Правдивая история Волшебника Изумрудного города | ходы игроков | Глава 1. Аслан нервно курит в сторонке

— Бзюбзя... тьфу!
Фыркнул шумно, растягиваясь на бережку, вытягивая лапы, успокаивая тело после зашкаливавшего в крови адреналина.
— Помощнички, ёклмн... Самих спасать надо... Элли, ты в порядке?
Самый главный вопрос, в общем-то. По виду — в порядке, но кто знает, что с этой водой не так? Хотя сам Тотошка чувствует прилив сил, и это еще более подозрительно, чем зловещий водопад. Кстати, о водопаде...
— Слышь, мохнатый друг! Я сейчас полежу тут, отдышусь, приду в себя, а потом встану и оторву тебе голову нахрен. Поэтому у тебя секунд пять-десять есть, чтобы придумать вменяемое объяснение тому, что это было и почему ты единственный, кр-р-рыса-переросток, в воду не полез!!
Рычание вышло изможденным и хриплым, но все еще весьма угрожающим, да и адреналинчик мало-помалу начал возвращаться.

- Славный мой, хороший, спас меня! - еще в воде у берега кричит и целует Дровосека в макушку головы, за которую крепко держится.
Вцепилась Элли со страху так, что не отодрать - это понимает, когда еле-еле соскочить успевает с падающего Железного.
Горе-горюшко.
Большое горюшко у нее - ТАКОГО бойца потерять, выведен из строя водой проклятой.
Ногой топнула и разрыдалась на груди Дровосека. Рыдая и носом хлюпая, Тотошке отвечает:
- Живая и плачу!
И, верно, плачет, долго, навзрыд.
И сквозь рыдания слышит слова правильные, хоть Элли от таких еще гаже на душе становится, еще противнее - ведь и вправду, привел, а сам не полез.
- Что ж ты, гнида, наделал, а? - не кричит девочка, но лучше бы она кричала, потому что когда она вот так говорит, это жуть жуткая, это бездна глядит на того, которому Элли таким мерзким, холодным и обреченным голосом слова скупые за шиворот сыпет.
Слезы враз пропали. Встала. Пистолет и виски со стола взяла, и видит уже Льва повешенным и распятым, вспоротое брюхо видит и размотанные по ветвям леса кишки.
- Ты же, падаль, хорошего человека обидеть посмел, хорошее чучело, хорошего дровосека и хорошего дога...
И медленно-медленно поднимается на Льва правая ее с пистолетом. Обреченно смотрят мертвые глаза разочарованной, обиженной, но несокрушимой женщины.

- Он же трус, то есть царь, то есть лев. Я уже говорил что он трус? Так он не трус, он такой трусливый трус, что даже трусить трусит, то есть бояться боит, а вот так правлиьно трусить боится. Да если ему вороны глаза клевать будут, он только плакать сильнее станет, чтобы их слезами смыло.
страшила стоял широко расставив руки и ноги, чтобы солома побыстрее просохла. На Элли он поглядывал, куда без этого, отчего выходило очень смешно, поскольку поглядывал он не краем глаза, а поворачивая всю голову. Вот и получалось что говорит он вроде Льву, а смотрит во все глаза на Элли.
- И еще спирт надо, железяку до блеска потереть, чтобы на засох, ну или как там это у него называется.

- Элли! Элли! Девочка моя! - Железный Гигант прогудел успокаивающе, по отечески. - Я тут, с тобой. Или ты действительно думаешь что старой железяке нужно добавить еще немножечко воды? К тому же соленой.... Ну! Еще никто не умер! Пока по крайней мере. Сейчас рыжая гнида упокоится, но это не в счет, правда?

Рука железного человека начала двигаться Элли, остановилась в последний момент, и медленно и аккуратно, можно даже сказать нежно, легла ей на спину.

- Какая... Милая сцена, - лев делает мягкий, кошачий шаг, слегка касаясь земли подушечками своих четырех лап. Его крупные, бугристые мышцы, многие размером с лапу Тотошки, перекатываются под толстой шкурой и шерстью.

- Тр-рогательная... - наполовину рычит, наполовину говорит он, выражая мордой злорадное "сочувствие". Смотрит он прямиком на Элли и медленно, почти крадучись, обходит её и компанию по большому кругу, как акула, присматривающая в китовом косяке жертву послабее. Которую можно разгрызть одним рывком.
- Маленькая... Хрупкая девочка и её вер-рные щеночки. Одному из них, кажется, плохо? Ничего, зато остальные будут знать, что не один только Страшила из вашей своры не имеет мозгов.

- Ты спр-рашиваешь меня, девочка, почему я стоял и смотр-рел? - в его рыке чувствуется целое море едва сдерживаемых эмоций: угроза, страх, гнев, насмешка. От того образа, в котором он пребывал несколько часов не осталось и следа.
- Потому что я хочу вашей смерти, - в голосе слышалась жесткость, сталь. Привычка того, чтобы ему повиновались, а не наоборот. - Ты и такие как ты - плоть от плоти Гудвина. Вы веками разрушаете мир-р, в котором живете, но вам этого мало. Вы пришли на Большую Землю - на мою землю! - чтобы превратить в кислотную свалку и её.

- А он, - Лев кинул короткий взгляд на Дровосека, а затем снова смотрел Элли в глаза, не отрываясь. - Бездушная машина, умеющая лишь р-разрушать. Поглощать. Есть. И оставлять после себя пустыню.

- Ты, - указал он так же на Страшилу, - Служишь и не понимаешь зачем. Ты ничем не лучше пустой бочки, что называет Дровосеком.
Лев повернулся к Тотошке и, на этот раз, не отводил от него взгляда. Во время их дуэли взглядами изо рта Льва появлялся пар, точно свидетельствовавший о пылающем внутри гневе и ненависти самого глубокого, самого священного толка. Ненависти, прибереженной для предателей. Ему Лев не сказал ни слова, но оскаленные клыки и молчание были красноречивей оскорблений, обличенных в слова.

- Девочка, навер-рное, сейчас думает, что сможешь остаться в живых в этом лесу и разыскать Волшебника со своими «друзьями». Или просто слишком глупа. Это одно и то же, - Лев хрипел при разговоре, хотя это вполне мог быть и смех. – Я дам тебе один совет: здесь у тебя нет друзей. И никогда не будет. Каждый из них готов убить тебя или бросить при малейшей необходимости. Я же лишь говорю тебе об этом открыто.

Наконец он, видимо выдохшись от этого монолога или сказав всё, что копил на душе, он замер, слегка растопырив лапы. Кончик его хвоста с кисточкой на конце недобро подрагивал. Теперь он не рычал, но в голосе всё равно не чувствовалось и толики теплоты.
- Ты ищешь Гудвина. Я тоже его ищу. Предлагаю тебе сделку, маленькая девочка: я выведу вас из леса живыми и, по возможности, невредимыми. Даже помогу тебе починить эту рухлядь, которую ты считаешь разумной – это будет легко. В обмен вы проведете меня дальше – к Гудвину, на тех же условиях… Думаю, не нужно упоминать о том, что я не буду пытаться убить вас раньше, чем мы доберемся – как я уже попробовал, а ты обещаешь мне тоже самое за себя и свои игрушки.

Он покачал головой вправо-влево, сместив вес тела с передних лап на задние – точно готовясь к прыжку.
- А ещё убедишь их держать свои плоские остроты обо мне за зубами, или что там у них вместо рта. Иначе договор расторгнут.

- Какой прямолинейный и грубый! Настоящий мужик, да? Тебе яйца при ходьбе не мешают? А то уже слышу как грозно звенят они тут около.
Голос жуткий, мрачный, но вместе с тем абсолютно аппетитный (не бывает у нее другого), особенно тем, кто любит погорячее.
Ей теперь вполне понятно, что такому не шерстку чесать нужно было, а эго безграничное.
Ближе подходит, на корточки перед львом присаживается, распахнутая, обнаженная, пистолет к своему рту подносит, облизывает неторопливо, протяжно так, а потом вновь на льва наставляет.
Водит льва по острию ножа. Медленно, протяжно, удовольственно.

Не маленькая она отнюдь и не трогательная. Разная, как и подобает уважающей себя настоящей женщине.
- Тише, тише, тише...
Всем говорит, а в первую очередь своим спутникам верным, чувствует/слышит Элли как скрипнули шарниры сочленений пальцев Дровосека, как злобно заскрежетали зубы Тотошки. Видит, что загоняется в конец оборзевший лев, непомерно раздутый лев: "ай какой я, какую гадость сотворил... почти". Берега путает, не к своим плывет, ему можно, им нельзя, лжет, несмотря на то, что жизнь показала другое: те кто с нею за нее готовы умереть, а вот этот, только этот, готов убить. Строптивый львенок чересчур, а времени дрессурой заниматься нет, к тому же совсем не понимает, кто тут условия диктует.

Хищная, наглая, бесстрашная и все-все-все о нем знает. Смотрит прямо, а в глазах сочувствие безмерное (видимо, жизнь львенка еще в детстве раннем изрядно потрепала, раз он таким озлобленным вырос - а такое не бояться нужно, а пожалеть) и ласка.
Трусливый маленький мальчик, что мнит из себя мужика со стальными яйцами, пусть позвенит всласть, авось и музыка сложится.
- Слушаюсь и повинуюсь, дорогой, веди сюда кого-нибудь, кто сможет починить Дровосека и воздастся тебе за дела твои истинным принятием тебя в мою славную братию.

Уметь быть сверху и выбирать быть сверху - большая разница. Элли - мудрая шапка, без давления вопросы управления решает.

- Только если... по частям, - хрипит Лев, но почти улыбается. - Не дружны мы с ним... Как с тобой, девочка. Он стены строит, а я ломаю. Он скот растит, а я охочусь.

- Лишь по частям его могу принести. Упорный старикашка, глупый, но с палкой громовой в руках. Совсем как ты, девочка. Очень на железяки полагается, да не гремят они под дождем - а потому конец ему придет с муссонами.

- Не пойду я к нему... Говорят, - лев бросил красноречивый взгляд на озеро, из которого все едва выбрались, - Если ждать и смотреть на воду - по ней проплывет труп твоего врага. Правду, видать говорят, ведь случилось почти, - смеется Лев, страху не показывает, то будто за смехом его скрывает, то за гневом праведным. Или и правда не боится он их вовсе? Трудно сказать с уверенностью.

- А вот дорогу тебе покажу, как обещал. Сама договоришься с ним. Сама заплатишь... чем сможешь. Понравишься ты ему, уже давно кроме страха он ничего не испытывал... Совет тебе еще один дам - не бросай свою стальную балерину здесь, когда на поиски пойдешь. Вернешься - а его уже нет. А если ходить не сможет - то и тащить тебе придется самой - спасла тебя железяка. На этот раз. Разве не отплатишь ты ей добром? Не напряжешь свои хлипкие плечики?

Железный дровосек, шатаясь и издавая неприятный скрежет начал подниматься. Нижняя половина его тела слушалась плохо, и это было хорошо видно окружающим: суставы и тяги подклинивало, что вызывало предательский тремор, силовые приводы время от времени сбоили, и дровосек терял под собой опору, иногда это сопровождалось потрескиванием или снопамитискр.

Все же приняв вертикальное положение, Тин груздно оперся на топор, который до сих пор сжимал в руке.

- Слова, слова. Одни пустые слова. Этот шелудивый шакал уже обещал нам безопасное место, лечебный источник. Что мы получили в итоге? - голос Дровосека по обыкновению был низок, размерен и отдавал металлом, но сейчас к нему нотками ненавести примешивается тихий, напряженный скрип-рокот. - Сейчас он обещает нам новую помощь, но даже не скрывает, что не собирается разделить с нами ту участь, что он нам уготовил.

Речь гиганта на секунду оборвалась, что бы продолжится уже будучи обращенной к главе отряда, все тем же спокойным, утвердительным, напряженным тоном:

- Элли, я знаю, где живёт хороший кузнец. И, я думаю, что путь к великоужастному без этого трусливого выродка будет проще, намного проще, чем с ним. Одно слово, и я принесут тебе его сердце.

- Глупый, глупый дровосек, мозги есть, а глупый. Если ты у него сейчас сердце заберешь, то его мясо тебе придется на себе тащить. Надо ему пасть заткнуть, чтобы не воняло и пусть мясо на своих ногах ходит.

Страшила от волнения даже стал размахивать руками, как будто распугивает ворон.

- А еще его можно не кормить совсем, а потом на гадвина натравить и пусть они там друг друга поубивают. А пока пусть он весь путь сам боится и других пугает.

- За мясом твои товарки крылатые присмотрят. За ними не заржавеет, ни кусочка даром не проподет. А кости - кости пусть тут всякого встречают, и предупреждают о сути этого места. - Дровосек изобразил довольное хмыканье, но получилось не очень: - Будет вечно предупреждать тех, чьей смерти при жизни желал.

- А мы не ищем легких путей!
Провозглашает.
Она кричит это будто тост.
Лихая, взбалмошная.

Сделай что-нибудь, Элли! Сделай что-нибудь эдакое, Элли, чтобы они не переубивали друг друга! Ведь ты знаешь, как каждый из них тебе дорог и нужен, маленькая девочка Элли! Сделай что-нибудь! Пляши, Элли! Выведи их с чертова чердака их сознания, покажи им путь в Амстердам, доверься миру, который любит тебя, маленькая девочка Элли! Пусти тысячу поездов под откос! Жахни виски и походкой от бедра веди их к светлому будущему! Даже если это станет местом, где все они, и ты, глупенькая девочка Элли, сдохнут, веди их, красивая! Выжги дотла тысячу мужских глаз, сожри всех кобелей, убей жаждущих смерти, харкая кровью, укутай нежно слабых и несчастных в поисках, в твоих беспросветных поисках НАСТОЯЩЕГО МУЖЧИНЫ, но не потеряй прямо сейчас этих четверых, которые уже в твоем сердце, доверчивая Элли.

Элли улыбнулась.
Просто и легко. Нежно.
- Тише мальчики, не ссорьтесь, мы все идем к Гудвину, вы помните? Идем через фермерские угодия. Тот, рядом. Страшила, внушать ужас. Лев, везти меня. Дровосек, идти сам сможешь?

Короткие команды не звучали приказами, голос умолял, голос просил. Элли жахнула виски, вытащила из чемодана и одела леопардовое платье мини, закурила, сложила несколько платьев, чулки, запас виски и сигарет в сумочку, а туфли повесила Страшиле на шею, связав колготками. Захлопнула чемодан с оставшимися нарядами, которых становилось бесконечно жаль, и... Столкнула чемодан ногой в воду, в проклятое озеро, "целительный" источник, мать твою.

Бесцеремонно оседлала Льва - придется еще немного попахнуть Львом - и запела:
- Ты так хорошаааа, узкие джинсы, шея и плечи... (с)
Курс на юг, к теплу женщины - за нею.

Конец главы.