|
|
|
Ход I. 1391 – 1401 гг.
Ты был долгожданным ребенком.
Родившись в замке около Тарнува и громким криком оповестив о том всех вокруг, ты с самого детства не знал отказа ни в чем.
Твоим отцом был Анджей Могила, прозванный Удачливым. Род Могил, ведущий свою историю с XI века, но никогда ранее не знавший ни богатства, ни высоких знакомств, обязан был своим стремительным взлетом как раз твоему отцу. А если быть точным - его удачной женитьбе на Агнешке Вольской, племяннице каштеляна сандомирского. Поговаривали, что твой папаша будущую жену просто-напросто своровал, буквально отбив у охраны во время конной прогулки. Говорили также, что и сама Агнешка была не прочь быть украденной.
Сложилось так, что родителей твоей матушки к тому времени уже не было на свете, а потому приданное ей давал дядя, Ян фон Биберштайн, могущественный и суровый пан. Но не зря твоего папеньку прозвали Удачливым - в то время, пока он крутил роман с Агнешкой, фон Биберштайн сражался с королем Вацлавом и вовсе не появлялся в Польше. А когда с королем замирился - племянницы уж и след простыл, а от бедного, но знатного Анджея Могилы пришло ему письмо с предложением чвар не учинять и брак благословить.
Фон Биберштайн зубами поскрипел, но, не желая позора племяннице, дело замял, приданное прислал и даже родителю твоему небольшой замок близ Тарнува вместе с прилегающими селами, лесами и полями подарил.
Вот тогда-то и пошли у Могилы дела вгору! Не было во всей Мазовии, во всей Малопольше более предприимчивого рыцаря, чем твой отец. Приданное жены он пустил в оборот, да так, что уже через год после женитьбы купил несколько сел. А потом капитал утроился. И еще раз. И снова. Зачарне, Кобежин,Заважбе, Бжезница, Яворско, Лыса Гура, Суфчин, Ольшины... это всё были земли рода Могилы. Ваш главный маёнток - хорошо укрепленный, каменный, в два этажа высотой, с остекленными окнами, стоял в Скшишуве, совсем рядом с городом Тарнув, в котором твоему отцу принадлежала суконная мастерская и пивоварня.
На поклон к Могиле ездили все окрестные шляхтичи. Кто денег занять, кто на службу наниматься, а кое-кто и свататься - у тебя были две старшие сестры. Отец гостей любил, всегда усаживал за длинный стол в главном зале, поил пивом и угощал снедью. И получал выгоду с каждого гостя. Кажется, вся округа должна была что-то Анджею, пану на Скшишуве.
*****
Ты рос в вашем большом доме, но регулярно родители брали тебя с собой в Тарнув, Жешув или сам Краков! С детства ты видел мощеные улицы, готические соборы и ярко выкрашенные узкие дома, с детства был одет по последней моде и всегда получал желаемое. Хочешь пони? Пожалуйста! Желаешь медовик? Держи! Отец тебя откровенно баловал, впрочем, твоих сестер тоже.
Десяток ваших слуг тебя любил, называя "малым паном", даже на твои детские шалости порой закрывали глаза.
Но как только вам выписали учителя - всё изменилось. Не помогали слезы, крики и истерики - надо было учиться.
Пан Добеслав из Липок, обедневший шляхтич, был молодым человеком, обучавшимся где-то на Западе. Он преподавал тебе историю, географию, математику, учил читать и писать по-польски. И еще обучал латинскому. Учитель был требователен, лупил палкой по спине и рукам с позволения твоего родителя, заставлял зубрить крылатые латинские выражения, а еще - учить гербы всей окрестной шляхты. И не только окрестной - так ты узнал, чем герб английских Йорков отличается от герба немецких Вельфов и почему в Польше несколько фамилий могут носить один и тот же герб, а на Западе всё наоборот!
Еще тебя обучали этикету и, конечно, генеалогии.
Твоих сестер учили почти наравне с тобой. Разве что раз в месяц на неделю позволяли почему-то не присутствовать на занятиях. На вопрос, почему так, твой учитель отмахнулся: - Женские дела, потом поймешь, - и продолжил рассказ про франков и римлян.
***** Отец часто пропадал в разъездах, а возвращался всегда довольный - дела шли вверх. Мама же проводила большую часть времени в доме, пряла или командовала домочадцами. Порой она брала с собою пару слуг и ехала в Тарнув к подруге, Людвиге, тетке склочной, знающей все слухи в округе. Там твоя мама могла провести весь день, а порою оставалась и на ночь.
А потом отец, вернувшийся как раз с очередной поездки, слез во дворе с лошади и при всех влепил ей затрещину. - Курва! Вы, дети, кинулись к маме, но она лишь машинально обняла вас одной рукой, второй же держалась за место удара.
Потом родители долго кричали друг на друга - это слышал весь дом. Кажется, папе не нравились мамины выезды в город...
С той поры матушка ездила куда-либо только вместе с твоим отцом.
*****
Когда тебе исполнилось восемь, к вам впервые приехал Ян фон Биберштайн in propria persona*.
Казалось, он привез с собой целый город: конные и оружные рыцари, их оруженосцы и слуги, сотни слуг, тысячи! А уж лошадей! А возов с припасами! А реющих на ветру флагов!
Встречать родственника вышла вся ваша семья. Тебя нарядили в шитый специально для этого случая дублет и узкие шоссы, а на остриженную "под горшок" голову надели шаперон, похожий на те, что их носили благородные краковские паны. Родители нарядились еще более богато, а твоих сестер одели в длинные платья, расшитые каменьями и золотой нитью.
Сам Биберштайн был мужчиной полноватым, но крепким, одетым в дорогой расшитый золотом плащ и высокие кожаные сапоги для верховой езды. А еще от него веяло такой властностью, таким богатством, что казалось, будто это сам король!
- Ну здравствуйте, родичи! - прогремел он, пока твоя мама приседала в книксене, а отец склонял голову, - Хорошо живете!
Фон Биберштайн говорил с немецким акцентом - такой ты раньше слышал в Кракове от торговцев. Да и в целом был он похож больше на крайне успешного купца, чем на могущественного феодала. Если бы не десятки рыцарей, что стояли у него за спиной... Он гостил у вас три дня, как положено по всем правилам и обычаям. Эти три дня прошли в пирах, охотах, небольшом состязании рыцарей на затупленных мечах... Биберштайн привез с собою еще и фокусника, изрыгающего пламя изо рта, а также двух потешных карликов, что веселили народ, изображая то королей, то животных, а то и самого Биберштайна. Если бы кто-то вздумал так пошутить над папой... ты даже представить не мог, что было бы. А этому ничего, смеется и кубком по столу стучит.
*****
На второй день к тебе подошли два мальчика на несколько лет старше. Один представился Петром фон Цеттрицем, сыном Густава фон Цеттрица, хозяина Шварцвальдау, второй - Михалом, сыном Михала Бедлинского герба Венява. Ты, конечно, слышал что-то про эти роды и гербы даже мог припомнить. - А где тут у вас вино? - без обиняков спросил Цеттриц, - Жажда замучила. - Да, горло промочить охота! - подражая взрослым заявил Венява.
У вас был погреб, но вина там отродясь не водилось. Отец предпочитал пиво, даже давал тебе попробовать (тебе не понравилось - горькое, воняет, а потом привкус еще этот). Узнав об этом, молодые шляхтичи рассмеялись. - Говорил же, это деревенщина, - по-латыни сказал Цеттриц, - У них даже вина нет! - Ага, медвежий угол, - подтвердил Михал, - Уверен, они тут пьют скисшее пиво и говорят: "О, нектар богов!"
Мальчишки загоготали и взглянули на тебя. Они, кажется, и подумать не могли, что ты понимаешь по-латыни.
***** Этой же ночью, возвращаясь в комнату с ужина, ты проходил мимо полуоткрытой двери отцовских покоев, как вдруг услышал оттуда голос матушки. - ...я даже и не подумаю, дорогой дядя! - казалось, она готова была разрыдаться. - А тут и думать нечего, - прогудел Биберштайн, - Ладно, не хочешь так, пускай. Но оставлять всё как есть - не дело. Я этим займусь. Пусть только малой подрастет немного - тогда и сделаем. Заодно мужа тебе подыщу хорошего. Пару лет потерпи уж ради ребенка - он же не виноват, что от такого курвиного сына родился. - Дядя! - Добре, добре. В твоем доме не ругаются, я помню.
Скрипнули половицы и ты поспешил отойти от двери, чтобы тебя не заметили.
|
1 |
|
|
|
" В лето 1399 от рождества Христова, первого червеня, я, Стефан из рода Могил, сын Анжея, зачал этот дневник, по настоянию своего учителя, Пана Добеслава. День нонешний был полон разнообразных событий. С после утренней службы мы, с сестрами упражнялись в науках, в которых я в очередной раз превзошел сестер в арифметике, и за это учитель, довольный нашими успехами, рассказал нам интересную историю про битву кроля Леонида Спартанского и войска сарацынского в ущелье Фермопил. Нас так увлекла эта история, что мы чуть было не пропустили приезд отца и насилу успели выбежать на двор, дабы поприветствовать Батьку. А там случилось небывалое. Отец, на место того, чтобы по обыкновению спешиться, и чинно поцеловать маменьку, а потом обнять нас, впервые на моей памяти изрёк слово богохульное, и ударил маменьку. После этого, оставив нас в смешанных чувствах, отец прошел в свой кабинет. Никогда ранее не видел я Батьку в такой ярости. Поэтому, вечером, после молитвы, я решил разузнать, что сподвигло батюшку на на грех ярости. Сейчас, закончу я с дневником, и отправлюсь в кабинет батюшки. Надеюсь, Господь уже успокоил его сердце, и я избегну участи матушки, ибо душа моя перед батюшкой чиста. " " В лето 1399 от рождества Христова, седьмое число месяца вересеня. Вчерась пропустил я запись в чем дневнике, ибо приехал мой дед, Ян фон Биберштайн, собственной персоной. Привез с собой такую прорву народа, словно, армию каку. Кого только в этой толпе не было. По такому случаю даже пан Добеслав уроки на то время, что Фон Биберштайн здесь гостит, отменил. Покуда Батя и маменька приветствовали своего родича, двое шляхтичей, прибывших в обозе моего дедушки, совершили грех, оскорбив на латыни дом, что дал им приют да где хлеб с ними разделили. Однакож, и я не ударил перед гостями в грязь лицом, показав, что пан Добеслав не зря занимался со мной, и хоть сестрица Алдона увереннее меня овладела речью латынянской, но и я кое-что уразумел. Поэтому, когда молодые шляхтичи начали хаять наш дом за отсутствие вина, я смог уразуметь их слова, да и ввернуть выученное пословие, которое пришлось в тему: "Ebrietas certe parit insaniam," после чего, на латыни, не такой чистой, как у гостей, но вполне пристойной, объяснил им, как в свое время говаривал мне пан Добеслав, что вино приводит к дрожанию рук, и слабости глаз, что шляхичу в бою завсегда навредить может, да ещё, что в пьяном виде человека завсегда на грех тянет, от чего бессмертной душе завсегда урон. Подивились словам этим шляхичи, да притихли. А вот после вечерни случилося страшное. Вышел я из комнаты своей, до ветру, и случайно услыхал, как дет мой и маменька супротив батюшки что-то недоброе замышляют. Да только вот, не понял я толком, что за зло в их заговорах таится. Но да ничего, сейчас я батюшке все, что услыхал перескажу, небось он то разберёт, что к чему."
|
2 |
|
|
|
Ход ІІ. 1401 - 1408 гг. На твои детские вопросы отец отвечал скупо. Не хотел он перед ребенком рассказывать о семейных неурядицах, но всё ж даже детским своим умом понял ты, что матушка чем-то очень-очень обидела и разозлила отца. Кажется, ее визиты в Тарнув были тому причиной. Тем не менее, отец усадил тебя себе на колени и долго рассказывал о том, как познакомился с мамой, как украл ее прямо из-под носа у опекуна, а еще – как важно иметь хорошую жену для мужчины.
Пока отец дома - всё было в порядке. Для тебя мир был понятен и прост: уроки, игры да поездки.
Вот только к двенадцати годам папенька будто вспомнил, что ты всё ж шляхтич, а не ученый муж, а потому ратному делу тебя тоже обучать нужно. Так ты познакомился с паном Милошем из Свидницы.
Был то суровый рыцарь тридцати лет, широкий в плечах, с копной соломенных волос и аккуратной бородой. Он принялся учить тебя сражаться на мечах и копьях, стрелять из лука и вообще - закалял твое тело всеми известными образами. И это было ужасно! Теперь тебя поднимали ни свет, ни заря и ты вместе с паном Милошем должен был тренироваться на тяжелых деревянных мечах во дворе вашего поместья, покуда не услышишь, как в ближайшем костеле бьет колокол, оповещая о начале утренней мессы. Затем следовал завтрак и занятия по математике, латыни, истории с паном Добеславом из Липок - до обеда.
Затем ты вновь брался за меч или за копье, на усмотрение рыцаря из Свидницы.
Очень быстро оказалось, что рыцарское дело - это постоянные синяки, ноющие мышцы, а еще постоянные крики учителя. - А ну, черепашка, вставай! - говорил тебе учитель, когда ты падал от его удара. - Ворон не считай, а ну! - чуть замешкавшийся, ты получал удар по ноге деревянным мечом.
Эти тренировки изнуряли и повторялись изо дня в день. А учитель, кажется, никогда не был тобой доволен.
*****
Зато в измышлениях ты был очень даже хорош. Считал прекрасно и вскоре уже знал, сколько у вас земли и каков месячный доход отца (сумма получалась солидная!). А еще несколько лет спустя мог посчитать доходность каждого села, пивоварни да суконной мастерской в Тарнуве, что вам принадлежали.
Отец радовался, и порой сам подбрасывал тебе несложные задачки. Так ты узнал еще, что пиво стоит по-разному в разных странах и регионах. Почему так? Да потому что где-то варят его с новомодным хмелем вместо проверенного грюйта, это влияет на цену. В некоторых немецких землях до сих существовали монастырские монополии, а в Польше разные города соревновались друг с другом в мастерстве пивоварения, так что конкуренция тоже регулировала цену.
Заниматься пивоварением было очень выгодно – его пили все. Все знали свидницкое и львовское пиво, но и тарнувское покупали не только в ближайших шинках, но и по всей Польше. Со временем отец сам занялся торговлей и теперь не только производил напиток, но и продавал. Сам, впрочем, пил его редко – кружку за обедом да еще одну вечером, если уставал за день. Он, впрочем, искренне «жидкий хлеб» любил, разбирался во вкусе, порой ездил в Свидницу вместе с Милошем (тут ты заподозрил, что, выписав тебе учителя, отец преследовал еще и цель завести знакомства в известном своими пивоварнями городе), даже пытался перекупить мастеров-пивоваров.
Семейство богатело, вот только матушка твоя с каждым днем всё реже выходила из своих покоев, зато активно переписывалась с фон Биберштайном.
Когда ты рассказал отцу о ночном разговоре, тот был тебе благодарен, но, казалось, значения не придал. Но это только казалось.
*****
Когда тебе исполнилось шестнадцать, отец подыскал тебе жену.
Звали ее Катажина и была она дочкой Анджея из Бочова герба Дружина. Был то славный род, богатый. Им принадлежал город Любомеж в Нижней Силезии, они арендвоали соляные копи под Краковом у самого короля. Много сел и предприятий им принадлежало, да к тому же рода они были древнее некуда – из времен Мешко I выводили генеалогию.
Да и Катажина, пятнадцати лет, была девушка пригожая, лицом бела, тугую косу носила. Жениться вы должны были едва тебе исполнится семнадцать.
Вы виделись один раз, когда вместе с родителем ездили к будущим родичам знакомиться. Катажина показалась тебе вполне милой, скромно одетой и очень набожной, но наедине вас, конечно, не оставляли: известно ведь, что у молодых шляхтичей весь ум на в голову уходит, а куда пониже.
Да и семья ее тебя привечала. Будущий твой тесть был мужчиной с солидным пузом (что лучше говорит о богатстве?!), но прекрасными манерами. Так же и его жена, твоя, значит, будущая теща, София: пусть красавицей явно не была даже в молодости, зато показала себя как прекрасная хозяйка дома. Честно говоря, впечатление было такое, что именно она всем в поместье заправляет, а муж лишь ест да на слуг иногда гаркает, чтобы быстрее со стола убирали.
Это было недалеко от истины, с тем лишь нюансом, что глава семьи не бездельничал, но приумножал богатство, торгуя солью и над Любомежем назирая. Чем-то он твоего отца напоминал: так же любил про прибыль и убыток поговорить, разбирался, что сколько стоит и на этой почве с твоим родителем сошелся сразу же.
- Этот брак очень важен, - говорил тебе отец, - А что не по любви – так то ерунда. Мы шляхта, нам нужно не по любви, но по зову долга жениться.
Гостили вы у панов Любомирских неделю, а потом поехали домой.
Если бы ты только знал, насколько этот брак мог оказаться важным…
*****
В 1408 году умер твой отец.
Ехал как обычно в Тарнув, да не доехал – назад его конь привез, окровавленного и не дышащего уже.
Потрясение было для всех ваших земель. Не бывало тут таких преступлений отродясь, а к тому же убили не кмета какого, а самого пана на Скшишуве!
Мама и сестры надели траур, но ты видел – вовсе не грустит маменька. Слала она письма во все стороны, а вскоре и тебе послание доставил странного вида субъект в ношенной куртке и видавших виды шоссах. Доставил тихо, будто и вовсе по иному делу в поместье ваше заглянув.
«Дорогой сын, - начиналось письмо, - Ежели держишь ты в руках сие, значит отца твоего или со свету сжили. Но предвидел я такое, потому и благородного этого пана (не смотри, что выглядит как бродяга) попросил тебе послание доставить на такой случай. Во-первых, все мои владения тебе перейдут немедля, про то надлежащие документы уже в тарнувской канцелярии лежат. Во-вторых, женись на дочке Любомирских – это очень для тебя и рода нашего важно. С их помощью удержишься ты на земле нашей да богатства приумножишь. В-третьих, не доверяй мамкиным родичам! Они против меня козни строили уж несколько лет как, в том я уверен и Господь мне свидетель. Если и сгубил меня кто, то только они на такое преступление пойти могли, богатства мои к рукам прибрать желая.
Твой отец»
Будто и не предсмертная записка, а инструкция – но ты стиль отца, деловитый и сухой, узнал сразу.
Не прошло и дня, как явились к вам сначала писари и как давай перечислять, что отец тебе завещал. А там список – ой-йей! И села, и все предприятия, и ваше поместье, и золото… Велел батенька в завещании, чтобы сестрам ты приданное обеспечил, а вот про маму твою – ни слова.
А еще спустя несколько недель приехал к вам сам Ян фон Биберштайн со свитой куда меньшей и не так пышно одетой.
Отобедав, тебя на разговор пригласил.
- Ты, парень, не управишься никак с добром всем, что папка тебе оставил, - начал магнат, - Давай я тебе помогу. Пришлю управляющего, доброго счетовода и умелого купца, богатство расти будет, а ты от забот освободишься. Знаю ж я, что у молодежи на уме – турниры да забавы, да девки красивые. Хочешь – и жену тебе найдем, какую захочешь.
На твои слова про Катажину, он отмахнулся.
- Знаю, знаю, но помолвку и расторгнуть можно. Да и где тот Любомеж? И разве по любви ты женишься? Разве не хочешь женку иметь такой красоты, чтобы все вокруг обзавидовались? Поверь, я не хуже родственник, чем те силезцы, к тому ж по крови родич, а не по букве.
Откинулся фон Биберштайн на спинку стула и ответа ждал, на тебя умными глазами глядя.
|
3 |
|
|
|
Ненависть в почках набухших томится, Ненависть — в нас затаенно бурлит, Ненависть потом сквозь кожу сочится, Головы наши палит. В. Высоцкий –Отче, отпусти мне грехи мои ибо грешен я. Гнев жжет душу мне, аки Геена огненная, и мочи терпеть нема – Расскажи, сын мой, что же причина муки твоей? Полумрак старой кирхи, пропитанный запахом ладана и воска, скрывал от посторонних глаз молодого шляхича, что в столь неурочный час пришел к ксендзу, что всего пару месяцев назад хоронил отца этого юноши. Впрочем, в этот час кирха была пуста, поэтому юноша начал свою историю. – Все началось много лет назад, падре, во времена, когда я был неразумным отроком. Однажды я узнал, что моя маменька впала в страшный грех, и не нашла в себе силы раскаяться. Она предала моего отца, а позже, начала злоумышлять супротив него заговор, злоумышляя со своим отцом грех предательства и смертоубийства. Тогда я почуял в груди первые ростки ярости, а маменька каждый день делила с нами кров и еду, словно ничего не приключилось, хотя ч сам слышал это, собственными ушами, святой отец. А потом батьку моего убили, ироды. Знаю я, на их, с ейным папашей кровь отца моего, об том мне письмо передали, рукой его писанный. А спустя пару дней и парашкп ейный приехал, и говорит мне так, с хитрецой, мол, давай я своих приказчиков поставлю, налоги снимать да делом отцовым командовать. Значит, деньгу отцову прикарманить решили. Да ещё и позору на меня навести решили. Отец, значит, слово дал пану, пополнится обещался, да помолвку обговорил. А этот, фон немецкий, и говорит, мол, к чему слово то держать, необязательно. – Юноша с силой сжал край скамьи, и не заметил, как под его рукой треснула древесина. – Как уж тогда удержал себя, чтоб не потерять голову в гневе, я и сам понять не могу, видно, сам Святой Войтех от беды отвёл. Я ж до этого душу на тренировках отвечать мог, намашешся, бывало, за день, мечом тренировочным Али копьецом, глядишь, и от сердца отлегло. А тут жеж даже грубого слова сказать не моги, родня жеж, не по людски. Поблагодарил я тогда деда, за заботу, да и попросил его забрать матушку к себе, чтоб, значится, дома сердце не от горя по батюшке моему быстрее отошло, да и рассказал, что, значится, я и сам могу именем отца моего управлять, что отец меня многому обучил. Чую я, зло и на меня дед затаил, да вот не страшусь я его. Долго ещё юноша изливал душу ксендзу старому, а тот только кивал головой, да вздыхал. Старик словно видел в юноше его отца, что когда-то так же изливал ему душу, настолько юноша был похож на него.
|
4 |
|