Слепящее, наливающееся красной краской солнце, опасно накренилось над горизонтом, готовясь сорваться с небосвода за бескрайние степи, туда – вниз, забирая с собой дневные заботы, усталость, накопившиеся за день страхи и переживания, вниз уходило сияющее светило, унося торжественность, великолепие, оставляя за собой всепроникающие безликие сумерки.
Ночь, приносящая покой и отдых, ещё не наступила на эти бескрайние поля, где тучно качались на ветру сочные тяжелеющие стебли трав, цветов, дурманящие великолепием ароматов разум, насекомых, распевающих ночные серенады.
Облака, вытянутые сизым парусом, плыли прямо на алеющий закат. Ветер, освежающий, подталкивал к красному светилу, приятно дул в спину, пока не произошло это…
Ржание лошадей, стук копыт, туго отдающийся в землю, хриплая ругань, сопровождающаяся бряцаньем доспехов, не предвещала ничего хорошего.
Всадников было около пяти и, похоже, они гнали кого-то. Ещё один человек, ехавший прямо на меня, должно быть являлся их жертвой. В тот миг мне показалось, что его уста кривила зловещая ухмылка, на лицо был накинут капюшон, и Бог его знает, как он не откинулся во время дикой скачки.
Должен добавить, в то время мне было всего семнадцать, и я четвёртый год обучался на богословском факультете университета Сорбоны. Такие картины были для моего сознания редкостью.
Буквально в двадцати шагах от меня, резко подняв своего коня на дыбы, наездник легко и непринуждённо спрыгнул на землю, развернувшись к теперь уже окружавшим его врагам.
Посмеиваясь и улюлюкая, те в свою очередь тоже соскочили с лошадей, достав кто палицы, булавы, а кто простецкие дубины. Видно сброд какой-то. Разбойники.
- Ну чё, харя, проучим мы тебя, стал быть, как следует, будешь знать, как грубиянить направо-налево и добычу нашу законную отнимать. Ишь чё захотел, перечить нашему слову, верно говорю, братцы? – Компания отдалась грубым неумным гоготом, скорее всего желая угодить своему предводителю, я отсюда видел грязь, покрывавшую их одежды и похищенных лошадей, явственно чувствовал вонь, распространяющуюся от них даже несмотря на то, что ветер дул мне в спину.
Как это ни смешно звучит, мне померещилось, словно трава вокруг них пожухла, и померли её маленькие обитатели.
Мой ум, столкнувшись с увиденным, тут же стал прорабатывать десятки вариантов зачина этого загадочного действия: то я себе представлял, что таинственный незнакомец был аристократом, благородно заступившимся за даму, то, что он был обычным наёмником, каких сейчас немало населяло Францию, непожелавшим уступать право на делёжку грабленого обоза.
Но так или иначе, он не источал никаких запахов, а конь его стоял смирно за ним, верно, ожидая команды.
Невольно я посочувствовал ему, представив себя на меяте этого незнакомца, впоследствии перевернувшего всю мою жизнь: как можно противиться неисчерпаемой вони этих свиней? Мой чуткий нюх привык к церковным благовониям и ладану…
- Чё молчишь? Язык шоль проглотил? Ща подмогнём, вытащим, - гаркнул большеголовый рыжеусый детина, занося дубину над головой и подступая к чужаку.
Всего один миг и молниеносно выхваченный клинок рассёк живот грабителя. Большеголовый, медленно опустив дубину схватился за края раны, судорожно стягивая её разверзающиеся концы, с по-детски глупой физиономией падая на колени.
- Ты открылся, - с металлическими нотками в голосе спокойно констатировал факт незнакомец, - ты недостоин жизни, я – твой судия, раз ты сам не можешь осудить себя. Получи смерть, которую заслуживаешь…
Ещё один взмах, и голова покатилась в заросли, окропляя кровью вечернюю почву.
Моё сознание помутилось, голова пошла кругом, и я осел в траву, но слова убийцы, чередуясь со свистом стального изогнутого клинка, достигали меня и здесь:
«Каждому воздастся по заслугам его…»
Свист, рассекающий плотный, накалённый за день солнцем воздух, вскрик, тихая предсмертная ругань, звуки брызг, разлетающихся в стороны.
«Творящий зло, погрязнет в нём, и встретит во Тьме свою кончину. Возрадуйся, я лишу тебя столь мучительной гибели, ты умрёшь сейчас…»
Кони разбойников галопом удалялись от этого страшного места, лишая преступников шансов продлить свою грязную жизнь. Снова свист.
«Подобное притягивает подобное. В Аду тебе будут рады, передавай от меня привет Люциферу».
Боль в висках наливалась раскалённым железом, возгоняемая алым, нещадно палящим всё живое закатом. Или мне это только кажется?
«Я беру твои грехи на себя, очистись, тварь, хотя бы перед смертью».
Его металлический голос гулко отдавался в самых глухих закоулках моего сознания. Внезапно всё стихло, и среди шума колышущейся травы я расслышал мягкие шаги, направляющиеся ко мне.
Подняв голову и открыв глаза, я увидел тень, падающую на меня. Он стоял близко, но я не слышал его дыхания. Загораживая солнце, он промолвил, нарушив едва устоявшуюся тишину, - ты готов пойти за мной и увидеть этот мир таким, какой он есть?
Капли крови медленно стекали с его меча.
- Ты готов встать на служение Творцу Сущего и познать Его?
Слова убийцы трогали за живое. Я и сам видел учение Церкви анахроничным, косным…
- Ты готов отречься от своей предубеждённости? От добра и зла? От ложных истин, которым следовал до этого момента?
- Я готов стать учеником того, что заслуживаю знать.
Губы его впервые исказила улыбка. Или мне показалось? Лицо его по-прежнему было в тени, - быстро учишься.
Это было коренным переломом в моей жизни, в моей судьбе. После этого случая я понял, а вернее мне дали понять, насколько пустое и никому ненужное существование я вёл. Единственно-верной у меня была мысль. Её ход течения, никогда не идущий напролом, но огибающий все препятствия, затекающий в малейшие щели самых глубоких тайн, являлся всепроникающим ручьём. Его-то и следовало направить в нужное русло, во благо всему миру, во благо каждому отдельному человеку. Мне пояснили это с самого начала, когда доставили в некое подобие школы.
Затемнённый класс, судя по архитектуре находящийся в часовне тридцать на пятнадцать футов , не имел никакой мебели и источников освещения, кроме одного-единственного окна посередине стены, не заколоченного в отличие от остальных. Входная деревянная дверь размещена была так, что входящий как раз входил в свет, падающий через это окно. Груда поленьев, сложенная в дальнем правом углу, представляла собой единственные предметы в комнате. Здесь было ещё четыре человека, так же растерянно озирающиеся по сторонам, на взгляд примерно моего возраста.
Когда я вошёл, они перестали шептаться, рассевшись на поленьях обособленно друг от друга. Шаги сопровождавшего меня незнакомца стихли в бесконечных коридорах, и лишь тогда один из сидевших прошептал, приглашая, - давай к нам. Расскажи, как ты сюда попал?
Мучимые любопытством, исхудавшие, голодные юноши слушали мой рассказ не перебивая, переспрашивая по нескольку раз заинтересовавшие их моменты, особенно слова, произносимые незнакомцем, а насытившись, словно от хорошего обеда, успокоились. Нехотя отбиваясь от моих вопросов, вскоре они уже рассказывали каждый свою историю. Здесь был и молодой актёр, выживший во время покушения на их театр, спасённый незнакомцем от разъярённой Бог знает от чего толпы; тот незнакомец остановил толпу словесно, а затем, вычислив подстрекателя, повесил его на люстре, сделав из своего пояса петлю. Другой был патрицием, многообещающим дипломатом, которого попытались отравить на балу, а позже убить, вызвав на дуэль из-за кровавой платы. Здесь незнакомец всё предотвратил в открытую, никого не убивая, но словами своими затрагивая душу каждого. Обвиняя знать в ложных образах, которые они принимают, чтобы казаться чистыми людьми, эрудированными и вежливыми, на деле являющиеся жуткими грешниками, обвиняя в бесполезности и бессмысленности их бытия, он, о чудо! Пристыдил их как котят. Конечно, там было и несколько истинных нобилей, но его ораторский дар не обидел их, так велик он был, так точно поражал в цель.
Незнакомцев было несколько, ибо по описанию внешности каждого из нас, ни один не сходился. Ещё один мой ровесник был подмастерьем ремесленника, по работе с деревом мастера. Так его учитель был не только редкостным знатоком своего дела, но и мастером слухи распускать, невольно он несколько раз становился информатором Святой Инквизиции, а так как сплетни им разносимые были по большей части не первой свежести пересказанными и преувеличенными, то инквизиторы судили не только преступников, но и чистых, невинных, отлучая их от Церкви и передавая на смертную казнь светским властям. Незнакомец попросту отрезал язык мастеру.
И, наконец, последний был ни много ни мало воином, гвардейцем французского войска. Едва вступившим в гвардию в столь юном возрасте, его ожидала бы расправа со стороны завистников, из-за своей зависти, переросшей в ненависть, те пошли на всё, чтобы добиться смерти юного гвардейца, даже на заговор и подкуп целой плеяды выдающихся наёмников. Стоит ли говорить, что численность этих самых наёмников во Франции резко уменьшилась с приходом незнакомца?
Наши разговоры быстро смолкли, когда в комнату беззвучно вошёл человек в белой доминиканской рясе, словно бы поджидавший пока мы закончим с разговорами.
- Добро пожаловать, мои юные ученики, - проскрипел старческий голос.
Седая борода тряслась во время разговора. Глаза, голубоватого оттенка, цвета небесной выси, искрились мудростью и отеческой любовью.
- Вижу, нынче набрали группу из пяти человек.
Он промолчал, тщательно вглядываясь в каждого из нас, пока ему не принесли стул и какой-то свёрток.
Старик сел, по-прежнему не сводя с нас глаз, не спеша разворачивать принесённое.
- Для начала поясню: вы – в чём-то талантливые и многообещающие личности, свет своего ремесла. Большая часть таких же как вы живёт нормальной жизнью: зарабатывает деньги, получает высокий чин при должности, обзаводится семьёй, снова копит сбережения и умирает, оставляя своим потомкам точно такой же путь. Бессмысленный, скажу вам. Конечно, ты, молодой человек, - он указал на патриция, - можешь это оспорить: ведь ты идёшь по стопам своего отца, и ещё много пользы должен был бы принести своему народу, всей Франции от торговых соглашений, пактов о ненападении и других подобных вещей, но есть люди, которые думают иначе, чем ты, для которых слово союз – пустое, дом, Родина – ничто, которые ради звонкой монеты не прекращают войн, а наоборот, разжигают всё сильнее и сильнее, несмотря на трупы, разрушения, поставляют оружие, обустраивают себе уютное гнёздышко. Ну да ладно, скоро вы сами всё поймёте. Вы живёте в этом мире в обществе, не задумываясь над сущностью своего местообитания, над тем, как Мать-природа относится к вам, не сравнивая и не анализируя собственной жизнедеятельности.
Моя задача – пояснить вам, как следует вести себя в этом мире, открыть глаза на истинный свет мироздания, убрать пелену лживых воззрений на окружающее вас, навязанное вам обществом. Не всё сразу расскажу, конечно, потому что такая ломка модели мира в вашем сознании не приведёт ни к чему хорошему. Я лишь дам вам основы к верному истолкованию того, что вы увидите…
Тогда мы сидели и, затаив дыхание, слушали его рассказ. Старик сравнивал муравейник и людской socium, показывал, как влияет то и иное сообщество на природу, пока, наконец, не произнёс, - думаю мой рассказ начинает утомлять вас, а теперь слушайте кто мы. Мы – церемониалисты, мы следим за ходом истории, подправляем некоторые события, если они приводят к упадку человеческой культуры, иногда воскрешаем, крадём и прячем секреты и тайны, могущие стать опасными или неконтролируемыми. Нет, мы не организация шпионов, раскинувшая свои сети по всему миру, - предупредил он чей-то вопрос, - это далеко не так, юноша. Вы слышали про друидов? Так вот, у кельтов – друиды, у русичей – волхвы, а во Франции – церемониалисты. Не считая меня и вас, есть ещё шестеро, - вы же смена им. А я простой Наставник.
Старик улыбнулся, некоторое время наблюдая за нашей реакцией.
- Вижу, вы совсем утомились, тогда перекусите и отдохните. Я покажу вам ваши новые комнаты. Вздремните чуток, а, в общем, подумайте над происходящим, проведите следующий день в молчании, в единении со своими мыслями, освободитесь от прошлого, забудьте свои имена, я хочу, чтобы прошлые воспоминания не тревожили ваши души, чтобы вы отошли от всего к чему успели привязаться. А пока… Приготовьтесь к новой жизни, я только что описал вам краткую церемонию становления, если справитесь, - он немного промолчал, оглядывая нас тоскливым взором, словно прощаясь, но предложения так и не закончил.
- Теофраст, - указал он на меня, затем поочерёдно раздал имена остальным: гвардейцу – Гней, актёру – Жак, ремесленнику – д’Эйд, патрицию – Габриэль, - идёмте, церемония началась, ни слова больше.
А в верху здания колокол медленно пробил девять раз…