Грезы Кисловодска | ходы игроков | 1. Море волнуется раз...

По окончанию сеанса возникло у Багровского гнетущее ощущение, что тут играются с силами далеко за пределами обычного человеческого разумения. А еще - что неплохо бы в церковь сходить. Когда он, греховод, крайний раз в храме то был? Все недосуг, то война, то гулянки. Стыдно стало Даниилу, стыдно и пакостно на душе.
Так что Шустовской застал его врасплох своим предложением. Выглядел сейчас уважаемый владелец салона точь точь как завзятый морфинист, готовый мать родную заложить.

И отдал бы гусар ему безделушку эту. Черт бы с ней, и без денег бы отдал. Видит Бог, Багровский никогда капиталов не алкал и к золотому тельцу относился равнодушно. Ежели по долгу службы под смертью ходишь, что тебе с тех денег? Святым апостолам у престола Божьего на лапу дать? Смешно. Но вот холуи Шустовского, нависшие сзади, гусару решительно не понравились. Неуважение-с. Честь свою Даниил Симеонович почитал куда выше презренных ассигнаций.
Что же это, хозяин шантажом решил желаемое взять?
Ну, видит Бог, гусары его Величества от драки не бегают.

Багровский прищурился нехорошо, обстановочку оценил. Где кто сидит, как реквизит разложен, который при случае в дело может пойти. На Иванова коротко глянул - поможет Андрей, не размяк на гражданке, на боржомах тутошних? Палец лег на курок револьвера, ментиком укрытого.
- А что если нет? - негромко ответил он Шустовскому, твердо глядя тому прямо в глаза.
Купца Багровский проигнорировал, тот ущербу его чести покамест не делал, а торговаться гусар и не намеревался.

  Подбоченясь, представившийся Сержем молодой человек в жандармском платью довольно разгладил усы и с видом победителя оглядел «поле боя» - эвон как он может поставить на место зарвавшегося холуя! К вящему его прискорбию, большинство подвиг не оценило, увлеченное или своими проблемами, или попытками покинуть заведение. Так что мужчине не оставалось ничего, кроме как возвратиться к авантажной девице и хлобыстнуть перед тем, как устроиться на месте, анисовой.
  Дожидаясь, пока лишняя публика разойдется по домам, жандарм нет-нет, да напряженно косился на свою спутницу. Звучная фамилия Разумовских ему, как и любому образованному человеку, была известна, и если Элли была из тех самых Разумовских, то подозревать ее и уж тем более обыскивать, даже в приватных нумерах, было делом рисковым. Прогадаешь чуть, и весь остаток службы будешь выискивать антиимперские настроения у таежных волков да искать революционную агитацию среди белок. Зато если все пройдет тонно, и барышня не останется равнодушной… Ах, тут мысли Сергея Карловича жеманились и восхищенно вздыхали, представляя, какие высоты их хозяин может достичь с протекцией того самого Разумовского. Например, стать начальником охранного отделения в Петербурге – пуркуа бы и не па, разве он не достоин таких чинов и должностей?

  Под такими мечтаниями, подернувшими жандармские глаза розовой дымкой, прошло время до начала сеанса. Только зычный, чужой голос, исходивший от м-дам М., привел офицера в чувство, спустив с небес на грешную землю. Молодой человек прислушался к словам и чутка взбледнул – уж больно натурально все звучало, словно бы чёрт Шустовской обратился напрямую к своему покровителю. Господин Ратт прикинул, не стоит ли перекрестить медиума, но тепло оказавшегося еще ближе женского плечика помешало решить, православное ли распятие лучше, или какое еще. Решив дождаться развязки Серж выпрямил спину, вцепившись глазами в вещавшую м-дам, а широкой ладонью прикрыл тонкую женскую ручку Эллочки, чуть сжав ее, чтобы та не сомневалась в надежности защиты.
  Стоило отгреметь словам, сеанс превратился в форменное безобразие. Хозяин ресторации и его глыбообразный гость наперебой пытались выкупить у пребывавшего в стандартном агрегатном состоянии нетрезвости гусара за бешенные деньги какую-то безделицу, а тот отнекивался. Все это, с жандармской точки зрения, было неспроста: ну где вы видели, чтобы за что-то никчемное платили по-царски? То-то же!

  Решение было принято незамедлительно: если безделушка и вправду такая важная, то она должна достаться тому, у кого будет в наибольшей безопасности – у самого Сергея Карловича, соответственно. А там уж, если она будет интересна только этой парочке торгашей, то можно и обменять-с ее на деньги. Посудите сами – зачем гусару презренное злато? А вот он, достойный жандарм, обязательно найдет ему применение: особенно если барышня Элли действительно имеет честь быть дочерью или внучкой того самого.
  Прокашлявшись, молодой человек встрял в разговор:
  - Мы догадываемся, о какой безделице идет речь. И если это именно она – то это улика против тех, кто замышляет смертоубийство-с государя нашего Самодержца Российского. Я верю, что здесь присутствующие не одни из них, верно? – Ратт, прищурившись, обвел всех внимательным взглядом. – А посему требую отдать эту вещь мне на исследование в Управлении. Если она окажется не тем, что мы думаем, то вещь будет возвращена владельцу. Иначе… Это вам не то, господа!

- Уж не собираетесь ли вы, сударь, утверждать, будто сударь Багровскый укрывает у себя улику, помогая врагам Государя Нашего? Уж не хотите ли вы сказать, что Его Величества Лейб-Гвардии Гусар способен на предательство? Это, сударь, было бы поспешно и опрометчиво, не только по отношению к господину Багровскому, но и ко всему гусарскому полку, смею вам сказать-с!

Данила не подвел Андрея. Назревала самая настоящая дуэль, а то и того лучше - противостояние с жандармерией. И то, и другое было как раз в духе их "мушектэрского" прошлого, по которому Андрей столь истосковался

С этой мыслью Василий спрыгнул со стола и аккуратно начал пробираться поближе к происходящему, чтобы оказаться в непосредственной близости участников действа. Кошачья интуиция подсказывала ему, что если безделушку вовремя сцапать – будет большая потеха.

Поскольку Василий был котом серьезным и особых каверз от него не ожидали (да и всё внимание публики было приковано в первую очередь к Шустовскому и Багровскому), зверю удалось вполне успешно подобраться поближе к гусару и его выставленной на торг безделушке. Удастся ли Васеньке сцапать ее или нет - покажет, конечно, только эмпирический опыт...

- Эта, служивый! Уж не знаю что у тебя там, но, пожалуй, дам вдвое больше, чем господин Шустовский.

Реплика Брюханова заставила глаза Шустовского под кустистыми седыми бровями прищуриться.

– Дело ваше, Константин Аполлинарьевич! Хотите удвоить МИЛЛИОН, так удваивайте, конечно... - Шустовский с притворной скукой зевнул, хотя в его глазах явственно мелькнули искорки хорошо контролируемой злости. - ...Тогда придется мне господину Багровскому ТРИ МИЛЛИОНА пообещать, куда деваться...

- А что если нет?

Услышав этот чисто гипотетический вопрос от Даниила Шустовский глубоко вздохнул, но поднятой ладонью заставил замереть на месте своих задвигавшихся было помощников. Он сочувственно поглядел на Багровского и мягко сказал:

– Да ничего, в общем-то. Я вам ничего дурного не желаю и сделаю всё, чтобы вас тут никто и пальцем не тронул. Здесь, в моем заведении. - подчеркнул Шустовский. - А вот за его пределами, прошу меня извинить великодушно, я этого вам гарантировать никак не смогу-с. Но буду вынужден дать объявления в газеты о том, что мне надобно и какова будет награда. И мне было бы очень печально увидеть эту вещицу на своем столе, принесенную каким-нибудь душегубом, каких полным-полно на Кавказе и в Кисловодске в частности, который польстится на обещанную награду и загубит за нее душу христианскую, в то время как вы могли просто и честно отдать ее и выйти отсюда без малейших опасений за свою жизнь и будущность. Вы ведь, господин Багровский, в сущности лишь случайный и временный обладатель этого недооцененного сокровища, не знающий его подлинной ценности, как и подавляющее большинство людей... Более того - в ваших руках оно может быть даже опасным, причем не только для вас, но и для других. Вдвойне опасным, учитывая ранее сказанное. Подумайте, господин Багровский, крепко подумайте.

- Мы догадываемся, о какой безделице идет речь. И если это именно она – то это улика против тех, кто замышляет смертоубийство-​с государя нашего Самодержца Российского. Я верю, что здесь присутствующие не одни из них, верно? А посему требую отдать эту вещь мне на исследование в Управлении. Если она окажется не тем, что мы думаем, то вещь будет возвращена владельцу. Иначе… Это вам не то, господа!

– Хи-хи! Ой, пардон муа... - внезапно прыснула Мадам Месмер из-под своей вуали в ответ на суровую речь жандарма Ратта, но тут же снова умолкла и приняла прежнее устало-загадочное выражение.

– Бесконечно признателен за ваше служение Государю и Империи, господин жандарм, но боюсь что вы тут... пальцем в небо угодили! - поморщился Шустовский. Он благожелательно кивнул эскулапу Иванову: - Благодарю вас, доктор! Но мы можем предотвратить это недоразумение простой демонстрацией предмета нашего невольного спора. Багровский, может покажете господину Ратту, о чем мы тут с вами толкуем и отчего "исследовать" ее методами нашего любимого жандармского Управления лишено всяческого смысла? Только... прошу, аккуратно. Держите ее покрепче пальцами и не уроните случайно. Я не шучу. Слышите меня, Багровский? Пусть господин Ратт удостоверится, что это сущая безделица, не представляющая никакого интереса для Управления...

  К вящему удивлению жандарма, в его защиту изволил выступить какой-то шпак, похожий на клистерную трубку. Будь то человек помоложе, и понятного рода занятий, ротмистр не стал бы сдерживаться, но наличие многих неизвестных, а равно как и желание приобщиться к большому кушу, вынуждало быть осторожным:
  - Милостивый государь Безымянный, - едко процедил он, - если бы вы слушали мои слова, то знали бы, что я не обвиняю никого из присутствующих, не исключая даже мсье Кота. - кивнул он на Василия. - Если бы вы были знакомы с азами работы по обеспечению душевного согласия в нашей Империи, то знали бы, что либералы, эсеры и педерасты часто используют в своих целях людей, ни о чем не подозревающих-с, пользуясь благородством их души. Так что ни его высокоблагородие штабс-ротмистр Багровский, ни весь лейб-гвардии Его Величества гусарский полк вне подозрений, вот так-с. В этом и смысл всех смыслов.

  Назревавшая склока была остановлена Шустовским. Сергею Карловичу ничего не оставалось, как нацепить на лицо маску спеси и важно кивнуть - демонстрируйте, дескать, а я - мы! - уж разберемся.

- Ну уж благодарение Небесам, что ГОМЕОпатов и ПЕДИатров в эту срамную когорту не вписали - отшутился Иванов

  То, что гусар отказался продать некую вещь за два миллиона рублей, поначалу заставило Константина Апполинарьевича усомниться в его умственных способностях. Отказаться от таких денжищь! Но ответный ход господина Шустовского, который одновременно и повысил ставку до трёх миллионов и не сильно завуалированно (да что уж там - в открытую!) пригрозил за неё погубить служивого, расставил всё по местам: гусар явно не так прост и знает настоящую цену этой "безделушке". Константин Апполинарьевич начал понемногу приходить в азарт, решив что по случайности напал на что то ценное, а ведь предложи Шустовский изначально "катеньку", и внимания бы не обратил. Но миллион, а потом сразу и три...Значит, не грех и продолжить аукцион, посмотрим сколько готов выложить местный ресторатор!

  Откинувшись на спинку кресла, КА подцепил вилкой кусочек ветчины "со слезой", закинул его в рот, тщательно прожевал и только после этого встал, солидно засунул пальцы за ремень и выдвинул встречное предожение.

- Три миллиона значит, господин Шустовский. Чтож, и эту сумму я готов удвоить. Шесть миллионов! И даже не старайтесь перебить ставку, мы, Брюхановы, ежели вещь хорошая, за ценой не постоим и в средствах не стеснены. У нас только в Санкт-Петербурге, в банках у Вогау и Второго, золотишка лежит столько, что вторую Александровскую колонну из него сделать можно! А уж в Азовско-Донском сколько...Нет, мил человек, и не пытайтесь даже!

Видя, что хозяин не торопится зачинать драку, Даниил слегка разочарованно убрал палец с курка. Встал, отпихнув небрежно подручных Шустовского.
- Пугаешь, Николай Васильевич, - беззлобно усмехнулся Багровский, - Угрожаешь. Никак думаешь, ежели я турецким пулям не кланялся, так жулья вашего испугаюсь?

Он коротко хохотнул и покачал головой.

- Вот вы, - продолжил гусар, - трясетесь над своими миллиончиками, как будто в бумажках этих да в злате все ваше естество. Копеечку к копеечке прикладываете. Думаете небось, в деньгах вся сила? Вот ты, мануфактурщик, почем Родину басурманину отдашь? Сторгуешься? А ты, Николай Васильевич. Под каков процент душу свою бессмертную готов заложить? Эх вы, люди. А правда - ее не продашь и не купишь. В правде вся сила! За кем правда, тот и сильней!

В ладони гусара появился затертого бархата мешочек, из которого тот выудил обычную, зауряднейшего вида игральную кость.

- Это вам всем так нужно, а? - усмехнулся Багровский, глянув поочередно на Шустовского, на купца, на жандарма, - Ну так нате!

И кость упала на стол...

Бархатно-густая и непроглядная ночь висела над Кисловодском. Валентин Капустин лежал навзничь на мостовой, цепляясь пальцами за округлые орудия пролетариата, к сожалению, намертво сцеплённые сейчас между собой. Красное домино, распластавшееся на мостовой, как растоптанное казачьём знамя демонстрантов, зияло неровными разрывами, сквозь которые проглядывала то волосатая нога, то костистое плечо, то нательная рубаха — впрочем, такая же красная, как и домино. Валентин Капустин был идеологически последователен в выборе гардероба.

Валентин Капустин лежал навзничь, уткнувшись скулой в гладкий округлый бок булыжника, отдающего накопленное за жаркий день тепло, и видел сон. Во сне не было ни жандармов, ни тюрем, ни каторги, ни даже царя (обычно Валентин Капустин видел царя во сне каждую ночь). Но в этот раз сон был иной.

Во сне был южный приморский городок, васильковая голубизна огромного, будто поднимающегося выше земли моря, золотое перемигивающее облако солнечных искр, и в середине его — качающаяся на волнах рыбацкая лодочка со спущенным парусом, с тёмным силуэтом человека, деловито выбирающего сеть. Он глядел на эту лодочку с высокого известнякового утёса, из серебряных зарослей дикой маслины, приложив одну руку козырьком ко лбу, а другой перебирая горячую от солнца шерсть на холке старого пса, шумно дышащего рядом. Поодаль хлопало и трепыхалось под жарким, будто печным ветерком бельё на верёвках, тянуло со степи головокружительно густым полынным запахом, к которому примешивались терпкие запахи кухни и жареной рыбы в масле.

— Мойша! Мойша! — донёсся до него басовитый женский голос. — Иди же кушать, фиш уже готов!

Он обернулся — в глазах сразу померкло — и белёные стены рыбацкой халупы, развешанные на шестах сети, пробковые поплавки, мраморная белая пыль, всё потонуло в сизой солнечной мгле, и последнее, что он успел запомнить из сна, были собственные слова:

— Иду, мамеле!

— и Валентин Капустин проснулся.

«Кто я? — подумал он. — Кто я только что был и кто я сейчас?» С замирающим ужасом он потянулся рукой за пазуху и с облегчением нашёл, что искал: стальной щербатый цилиндрик, выточенный когда-то декабристом Луниным. Болванка на месте. Если болванка на месте, значит, я — Валентин Капустин. Я Валентин Капустин. Нет никакого Мойши, нет и не было никогда. Есть я, Валентин Капустин. Я революционер, анархист, эсер, большевик и террорист. Чёрт, как же болят рёбра. Царь-медведь, эстетический террор, — быстро и уже привычно перебирал привычные штампы Валентин Капустин, — анархизм, пролетариат, красное домино, листовки, жандармы, болванки, бомба.

Бомба, выкинутая вместе с Валентином Капустином на улицу, лежала рядом, имея жалкий вид: торцовая крышка её отвалилась, вокруг натекла лужица воды.

Опять воду налил вместо керосина. Я же ненавижу воду. Зачем я наливаю всякий раз в бомбу воду? Откуда этот дикий сон про море, про эту чудовищную массу воды? Отставить, товарищ Капустин, — осёк он сам себя. — Заниматься психоанализом по методу венских шарлатанов мы будем после свержения самодержавия. Сейчас надо думать о борьбе.

Застонав от боли во всём теле, Валентин Капустин кое-как поднялся на ноги и печально посмотрел на бомбу. Затем подобрал её, взвесил на руке и…

— Мы пойдём другим путём, — решительно произнёс Валентин Капустин и, широко размахнувшись, метнул бомбу в медведя как раз в тот момент, когда…

    "Нэпонял!?" - Именно в это слово и именно с типично кавказским акцентом было написано на лице у гордого потомка грузинских князей. Прибыв на знаменитый Сеанс Серги рассчитывал лицезреть что-то поистине неподражаемое, а, возможно, даже и выходящее за рамки приличий, но уж никак не простое вещание на разные голоса в темноте и сами собой тухнущие и загорающие свечи. В конце концов, если верить дяде Автандилу, индийские факиры, котрых тот видел во время одной из торговых поездок, вытворяли и не такое.
    Последовавший же в след за Сеансом торг двух купцов и вовсе отдалённо напоминал перепалку двух лавочников где-нибудь на тифлисском рынке, разве что в менее цветастых выражениях и с поражающими воображение суммами. Некоторым сюрпризом, конечно, оказалось выступление некоего типа жандармской наружности, но и оно больше напоминало какой-то дешёвый фарс. Стряхнув выражение недоумения, горячий сын славного рода Геловани уже было поднялся, ухватившись за торчащий из за пояса кинжал, и тут...