4 | ходы игроков | 四 (4)

"Не печалься, мой друг, мы погибли.
Быть может напрасно отказавшись мельчить
И играть с Пустотой в "что-почём".
Но я помню вершину холма,
Ветку вишни в руке,
И в лучах заходящего солнца -
Тень от хрупкой фигурки с мечом.
Мы погибли мой друг.
Я клянусь, это было прекрасно!..." (с)

Ничто не вечно, всё однажды заканчивается. Жизнь - лишь сон...

Полет поверх облаков, позолоченных Солнцем, казался сном наяву, он умиротворял и даже немного убаюкивал. В какой-то момент даже возникла иллюзия, что он будет длиться вечно - и вы уже на Небесах, среди Богов, и не нужно преодолевать страх и жертвовать собой. И тем сильнее был мороз по коже, когда в просвете между облаками вы увидели флот Врага.

И это тоже вначале показалось сном - злым, дурным сном, от которого хочешь проснуться и не можешь проснуться. Многие десятки серых кораблей, больших и малых, шли полным ходом к Империи, рассекая морскую гладь своими стальными носами. Их было так много! Вы даже не думали, что у Врага может быть столько крейсеров, линкоров и авианосцев - и ваши собственные "Зеро" показались вам на мгновение жалкими, нелепыми игрушками, как бумажные журавлики, летящие на закованного в броню самурая...

Истребители сопровождения качнули крыльями, давая понять, что последнее и самое главное дело всей вашей жизни началось - и разошлись в разные стороны широкими виражами, готовясь схватиться с вражескими истребителями, что уже в спешке стартовали с палуб авианосцев. А неприятельские корабли окутало мерцание многочисленных вспышек - и через десяток секунд рядом с ваши гулко разорвались первые зенитные снаряды, а потом их разрывы превратились в сплошной огненно-дымный ад, визжащий смертельным железом. Сам воздух вокруг ваших хрупких "Зеро" вскипел и обезумел, теперь счет пошел на секунды. Вихрем неслись мимо трассирующие снаряды и пули, словно вы летели сквозь звездопад.

Неуклонно снижаясь, вы "ныряете" на малую высоту, чтобы затруднить наводчикам самых крупнокалиберных орудий их работу - и попадаете под захлебывающийся, истерический огонь крупнокалиберных пулеметов и легких автоматических пушек. Да что там, порой даже видно, как отдельные моряки, не выдерживая напряжения, пытаются стрелять по вам из табельных пистолетов! Это вызывает на ваших перекошенных лицах усмешку - они боятся вас, вас четверых! Вся эта многотысячная армада боится вас!

Где-то там, в стороне, отчаянно сражались, погибали и сбивали врагов ваши истребители - они выполнили свою работу сполна и, быть может, часть их даже сумеет вернуться назад. Вы знаете, что сейчас в каждом из них борются верность долгу - и желание убраться отсюда поскорее, чтобы не разделить вашу судьбу. И всё же они медлили, давая вам шанс.

А шанс был лишь один. У вас осталось совсем немного времени - быть может, двадцать или тридцать секунд под таким ураганным огнем, ведь удача не может длиться вечно и закон больших чисел рано или поздно сделает свое дело, смахнув ваши бумажные самолетики с Неба, как камни в проигранной партии в го. То, что предстоит вам сейчас, станет вашими последними делами в этой жизни.

Рассыпаться в разные стороны, но идти на одну и ту же цель, чтобы дошел хоть один из вас.

Двигаться зигзагами, не позволяя стрелкам надолго держать вас в прицеле и одновременно пытаясь не врезаться в водяные столбы от попаданий снарядов крупного калибра - скорее всего, в этот момент по вам будут бить крупным калибром даже крейсера и линкоры.

Приближаясь, вдавить гашетки своих пушек и пулеметов, чтобы, за считанные секунды опустошая боекомплект, осыпать свинцом вражеских стрелков и заткнуть хотя бы одну зенитную установку.

Получить обжигающую болью рану - или множество ран. Гореть заживо в кабине, пропитанной вытекающим из пробитого двигателя горючим, но не выпускать из пылающих рук штурвал. Чувствовать кожей, всем своим телом, как трещит и рассыпается разрываемый от множества попаданий самолет.

Погибать один за другим - мгновенно, страшно. Безмолвно - или с яростным криком. Или с криком, полным отчаяния и боли. Впрочем, всё это все равно никто не услышит, всё заглушит канонада и рев моторов.

А когда один из вас все же прорвется к цели - ударить по вражескому кораблю своим самолетом, как крылатым снарядом, в надстройку или в палубу, ведь борта большинства кораблей слишком хорошо защищены броней.

"Пробит фонарь...
Прямой наводкой бьет линкор.
Я здесь! Линкор,
Прими мою любовь!
Мою великую любовь...
Невероятную
Любовь..." (с)

И огненная хризантема, что расцветет после этого, поставит точку в этой истории и на мгновение станет зримым выражением ваших мыслей и чувств. "За тех, кого мы любим".

Сказать, что Кату было страшно - значило не сказать ничего. Он всегда знал, что так страшно ему никогда раньше не было и никогда более не будет. Но все равно, кто мог быть готов к такому? Мог он быть готов к такому, еще недавно будучи простым школьником? Да. Нет. Возможно. У него не было выбора, и он сделал его уже давно.
Да и сейчас важным было только то, что было перед ним. А также его товарищи. Теперь уже настоящие боевые товарищи.
- Я первый! - крикнул он, понимая, что его никто не слышит. Он еще махнул рукой, пытаясь показать, что он летит вперед остальных. - Банзай!
Зеро под его управлением набирал скорость. Катсу сейчас смеялся над собой, думая, что он сможет ударить по самой большой цели. Все они были огромными! Но это значило, что все эти цели хороши! И все-таки, он попытался выбрать самый большой корабль, и повел свою самолет прямо на него, уже не обращая внимания на то, что свистящие в воздухе пули разрывают крылья его машины, вот уже почти дотягиваясь до корпуса, до кабины, до него самого...
- Я буду ждать... - еще успел тихо сказать он перед тем, как его самолет взорвался в воздухе. К счастью, сам Катсу этого уже не почувствовал.

Муизяки сжимает гашетку, криво ухмыляется и сам не замечает, как начинает кричать — в шуме боя и не слышно. Срезает очередью нескольких матросов, целится в установку: дотянуть бы.

Но нет. Взрывается что-то рядом, кабина наполняется дымом. Градом нечто впивается в ногу, рот наполняется солёным вкусом крови. Но боли нет. Хатиро летит и кажется, что вот-вот, ещё немного… Но самолёт стремительно теряет высоту. По нему уже не стреляют, он и сам уходит под воду.

Схватить сингунто (вот он для чего!)? Доплыть до корабля и вырезать столько гайдзинов, сколько получится? Да, именно этого требует долг.

Но Хатиро не умеет плавать и, на самом деле, боится воды (не летать над ней, нет). Он сидит в кресле и смотрит, как сквозь пробитые дыры стекают смертельные струи. Он не знает, что делать, не может ничего. Бессилие крепко сжимает горло. Всегда выбирай смерть? Но что если и выбора-то нет? Не так он представлял себе гибель.

Он вынимает сингунто из ножен, шепчет "Банзай" и вонзает клинок в живот. Что быстрее: сэппуку или утопление?

Он не был хорошим пилотом. Да куда там - Юичи отчаянно боялся высоты. И сейчас, размазывая по лицу сопли вперемешку со слезами, он вцепился в штурвал, направив Зеро прямо под вражеские пули, позволяя машине выплюнуть в ответ свои. Он расстрелял весь боезапас еще до того, как наступил конец, но пальцы отказывались разжиматься. То чувство спокойствия, что накрыло его в момент взлета, заставив забыть обо всем, отступило.

Остались лишь ужас, ужас и боль.

Суета. Опять, снова и всегда. То настоящее – сансара схлынуло, оставив лишь осколок совершенства в глупой, мелочной душе Соры. Лишь тень крыла, отзвук неба. Именно отзвук, теперь Сора знал – небо поёт. Увы, рев бомб, свист снарядов всегда и всюду заглушают его голос. Только что бывший всем: небом, стальной птицей, ветром, полётом, Сора вновь съёжился до маленького куска смертного мяса, которое по безумной прихоти богов наделили умением думать. И подступила суета...

... Внизу боялись, а Сора боялся наверху. Страх смерти медлил, изгнанный мелочным страхом, что ничего у них не выйдет: не так-то просто оказалось подступить к линкору-недотроге с последним поцелуем. Но в те секунды, что слюнтяй Сора медлил, переживал и трусил, его прямые, как стрелы и несгибаемые, как самурайские мечи товарищи действовали, оставив философию для загробной жизни, где времени будет сколько угодно. Одна за другой расцветали внизу огненные хризантемы...

Катсу! Он любил жизнь, он выплёскивал её в досужих разговорах, которые порой раздражали (да помолчи ты уже!), но Катсу торопился сказать, прожить, уложить долгую-долгую судьбу в короткую-короткую вспышку.

Муизяки! Сора никогда не признался бы ему в этом, но суровый и непреклонный, старший товарищ напоминал ему отца. Наверно, именно такими были древние самураи, те, которые ушли в старинные легенды, не ужившись в этом мире, где старое и новое смешивалось в самоубийственном поцелуе.

Юичи! Всегда самый отчаянный, готовый продемонстрировать храбрость и лихость. Порой Сора недоумевал, неужели этот человек не боится совсем ничего? Как возможно такое? Но спросить... спросить не осмелился.

Расцветали хризантемы и в пламени их цветов Сора увидел её. Ярко-рыжая, огненная, кривящая губы в злой и призывной усмешке Госпожа Лиса стояла на палубе, задрав голову кверху. Больше Сора не видел уже никого и ничего, то ли во сне, то ли наяву, он бросил верную "Ласточку" вниз... вниз на свидание. Секунда... длинная как жизнь секунда и девственные губы "Зеро" слились в поцелуе с порочными устами Лисы. Секунда и вечность боли – не самая высокая плата, бывает и хуже.