерпретацию вчерашних событий, на этот раз более сжатую: это превратилось в хоть и длинный, но увлекательный рассказ, приправленный щепоткой юмора, на который у музыканта теперь были силы. Он не врал, но решил не пугать и без того взвинченную девушку рассказами о призраках, тем более что сам еще не во всем достаточно хорошо разобрался.
-И вот теперь я здесь, дислоцировал свой полевой офис в расположении комиссара, - приветливо махнул он рукой Генри. Смотря, как радостно улыбается Марго, то ли от его рассказа, то ли от собственных мыслей, он шутливо погрозил ей пальцем.
-Но пока мое тело не окрепнет, придется выдавать ему веселье ограниченными порциями, - произнеся это, брюнет отметил, что ему действительно стало немного лучше: по крайней мере живот не сводило судорогой при вдохе и выдохе, да и вовсе он чувствовал в себе силы сесть, оперевшись спиной на подушки и оказавшись на одном уровне с глазами девушки.

Марго выслушала все детали о злоключениях Хэнда с привычным видом человека, слышащего это не впервые, а раз эдак в третий или четвёртый. Но это, конечно же, был просто её обычный вид - на самом деле ни одно слово не прошло мимо её ушей. Правда, некоторые вещи она всё-таки восприняла недостаточно серьёзно - может, потому, что музыкант умолчал об экзистенциональной составляющей? Впрочем, лучше так, чем быть воспринятым как неуклюжий лжец, прикрывающийся "какими-то там привидениями".
- И всё равно я больше всех рада, что ты в порядке. Хорошо то, что хорошо кончается. - Марго перебазировалась со стула на кровать, как раз в тот момент, когда Джон попытался принять сидячее положение, - Отец? О да, он был в бешенстве из-за того, что ты не пришёл. Но знаешь, это всё ерунда, потому что теперь он точно уверен, что ты из порядочной семьи, так как только тщедушный простачок будет прибегать как собачка по первому зову, а ты, как он теперь считает, повёл себя именно так, как повёл бы человек с чувством собственного достоинства и имеющий дела куда более важные, чем приглашение простого клерка. Только не говори ему насчёт клерка - накинется с кулаками, ха-ха!
Девушка засмеялась, а музыкант тем временем уже сидел, прислонившись к стенке, и гадал, чем закончится неприятное чувство, словно у него под нижними ребрами справа перекатывается пузырёк воздуха. Обошлось, и дискомфорт прошёл, но ясно дал понять, что от более смелых телодвижений лучше воздержаться. А затем парень поймал на себе вызывающий взгляд и томную улыбку.
- Джон. - Маргарет понизила голос и сделала его мягким, оглаживающим, и это значило, что сейчас она спросит или скажет что-то действительно важное и по существу, - Завязывай со всем этим. Не доведёт оно тебя до добра. Ты уже не маленький мальчик, пора сказать самому себе остановиться, бросить эти шалости и игры. Хотя, не спорю, именно этим ты меня в своё время покорил и продоолжаешь покорять, но, может, пора уже остепениться? Вот уже тебе звоночек один прозвенел - а что если второй не переживёшь?
Куда ведёт девушка, музыкант понимал прекрасно. Ещё чуть-чуть, и она сама предложит ему жениться.
- Джон, давай по...
В дверь тихо постучали, но звук стался резким ввиду того, что в гостиной стояла тишина. И сразу же в ответ на спокойное "Войдите" Уотсона дверь отворилась. Сперва Хэнд ничего не мог разобрать из-за сгустившейся тьмы на пороге, но когда гость вошёл, у него сразу же появился повод улыбнуть. И забеспокоиться тоже.
- Здрасьте. - скромно проговорила Габриэлла, едва поймав глазами взгляд мужчины, а затем быстро переключив его на присутствующих, - Д... Джон?
Должно быть, в гостях у комиссара, да и вообще в новом, незнакомом месте многие поначалу проявляют осторожность и выглядят зажатыми. Но, кажется, больше всего юную мисс Гонзалес озадачил вид музыканта в компании незнакомой молодой женщины, что уже чуть ли не с ногами забралась к нему в постель. Неловко получилось.

Появление Габи в этой сцене могло быть как проклятьем, так и благословением судьбы: помедли она немного, Марго успела бы воспользоваться слабостью Джона и со свойственной ей деловитостью утащила бы его под венец. С другой стороны теперь он находился в одной комнате с двумя женщинами, с которыми его связывали не совсем платонические отношения, и хоть обе они могли лишь что-то подозревать, Хэнд уже чувствовал в атмосфере зарождающиеся искорки соперничества. Призвав все известные ему силы для того, чтобы разрешить сложившуюся ситуацию наилучшим образом, он обратился к сидевшей рядом с ним девушке самым умиротворяющим тоном, на который был способен:
-Марго, это я позвал сюда эту девушку, и на то у меня были очень веские причины. Возможно, ей угрожает опасность ничуть не меньшая, чем мне, поэтому будь добра – дай мне пообщаться с ней немного наедине.
Благодарно кивнув девушке, когда она с видимой неохотой покинула насиженное место и направилась в сторону двери, музыкант дождался, пока они останутся одни и жестом пригласил ее сесть рядом с кроватью: более смелыми движениями он пока не рисковал.
-Рад, что ты нашла время зайти сюда, но поверь мне – я бы не стал тебя беспокоить просто так. Выслушай внимательно то, что я тебе сейчас расскажу…
И он снова повторил свой рассказ, но теперь в нем фигурировала и Ронда, хотя брюнет старался максимально сгладить острые углы неприглядной картины.
-Я не знаю, почему она так сделала, возможно она действительно хотела помочь, - говорил он, - Но сейчас я в таком состоянии именно после встречи с ней, и, если честно, не имею ни малейшего понятия, что придет ей в голову дальше. Тебе, как ближайшему к ней человеку, я обязан был это рассказать, потому что теперь ты тоже можешь оказаться в опасности, а в таком состоянии я сомневаюсь, что смогу тебя защитить. Мне больно это говорить, но сейчас тебе безопасней всего находится здесь, с нами, а не в твоей квартире одной. Здесь у меня есть хорошие друзья, и они помогут тебе, если ты их попросишь, но заставлять тебя я не могу.
Подняв руку, он легко провел пальцами по ее загорелой щеке и грустно улыбнулся.
-Прости, что втянул тебя в это.

Джон удостоился такого взгляда от брюнетки, что не прочесть его дословно не сумел бы только слепец и дурак, а уж ему с обострённым пониманием настроения и потаённых мыслей других людей и вовсе труда не составило. И взгляд этот гласил примерно следующее: "Я тебе сейчас подыграю, так уж и быть, и слова ни скажу, но в следующую нашу встречу будь готов защищать голову чем-нибудь максимально крепким, потому что я возьму большую дубину и начну лупить по твоей голове, пока что-нибудь из этого вдребезги не разобьётся".
Словом, с Маргарет удалось расстаться без происшествий, и хотя это была всего лишь отсрочка разборок, в данный момент о них можно было не думать. В данный момент они и Габриэлла остались наедине, и им предстояло решить свои вопросы. И доктор им тоже в этом деле не мешал - он свою миссию на ближайшие несколько часов выполнил, и на том удалился, должно быть, спать.
Девушка несколько раз серьёзно менялась в лице по мере того, как музыкант вёл повествование. И едва ли дело было в том, что он позволял себе утрированные выражения о главном ввиду того, что пересказывал одно и то же в третий раз подряд - смуглянку и впрямь относилась к этому с переживанием. Но при этом она ни разу не подумала о Хэнде плохо, осуждающе, и это ни разу не отразилось на её лице, а на словах тем более.
- Джон, я была дома. - тихо проговорила она под конец, чем заставила мужчину заволноваться, - Вернее, как была. Нету у меня больше дома. Пока я была на работе, там случился пожар, предположительно, вечером. Вернулась, когда уже тушили. Даже подходить близко не стала, там видно было, в каких именно квартирах загорелось - в моей и маминой. Там уже солдаты собрались, всех опрашивают, и, наверное, скоро меня начнут искать, потому что, как мне удалось услышать, это всё похоже на поджог, потому как сразу в двух местах огонь появился. И я под подозрением потому, что в моей квартире никого не было, да и гореть там особо нечему было, а вот в маминой... она...
Дальше девушка говорить уже не смогла, да и не надо было. На последних словах её голос совсем стих, а на глазах проступили крупные капли. В этот момент у музыканта вновь всё заболело, но то, кажется, была не столько его печёнка, а просто та боль, которую он чувствовал вместе с Габи.