[InHuman] Tales of Redlands | ходы игроков | Эпизод 8: Карт-бланш (АРХИВ)

"До чего же тесен мир..." - хмыкнул про себя Гюнтер, услыхав знакомое описание старухи-арендодательницы. Похоже, им с пацаном по пути.
Хартман рывком поднял пацана на ноги, но продолжал придерживать его за руку.
- Ладно, Якоб. Допустим, всё так и ты говоришь правду. Но ты должен понимать, что я обязан перепроверить твои слова. Сейчас мы вместе отправимся к той пожилой женщине и посмотрим, признает ли она тебя. Да, и ещё тебе придётся повторить то, что ты мне рассказал, знакомым родителей тех детей. Если всё подтвердится - я тебя отпущу. Договорились?
Гюнтер обратился к Ольге:
- Подбери, пожалуйста, его вещи и вытри ему лицо. Только листовки не бери - они ему больше не понадобятся. - мужчина искоса глянул на пацана. - Ведь так, Якоб?

Ольга послушно взяла всё, чего лишился Якоб в момент задержания, а разбросанные листки удостоила лишь грустным взглядом и пожала плечами.
- Дядь, ну дядь, ты чего? Не надо меня ни к кому вести, это же через город весь шкандыбать! Дядя, да они же меня побьют! Дядя, не надо! Пусти, я больше не буду, правда! - захныкал парнишка и начал отпираться.
Супруга, держа в руках собранные в кучу пожитки ребёнка, подошла к Хартману и тихонько кашлянула, привлекая внимание.
- Если бы ты спросил у меня совета, как поступить, я бы сказала, что верю ему, и Якоба можно отпустить под честное слово. - сказала она.

В сильгом сомнении, Гюнтер переводил взгляд с Якоба на Ольгу и обратно.
- И как же я без пацана докажу, что дело сделано? - задал Хартман вопрос своей супруге. - Он сам и был бы лучшим доказательством. А если отпустим - чем докажем?
Гюнтер ненадолго задумался.
- Значит так... Благодари эту добрую женщину, что заступилась за тебя. И сейчас же извинись перед ней за то, что выстрелил ей в колено, понял?! Потом скажешь мне, как звали твоих подельников и их адреса. Мы потом сами перепроверим. А тебя я, так уж и быть, отпущу. И даже вещи верну. Кроме "заточки" и "пукалки" - это тебе не игрушки. А, и ещё марки тоже - на лекарства. Возражения есть?

Возможно, в тот момент, когда стало ясно, что муж последовал аккуратно данному совету, Ольга должна была улыбнуться или как-то выразить свою радость по этому поводу. Но вместо этого она закрыла глаза и задержала дыхание, словно ожидая, что в последний момент Гюнтер резко развернёт курс изложения своего решения.
Этого не случилось. Якоб стоял и хлопал испуганными, зарёванными и крайне недоумевающими глазами - теперь была его очередь искать зрительного контакта с одним из присутствующих попеременно.
- Я...я нет... нет возражений! Спасибо, дядя...и тётя! Я больше не буду! Правда, не буду! И извините за коленку, я не хотел, правда!
Отложив то, что являлось оружием, женщина протянула парнишке его вещи, и он тут же схватил их.
- Ну я за всех не скажу, где кто живёт. Один точно со двора, где у нас база была, это тот кого мамка нашла первого. Я изначально думал, что херовая идея вербовать там же, где и база, но... Его звали Дерек вроде, а фамилию не спрашивал. Второй этот, как его... Да что проверять, я вам правду говорю!

Но Гюнтер был непреклонен.
- Ишь ты... А я вот возьму и проверю! Да хоть прямо сейчас! Если правду сказал - хорошо. А нет - я ж тебя потом всё равно найду. Город не такой уж и большой. В общем, поглядим... А теперь повернись. Кру-гом!
Как только мальчишка повернулся, Гюнтер снял с него наручники.
- Шагом марш!

Как только оковы спали с рук Якоба, он тотчас перехватил свой скарб подмышку и с места дал такого стрекача, что иной заяц бы позавидовал. Естественно, сторону он выбрал ту, с которой ему было меньше всего помех, но даже так вряд ли что-то могло остановить его или схватить. Лишь добежав до выхода из межстеночного пространства он остановился, развернулся и посмотрел на Хартмана.
- Лурье! Гражина Лурье! Та девчонку, чей батя нам листовки печатал, у неё фамилия была Лурье! - крикнул он заметно более бодрым (ну ещё бы) голосом, - Только, дядя, я соврал чутка. Это не я придумал что на бумажках писать, это он сам такие придумал, наверное, а может кто помог, но точно не я!
На этом пацан скрылся за углом, и очень скоро стихли звуки его убегающих шагов. Территория мемориала снова погрузилась в привычную для себя тишину и невозмутимость.
Ольга наконец облегчённо выдохнула.
- Ну, по крайней мере, сейчас ты точно можешь быть уверен, что услышал правду. И, как мне кажется, это гораздо более ценная информация, чем полученная под ремнём.

На это Гюнтер ехидно усмехнулся:
- Ну, ещё бы... Мальчишка даже слово "типография" не может выговорить, куда уж ему набрать текст, по своей стилистике точно копирующий красноармейские агитматериалы. Конечно же, это мог придумать лишь тот, кто к этим самым материалам имеет хоть какое-то отношение. Лурье, значит...
Гюнтер посмотрел на звёздное небо.
- На самом деле, этот тип мог вообще весь "Скит" придумать и организовать. И, кстати, не факт, что Гражина действительно приходится ему родной дочерью...
Гюнтер вновь повернулся к Ольге.
- Дело сделано. Пойдём уже домой.

- Ну, в любом случае, продолжение расследования этого дела ждёт нас уже в Рэдволте. Только бы прежде разобраться с насущными проблемами.
Однако, супруга явно не хотела уходить отсюда просто так.
- У тебя много родственников в армии служит или служило? Я тут кое-что нашла. - Ольга взяла лейтенанта за руку и повлекла за собой.
Они подошли к одной из плит. Офицер сразу заметил, что большинство строчек в выбитых на ней списках начинается на букву "H". Но также он заметил и ещё кое-что - это было не совсем то место, где в последний раз стояла женщина и где проявляла эмоции, отличные от простого чтения из любопытства.
- Смотри... Хамлок, Хаммер, Харпер...хм, много Харперов...вот, Хартман! Фридрих Хартман, девяносто пятый год, Густав Хартман, девяносто первый. - тут Ольга немного помрачнела, - Я, наверное, неправильно сейчас поступила, что указала на имена покойников, да?

- Не волнуйся, это просто буквы на мемориальной плите, - ответил Гюнтер, не разделявший подобных суеверий. - Про Густава ничего не могу сказать, а вот Фридрих... Так звали брата моего дедушки. Да, точно. Капитан Фридрих Хартман. Насколько я помню семейное предание, во время войны с Каркахасом он был командиром артиллерийской батареи. Согласно донесениям разведки, противник, силами одной танковой роты, готовился осуществить фланговый манёвр, чтобы зайти нашим основным силам в тыл. Батарее капитана Фридриха Хартмана была поставлена задача: вместе с приданной пехотной пулемётной ротой занять господствующую высоту и не допустить прорыва танков. Однако, как позже выяснилось, противник бросил на прорыв не танковую роту, а целый танковый батальон. Всего - около тридцати боевых машин. Да ещё и с батальоном пехоты на броне. Это был неравный бой, но бойцы капитана Фридриха Хартмана стояли насмерть. Потеряв две трети танков и половину пехоты, противник решил, что имеет дело с превосходящими их силами и отступил. Таким образом, наши войска получили дополнительное время для переброски подкрепления. К сожалению, сам капитан Хартман оказался смертельно ранен и скончался по дороге в госпиталь. Такая вот история...
Гюнтер внимательно посмотрел на Ольгу.
- Но ты ведь нашла ещё одну знакомую фамилию, не так ли?

На мгновение Хартман испытал странное чувство, описать которое словами в ту самую секунду он никак не мог. Но оно оставило сильный след, и впоследствии он мог разобрать его более детально в мыслях. Должно быть, это произошло при взгляде на Ольгу в момент прозвучавшего вопроса о том, что ещё она нашла помимо фамилии Гюнтера, Какая-то мелкая деталь, нечаянное выпадение из общего и естественного течение дел, нечто противоестественное. Это случилось после её ответа. Или во время него...
- Да-а... было кое-что... ерунда, просто не могла прочесть фамилию, показавшуюся знакомой.
Лейтенанту приходилось слышать ложь. Сумбурную и бессвязную, когда застанный за нарушением порядка солдат пытался выгородить себя и друзей. Наглую и бессовестную, когда пойманный с поличным бандит начинал поносить всё и вся и переворачивать события с ног на голову. Скупую и немногословную, когда приходилось врать излишне эмоциональным родственникам о судьбе горячо любимого им военнослужащего, не вернувшегося с разведки. Но он никогда не слышал такой лжи, которая бы звучала неотличимо от правды, которая мимикой, интонацией и всеми возможными физическими и даже эмоциональными проявлениями была симулирована под истину. Такой лжи, которую невозможно отличить от правды, но о которой нет-нет да просигнализирует тихий маячок в глубине подсознания. Гюнтер не мог понять, действительно ли он стал свидетели чего-то подобного, но сигнал... сигнал прозвучал. Как тихий писк аппаратуры телеграфиста, сказал "А" и потонул в шуме эфира.
- Пойдём посмотрим.
Ольга неожиданно взяла мужа за руку и повела именно к тому месту, где, как он заподозрил, та имела особое внимание к чему-то. Нет, всё-таки это было мимолётное наваждение, женщина не врала ему, иначе бы не стала показывать.
Они подошли к очередной плите. Ольга коснулась нужного места рукой, и тут Хартман заметил то, что по каким-то причинам не замечал. Зачёркнутые строчки. Редкие, различные по своему виду и исполнению, сделанные в разное время, но присутствующие, и их просто нельзя было не заметить. Где-то фамилию пересекает прямой росчерк хорошего инструмента, так, что можно легко разобрать буквы, а где-то металл долбили подручными средствами, и строчка обезображена до неузнаваемости. Везде по-разному, но суть была одна - кто-то возвращался, пропавший без вести и давно похороненный, кто-то сбегал из вражеского плена. Ольга указала на одну из таких строчек, что была выдолблена то ли ломом, то ли зубилом, но при этом автор сего вандализма не ставил целью вывести под корень все буквы, а просто ограничился обезображиванием.
- А. Н. Ф. К. - прочитала она то, что ещё было похоже на буквы и не покрылось ржавчиной. - Ну, я чисто случайно это увидела, и тут же вспомнила, как мистер Пинкертон называл мистера Фалька братом, а тот в свою очередь назвал его по имени, Аланом. Тут, конечно, можно что угодно придумать, но если подставить по паре букв посреди выдолбленного, то как раз умещается "Алан Фальк". Но это бред, я знаю. И да, тут становится прохладно. Давай вернёмся домой.
Женшина зябко поёжилась, сложила руки на груди и, понурив голову, отвернулась.

- Я тоже помню, что один другого назвал "братом", но тогда подумал, что они, наверное, сводные братья или двоюродные, - высказал Гюнтер своё мнение. - Как-то маловато между ними сходства. А иначе почему они носят разные фамилии? Мог ли комиссар сменить фамилию из-за того, что стыдится брата? Маловероятно. Но в жизни всякое бывает. К примеру, что человек оказался в списках погибших, поскольку надолго пропал без вести или в госпитале что-то напутали или был захвачен в плен рейдерами. А потом человек возвращается живым и приходится всё исправлять.
Гюнтер усмехнулся.
- Если бы я не вернулся - моё имя тоже могло бы оказаться в этих списках.
Тут лейтенант исподволь пристально посмотрел на Ольгу. Если она больше не страдает от амнезии - она вспомнит и "момент истины", когда офицер сделал свой выбор, а она крепко ударилась головой. Для женщины это воспоминание очень болезненное и эмоциональное, так просто его не скрыть.
Далее мысли Гюнтера переключились на то, как бы сложилась его дальнейшая жизнь, если бы он согласился на предложение Ольги. Офицер-рейдер? Только не Хартман! И вновь мужчина вспомнил про Пинкертона. А ведь тот своими расследованиями, небось, сгубил немало жизней и карьер. И вреда причинил не меньше, чем какая-нибудь банда рейдеров. И если он вернулся из плена... Могли ли ему настолько "промыть мозги", что он таким своеобразным способом ведёт подрывную деятельность? Возможность подмены на двойника Гюнтер исключал - брат бы это заметил.
Хартман приобнял свою жену за плечи, чтобы хоть немного согреть.
- Пойдём... Свою работу мы выполнили.

Поведение женщины можно было списать на что угодно, что подходило бы в данной ситуации - неожиданное прозрение, душевное смятение, воспоминания и переживания. Что угодно, но только не холод. Вот только в тот момент Гюнтер действительно ощутил ледяное веяние, проходящее сквозь одежду, касающееся кожи и будто бы подмораживающее её, но лишь на долю секунды, мгновенно растворяясь и оставляя чёткий, хорошо запоминающийся след. Запахло горелой плотью.
- Поначалу мне казалось, что я один такой дурак на всём белом свете.
Юнгер вышел из-за Ольги в тот самый момент, когда мужчина хотел её обнять. Женщина, казалось, застыла, замерла, как и всё вокруг, а её загорелая кожа, как и ржавые отблески старой латуни мемориальных плит, приобрела обесцвеченный оттенок. Время остановилось будто, и офицер это не столько чувствовал даже, сколько понимал, а холод, обдавший его, был свидетельством присутствия тех, кто уже почил... либо попросту болезненным наваждением перегоревшего или начинающего перегорать сознания.
- Оказывается, служа в армии, так легко сбрендить, слететь с катушек. - бледный как смерть, солдат обошёл супругу Хартмана, не спуская с неё удручённого взора, и, оказавшись с другой стороны, почесал непонятно откуда взявшшийся шрам от ожога на щеке, - Нам всегда говорили, что мир сходит с ума, и только Красная Армия стоит на страже закона и порядка, разумности и света цивилизации. А сейчас я склонен думать, что на самом деле это просто мы все психи. Да, офицер?
Гюнтер не мог ответить при всём желании - находясь в плену своего невероятного состояния, он мог лишь созерцать и внимать речах образа покойника, и в тот момент будто бы даже сам себя видел со стороны.
- Товарищ лейтенант, вы хороший человек и хороший командир, выполняющий свой долг самым достойным образом. - взгляд резко развернулся назад, где стоял Шилке и теребил повязку на глазу, прикрывающую страшную рану от рейдерской кирки.
Но не успел Гюнтер подметить эту новую странную деталь гардероба призрака, как тут же заметил согбенную фигуру напротив того места, где Ольга обнаружила исковерканную надпись. И в эти самые секунды на его глазах вершилось то, что уже было совершено как минимум несколько лет назад - вооружённый долотом, мужчина, чей профиль до боли напоминал профиль комиссара Пинкертона, виденный через щель в кабинете Мелчетта, кромсал несчастную латунь с особым ожесточением, словно вместо имени там было написано страшное ругательство. Металлический блеск правой кисти с зажатым в ней инструментом сверкал как и слёзы в уголках глаз, что срывались с каждым ударом и неровными зигзагами расчерчивали впалые щёки. Хартман не слышал звуков, но отлично представлял, как звенит металл, как вздыхает человек. Звуки рождались в его голове, отражались эхом, и казалось, что это не он один корёжит стену, а все, кто когда-либо имел намерение вычеркнуть свои имена со стены смерти, собрались и начали делать это снова. Железный трезвон не мог заглушить только голоса двух солдат.
- Хороший офицер... Хороший офицер убил бы рейдерскую суку в первую же ночь. Посмотри на этого бедолагу - он так сильно хочет жить, что не может смириться даже с жалкой строчкой. А эта... - Юнгер отвернулся от Ольги, и тогда его лицо стало покрываться горелой коркой, словно та начинала гореть на глазах у лейтенанта, только без видимого пламени, - А тем, кто выбрал смерть, плевать.
С этими словами призрак подошёл к онемевшему Гюнтеру, взял его голову в руку и повернул в сторону другой плиты. Взгляд мужчины машинально упёрся в свеженачищенный, сияющий медным блеском квадрат и строчки, выбитые на нём. 707-й мотострелковый. "Гончие".... командир Р.Блэкмор. Далее по списку: Алекс и Ричард Майерсы, Аркадий Шульгин, Б...М...Н и другие фамилии на эти буквы...Р...С...Сэм Пайл, нет, дальше... В...Влад и Ольга Пушкины...разные даты, но все по 193-й...погибшие...
- Хороший офицер, превращает живых в мертвецов, а мёртвых ставит в один строй с собой. Хороший офицер, убей их всех. - Юнгера уже не было видно, но его голос трелью гремел в голове, сливаясь с шумом зубил, высекающих строчки из плит, и он негодовал, требовал.
- Товарищ лейтенант... - робко вмешался голос Шилке, - Прошу не за себя, ибо я мёртв, но за тех, кто ещё... мёртв не совсем... дайте им шанс.
- Пинкертон прав, зло нужно убивать в зародыше!
- Дайте им шанс...
Голоса, шум и удары слились в безумную какафонию, чей тембр сливался в единый массив, и более было не различить ни словечка. Хотя, были ли эти слова на самом деле...

Гюнтер рефлекторно тряхнул головой. Резко, быстро, а, главное, на этот раз свободно. Тишина, никаких ударов, никаких голосов и призраков в холодных оттенках. Да только перед глазами...
Мужчина ещё раз внимательно посмотрел на плиту, в чью сторону повернули его голову. 24-й конный, командир Купер, далее по списку: Аарон Линкс, Бойл, Теодор и Тереза Маливан - нет, не те фамилии совсем, не та плита, хотя смотрел он точно туда же, не сводя взгляда. Очередное наваждение. Но больше всего поражало, с какой яркостью, если можно так сказать, и насыщенностью он это видел. Неужели и впрямь что-то не так с головой? В любом случае, только хороший отдых покажет, насколько всё серьёзно.
- Бр-р, что-то я замерзла. - прогундосила Ольга и слегка высморкалась, - Может, вернёмся уже в ночлежку? Как бы не заболеть.
Она обернулась к мужу. Ничто на её лице не говорило о том, что она могла как-то видеть или слышать происходившее с лейтенантом. Значит, это было лишь в его сознании.

Всё ещё пытаясь прийти в себя после пугающего видения, Гюнтер таки обнял Ольгу.
- Да-да... сейчас... идём...
Мужчина вёл свою жену обратно в их съёмную комнату. То просто держа за руку, то приобнимая за талию или плечи. Но всегда сохраняя хотя бы малейший тактильный контакт. Будто боялся, что стоит ему отпустить супругу, как тут же явится некая мистическая сила и разлучит их навсегда.
Всё время, затраченное на обратный путь, Гюнтер размышлял над тем, что ему привиделось. Ольге, разумеется, ничего говорить не стал. Ещё подумает, что муженёк с ума сошёл. Своих мёртвых бойцов видит наяву, как живых. А уж если узнает, что один из них настойчиво требует её убить... Нет, она ни в коем случае не должна знать!
Вновь и вновь возвращаясь к пережитому событию, Хартман пришёл к выводу, что это не плод его больного воображения, а некая часть реальности. Своего рода, "изнанка мира", со своими законами пространства-времени, где обитают, в том числе, духи умерших. Возможно, Гюнтер, как утопающий за соломинку, просто цеплялся за мысль, что стал свидетелем ранее неизвестной ему реальности, лишь бы не признавать своего безумия. Возможно... Говорят, сумасшедшие так и поступают. Но откуда тогда взялись все эти имена? Почему именно "Пушкины"? Гюнтер был уверен, что не встречал такой фамилии нигде раньше. У Ольги не спросишь, она всё равно не вспомнит из-за амнезии. С другой стороны, если всё-таки спросить, она может вспомнить слишком многое, не только фамилию... И что тогда? Что предпочтёт Ольга - остаться офицерской женой или вновь стать рейдершей? И как должен поступить он, лейтенант Хартман, если выбор будет не в его пользу? В точности по совету Юнгера, как "хороший офицер"?
Когда впереди, наконец-то, показался знакомый дом, Гюнтер вдруг подумал о том, что перед сном неплохо бы помыться. Водяная колонка во дворе свободна. И в столь поздний час там никого не должно было быть.

Двор действительно был пуст, свет в окнах не горел. Водяная колонка была в их полном распоряжении. И никаких свидетелей. Гюнтер немедленно предложил Ольге всполоснуться перед сном. И сам же начал раздеваться первым.
Процесс омовения вызвал воспоминание о лагере рейдеров. Однако, сейчас вода оказалась заметно холоднее. Ни мыла, ни мочалки не было, но пот и грязь смыть можно было. Ольга была следующей. В серебристом свете Луны, Гюнтер любовался обнажённым телом своей супруги. Боги, как же она была хороша!
И вот, молодожёны добрались до своей комнаты... Закрыв за собой дверь, Хартман снял с себя рюкзак. А затем прижал к себе Ольгу, поглаживая по спине.
- Наконец-то мы одни... Как твоё колено? Не болит?

Случившееся, конечно, не могло не оставить отпечаток на душевном состоянии офицера. Переполняемый разного рода и силы мыслями, он подсознательно ждал, что снова почувствует тот холод, который, как стоило полагать, являлся предвестником контакта с... паранормальной стороной, будем так это называть. И в свете этого вспомнилось, что супруга тоже посетовала на холод, озноб. Она тоже что-то видела? Хотя, вряд ли, иначе бы они оба, наверное, были активными участниками видения, мистической сцены. Но, возможно, это работает как-то не так, может быть, индивидуально - пока судить рано, а дальше покажет время.
Затея с мытьём под колонкой была рискованной сама по себе, и когда Хартман предложил это, Ольга отнеслась к вопросу скептически, но лишь на короткий момент, после чего исполнила его волю и составила компанию по части гигиенических процедур. И хотя действительно был большой риск, что кто-то выйдет покурить в окно, либо пройдёт через двор по пути домой и увидит их, особенно женщину, он в итоге не оправдался, а супругам удалось помыться так хорошо, как это было возможно в данных условиях. Едва тёплая по неизвестной причине вода несколько взбодрила их, и до апартаментов пара дошла быстро и уверенно, не встретив на своём пути никого постороннего.

- Болит, не без этого. - мягко и с улыбкой отвечала Ольга, а затем медленно прильнула к шее мужчины, не целуя, но нежно касаясь губами, - Но как я могу обращать внимания на это, когда мы здесь и сейчас, лицом к лицу...
Она приподняла голову, и на этот раз их уста нашли друг друга. Рука Гюнтера, касавшаяся открытого участка тела супруги, ощутила, как та покрылась "гусиной кожей".
- Весь день я не прекращала думать о том, кто я, кто ты, что нас связывает и что вообще происходит. Но, мне кажется, нужно просто принять действительность и не мучить голову. Всё придёт само, верно? Во всяком случае, сейчас есть только ты и я, и думать о чём-то другом... колено... нет, дорогой, оно не болит.
И снова поцелуй, ещё более чувственный. А всё-таки сейчас Ольга целовалась и вообще вела себя в интимном плане совсем не так, как тогда в шатре.

Если бы Гюнтер собирался убить Ольгу, он бы сделал это ещё в машине, когда они только выехали из лагеря. Впрочем, он мог бы это сделать и чужими руками, просто сдав её коменданту. И уж точно не стал бы официально расписываться с нею в бюро регистрации браков. Нет, на Ольгу у Хартмана были совсем иные планы. Он верил, что "хороший офицер" - это не тот, кто стремится всенепременно покарать и уничтожить каждого встреченного предателя и врага народа (это как раз путь комиссаров), но тот, кто, работая с предоставленным в распоряжение людским материалом (зачастую, крайне низкого качества), ставит своей целью воспитать в каждом достойного человека, гражданина и защитника Родины. Ольга в этом плане была уникальна. Обладая лидерскими качествами и боевыми практическими навыками, хоть и полученными вне военной системы боевой подготовки Рэдволда, свободная от его идеологических установок, но зато с врождённым чувством справедливости, она принадлежала к той же языческой традиции, что и Хартман, а также, была молодой, здоровой, физически развитой и красивой женщиной. Да, знания о ведении боя и религиозных обрядах, наверное, сейчас оказались недоступны. Но Гюнтер верил, что однажды память о них вернётся, особенно, если подкреплять теорию практикой. Единственное, чего Ольге не хватало - гражданской сознательности, которую, увы, трудно воспитать, будучи вне закона и в бегах. Но офицер верил, что эти трудности - временные. И в будущем ему удастся сделать из женщины достойную гражданку. Чем уничтожать такого "врага" - лучше сделать её верным союзником. Так что, Юнгер ошибается. Этот союз выгоден не только Рэдволту, но и, определённо, пойдёт на пользу роду Хартманов.

"А всё-таки, каждый из нас, по сути, - представитель крайне антагонистичных сил", - подумал вдруг Гюнтер. - Она - представитель "Адских Гончих", я - Красной Армии. И она уже, фактически, капитулировала". Эта мысль вызвала из памяти истории о правителях древности, что брали себе в жёны лучших представительниц покорённых народов (как правило, из правящих или знатных родов). И публичное (да-да, при свидетелях!) совокупление с ними было, пожалуй, наиболее наглядной демонстрацией своей власти над вассалами.

От этих мыслей, а также прикосновений и недвусмысленных намёков Ольги, Гюнтер почувствовал сильное возбуждение. Он отвечал на ласки и поцелуи женщины, особое внимание уделяя её шее, но одновременно с этим постепенно избавлял свою супругу от "лишней" одежды. При этом, сам раздеваться пока не спешил. Разве что, позволил бы снять с себя рубаху, если бы Ольге пришло это в голову.

Да, не оставалось повода сомневаться в том, что с обретением амнезии Ольга стала чуточку другой. Гюнтер, возможно, не успел узнать её как следует за то короткое время, что они общались до аварии, но разница была заметна. Впрочем, прежние черты прослеживались, а в чём-то она даже осталась неизменна. Вожделение. Страсть, с которой женщина разматывала клубок эротической игры, осталась прежней. Значит, не всё потеряно, есть шанс вспомнить всё.
К тому моменту, как молодожёны совершенно незаметно для себя, но вполне естественным образом оказались на одной из коек, оба оказались оголены выше пояса. И если рубашка Гюнтера лишь была расстёгнута и распахнута, то Ольга лишилась всего верха, и теперь её груди, два больших и упругих мячика, оголились на радость мужскому взору. Это была поистине великолепная грудь, какой не бывает у молодых, но которую мало кто из зрелых женщин может себе позволить как в силу врождённой физиологии, так и из-за образа жизни. Хартман мог любоваться одной только ею, однако, в его власти находилось всё тело целиком, и прямо сейчас оно жаждало поцелуев, прикосновений... большего.
Скрипнули старые пружины под видавшим виды матрасом. Пара оказалась на кровати, и им вот-вот предстояло решить, кто на этот раз займёт активную позицию, какой конкретно она будет и с чего начнётся.

"О, Боги, как же она великолепна!" - подумал Гюнтер, восхищённо глядя на прекрасное тело Ольги. Лейтенант не торопился, предпочитая наслаждаться каждым моментом интимной близости. И, одновременно, давая возможность своей благоверной постепенно дойти до того момента, когда омут желания захлестнёт её с головой.
Мужчина начал с лёгких поглаживаний вдоль верхней части тела женщины. Погладил по голове. Затем слегка помассировал плечи. Постепенно, движения рук Хартмана становились всё более уверенными. От плеч они переместились к шее, обхватив её с двух сторон. Хватка была такая, будто бы Гюнтер собирался придушить Ольгу. Но нет, она могла ощутить лишь небольшое сдавливание, немного затрудняющее дыхание, а также, приятные поглаживания большими пальцами. Хартман в своих ласках старался умело сочетать силу и нежность. Главное - не перестараться.
Гюнтер наклонился вперёд, с улыбкой глядя в глаза Ольги. Дождавшись, когда та чуть приоткроет рот, чтобы восполнить недостаток воздуха, мужчина накрыл её губы своими, начиная ослаблять хватку на шее. Теперь женщина чувствовала только мягкие массирующие прикосновения.
Постепенно, поглаживающими движениями, ладони Гюнтера сместились к ольгиным запястьям и теперь удерживали их прижатыми к кровати. Губы также сместились ниже и сейчас покрывали поцелуями шейку. По сути, женщина была почти что обездвижена и вряд ли могла сопротивляться мужским ласкам, даже если бы вдруг захотела.

Лёжа на Ольге, Гюнтер чувствовал, как в него упираются два упругих полушария, и от одного только этого ощущения внутри него всё крепло с удесятерённой силой. Потеснив все прочие, в голову закрылась мысль, что никакая другая женщина уже не вызовет в нём такого восторга и упоения красотой и превосходством форм - впрочем, а зачем это вообще нужно? Новоявленная миссис Хартман была его, отныне и навеки, пока смерть не разлучит... пока смерть...в одном строю с мертвыми...
Ольга обхватила руками его шею и прижала к себе, взаимно впиваясь губами в самом страстном из когда-либо имевших место быть поцелуев, взасос, с языком. О, если она помнила, как это делать, то могла помнить и остальное, а это уже обещало вечер быть феерическим. Как и подобает первой брачной ночи, верно? И хотя она уже была не первой... нет, всё-таки момент был особенный, и сейчас их действительно роднило гораздо больше общего, а старое и разобщающее, напротив, было отброшено амнезией.
Руки лейтенанта, спустившись ниже, нашли то, что искали. В их власти была грудь, которая, правда, теперь была не так удобна в доступе из-за тесного контакта, но всё ещё достижима. В их власти был и животик. Сперва он показался мужчине мягким и гладким, но вскоре он нащупал плотные, бугристые кубики пресса, а вместе с этим и маленькие, жёсткие, но в какой-то степени даже приятные рубцы шрамов. Гюнтер нащупал один длинный и кривой как от рассечения звериным когтем, не очень острым ножом врага или, быть может, осколком, а рядом с ним один большой, округлой формы и уходящий в плоть твёрдым комочком - такой может быть только от пули. А вот дальше... Дальше одна из ладоней нащупала мягкую, слегка вьющуюся шерстку, что в действительности находилась на своём законном месте и лишь свидетельствовала о том, что Хартман в своих поползновениях забрался слишком далеко... или как раз туда, куда нужно? О, этой ночи нужно было ещё больше огня!

Ладонь мужчины забралась под ткань штанов, что были на Ольге и почувствовала "ёжик" волос. Гюнтер знал, что ещё немного - и он достигнет лона. Наверняка, уже влажного. Но стоит ли торопить события? Нет-нет, излишняя спешка может только испортить удовольствие. Рука Хартмана, продолжая поглаживающими движениями постепенно спускаться всё ниже, сместилась в сторону. Нежные подушечки пальцев касались паховой области, плавно переходящей в бёдра. Сначала - с одной стороны, а через какое-то время - и с другой. Спустя некоторое время, раздвинув средний и указательный пальцы, Гюнтер добрался и до половых губ, лаская их с боков, но при этом всячески избегал того участка, где мог бы случайно коснуться внутренней их стороны.
Да, Хартман немного дразнил свою супругу, но считал, что ей это только на пользу. Догадываясь, что Ольга уже готова перейти к чему-то большему, он помог ей избавиться от последней одежды. И теперь, чуть отстранившись, без всякого смущения разглядывал её теперь уже полностью обнажённое тело.

Ласки, которыми супруг щедро одаривал свою возлюбленную, нисколько ей не претили, а даже напротив, находили отклик более явный, нежели можно было вообще ожидать. Но при этом женщина старалась быть сдержаннее в проявлении эмоций, и тут офицер мог усмотреть отчасти скромность, а отчасти и некоторую неловкость. Прекрасно помня их (и его в особенности) первый раз, Гюнтер ни за что бы не назвал тогда Ольгу застенчивой, скорее, наоборот, а тут налицо было стеснение, хотя и конструктивно настроенное, готовое к тому, чтобы в итоге раскрыться и дать волю чувствам. "Любой мужчина был бы горд, видя такое поведение невесты": почему-то вдруг подумалось Хартману, и эта мысль плотно засела в его голове, словно он когда-то где-то вычитал её в книжке. Но она вовсе не была помехой, хотя и являлась чем-то чужеродным во всей этой едва ли не идиллической картине первой брачной ночи. Не знай лейтенант Ольгу, он бы решил, что та девственница. Но это лишний раз подтверждало её утрату памяти. Помнила бы - не мялась так, не смотрела с надеждой, что любовник окажется нежным и чутким.
К сожалению, тактильная информация, полученная от прикосновений, подтвердилась, когда Гюнтер увидел женщину нагой - можно подумать, он не видел и не трогал её до этого, а теперь вдруг словно сам утратил воспоминания. Шрамы действительно имелись там, где их нащупывали пальцы - белесые, резко выделяющиеся на слегка загорелой коже пятна и росчерки шрамов. Любого мужчину, а тем более военного, ветерана, такие вещи знатно украсили, но женщину... Немногим хотелось бы видеть такое на теле женщины, а тем более молодой, красивой, лежащей в одной постели и изнывающей от желания. Теперь Хартман мог видеть больше, и он заметил другой шрам, который ранее почему-то пропустил и мимо глаз, и мимо рук. Большой, разлапистый, как прилипшаяся и расплескавшаяся тонким слоем овсянка, рваный шрам располагался на левой стороне талии, слегка заходя на живот и спину. Казалось, когда-то в этом месте был вырван приличный кусок мяса, да такой, что и с жизнью-то обычно не сопоставимо. Даже пропорции тела в этом месте отличались от того же с противоположной стороны - не симметричный бок, меньше другого, словно и впрямь там не хватало плоти, но кто-то или что-то всеми правдами и неправдами его зарастило. Этот шрам был похож на... осколочное ранение? Во время войны, после работы тогда ещё имевшейся у Красной Армии артиллерии, подобных картин, только в свежем исполнении, можно было видеть достаточно как со стороны противника, так и среди своих же солдат, особенно когда снаряды рвались в боеукладке расчёта в ходе небрежного заряжания, нарушения условий хранения, пожара или просто элементарной поломки, вызванной как браком, так и банальным сломом в следствие исключительной древности снаряда. Но обычно, если после такого и выживали, то были либо без ног, либо без рук, либо без того и другого, и, как правило, такие уже давно лежали в могиле, не способные вынести тяготы послевоенной жизни, в которых и здоровому человеку было несладко. Но Ольге, кажется, повезло - что-то, возможно, крупный осколок, вырвало у неё кусок торса, а затем некие невиданные силы всё восстановили, вернули на место почти как было... почти. И кожа в этом месте горела. Да, это совершенно точно был осколок чего-то, что загорелось и детонировало. Танк...
Почему именно сейчас Гюнтер задался такими совершенно отстранёнными мысли о войне, которую, к слову, толком и не застал даже, почему вдруг вообще вспомнил за танк и как умудрился связать видимое с возможным, он и сам понять не мог. Должно быть, последствия дурацкого наваждения, виденного при мемориале. Технически, Ольга могла участвовать в Пустынной войне, если предположить, что ей как минимум лет тридцать, да и тогда за неимением достаточного числа мужчин в строй брали, не глядя на возраст, пол или происхождение. Но всё равно это было притянутым за уши, бредовой мыслью, которую некая таинственная сила пытается навязать. Нет, не сегодня, не в эту ночь. Просто обширный ожог, полученный за время рейдерской "карьеры", никаких нелепых домыслов.
Кажется, Ольга почувствовала секундное замешательство супруга. Её взгляд скользнул к большому шраму и тут же, смутившись собственного изъяна, поспешил быть отведённым.
- Я... мне жаль, но я... это уже было здесь. Прости.

Гюнтер мотнул головой, сбрасыаая наваждение. Танк или не танк... Какая разница? Сейчас не время думать о таком. Перед мужчиной возлежала красивая обнажённая женщина, которую он любит, а она - его. Да, есть шрамы на теле. Но это не болезнь и не мутация, а результат внешнего физического воздействия. Руки и ноги целы - значит, ерунда.
Хартман улыбнулся своей жене, глядя ей в глаза и продолжая ласкать её тело.
- Не переживай, всё хорошо, - подбодрил он её. - Ты ни в чём не виновата, чтобы просить прощения.
Мужчина освободился от остатков своей одежды. Он понимал, что для нынешней Ольги это будет её первый интимный опыт. Поэтому, решил, что обязан приложить все усилия, чтобы доставить ей максимум удовольствия.
- Я люблю тебя. И хочу, чтобы этой ночью ты была счастлива. Не нужно стесняться ни меня, ни себя. Любое твоё желание, любой каприз, который ты только можешь себе представить, - будет исполнен. Только скажи или намекни... Смелее. Может, ты хочешь... чего-то особенного?
Гюнтер наклонился к Ольге и их губы сомкнулись в поцелуе, а языки начали ласкать друг друга. Тем временем, внизу она могла ощутить нечто упругое и тёплое, слегка упирающееся в её живот. Что именно - догадаться было несложно. И это был верный признак того, что никакие обнаруженные внешние изъяны не заставили мужчину утратить интерес к своей женщине.

Равно как и верным признаком было то, что после сказанного лицо возлюбленной озарилось благодарной улыбкой, и когда мужчина прильнул с поцелуем, та отдалась ему с нежным энтузиазмом. Возможно, в своё время рейдерша гордилась своими шрамами, свидетельствовавшими о её неуязвимости для врага, неумолимой воле к жизни, и которые действительно являли собой невероятный факт присутствия оного. Но сейчас она, должно быть, ужасно этого стеснялась - теперь, когда предрассудки и идеология прежней жизни были отброшены, только отношение мужа, самой главной части её настоящей и, видят боги, всей будущей жизни, имело решающее значение.
И в то время, как верхние части тел любовников занимались одним, ублажая друг друга, нижние уже были готовы приступить к своему собственному совместному занятию, ибо, стоило полагать, оно было самым главным во всей этой игре чувств и ласок. Ольга раздвинула ноги, достаточно широко, чтобы Гюнтер удобно поместился между ними и мог дальше делать всё, что ему вздумается и что позволила бы миссионерская поза, но недостаточно, чтобы это выглядело вульгарно. Хотя, о какой вульгарности вообще может идти речь, когда дело касается лишь двух любящих сердец, связанных законными и добровольными узами брака и уединившимися в ночное время?

Что ж, намёк был предельно понятен. Однако, Гюнтер не спешил. Он продолжил ласки, переместив поцелуи на ольгину шейку. Одновременно с этим, мужчина мял её груди, но не слишком сильно, опасаясь причинить боль. Постепенно Гюнтер начал смещаться всё ниже и ниже. Поласкал языком сосочки, затем начал, сантиметр за сантиметром, покрывать поцелуями живот, дойдя до самого лобка. Руки Хартмана уже гладили бёдра женщины с внутренней стороны, всё ближе подбираясь к половым губам. А затем акцент сместился на ложбинки вокруг, осторожно лаская их кончиками пальцев.
Все эти действия, по задумке, должны были ещё сильнее завести Ольгу и, возможно, вывести её представления о возможных способах получения удовольствия на новый уровень. Но важно было получить и обратную связь. Именно реакция женщины определит, стоит ли продолжать дальше в том же духе или на этом следует остановиться и вернуться к традиционному способу исполнения супружеского долга.

Инициатива мужчины не встретила никакого сопротивления и даже намёка на оное. Супруга была в достаточной степени благосклонна и даже заведена, поэтому новые горизонты её тела открылись для мужа совершенно свободно и без стеснения. Что же, сейчас им действительно мог помешать только отряд солдат под командованием Пинкертона, штурмом берущих дверь в комнату и окна заодно. Ну или война...
- Ах, Гюнтер... - томно выдохнула Ольга.
Её руки легли на голову мужчины и запустили пальцы в шевелюру, но без чрезмерного усилия, а ногти щекочуще впились в кожу. Трактовать это иначе кроме как акт чрезвычайного одобрения было невозможно. Тело женщины сохранило чистоту и отсутствие посторонних запахов после купания водой из колонки, и сейчас прикасаться и лобзать его было приятно настолько, что хотелось укусить. А уже через несколько секунд Хартман ощутил вполне физически, что его старания заставляют партнёршу сильно возбудиться.

Может, Ольга и потеряла память, но явно догадалась о намерениях Гюнтера и, похоже, знала, насколько это приятно. Усмехнувшись про себя, мужчина сначала один раз провёл языком по половым губам женщины снизу вверх. Затем повторил снова и снова. Постепенно, Хартман вошёл в ритм, продвигаясь всё глубже. Стенки влагалища заметно увлажнились, язык свободно скользил между ними. Им же мужчина нащупал "вишенку" и время от времени заигрывал с нею. В то же время, пальцами Гюнтер чуть смещал половые губы к середине, отчего площадь соприкосновения поверхностей увеличилась, а значит и ощущения становились ярче.
Так продолжалось некоторое время. Хартман ждал момента, когда тело супруги будет готово вот-вот достигнуть оргазма. И прежде, чем это случилось, мужчина вдруг отстранился и прекратил всякие ласки. Хитро улыбаясь, он просто лёг с нею рядом, подложив руку под голову. Могло сложиться впечатление, будто бы мужчина устал, хотя на самом деле, он просто выжидал ответного хода своей партнёрши.

Женское тело отвечало на ласки по-разному и делало это одновременно: оно тихо стонало, с придыханием, подавалось навстречу, замирало и отходило назад, расслаблялось на несколько секунд, а затем резко вздрагивало, и всё это, конечно же, сопровождалось естественной реакцией организма. Труды мужчины были не просто не напрасны, но преисполнены эффективности. Поэтому, когда он отстранился, разошедшаяся Ольга, приближение кульминации которой было видно невооружённым взглядом в упор, замерла в очередной раз. Теперь, смотря на партнёршу с иного ракурса, Хартман мог видеть, что та уже успела дать волю рукам и активно массировала свои груди. Не перестала она это делать, когда мужчина прервался, но приподняла голову и посмотрела на любовника поверх ложбинки между этими двумя округлостями.
- М... м? - вопрошающее мычание не нуждалось в специальной трактовке, ибо было красноречиво исполнено не столько желания узнать, почему действие прекратилось, сколько молением немедленно его возобновить.