Мелодичный звук серебряного колокольчика разносился по коридорам восточного крыла Обители Отдохновения, известной под Куполом больше как просто "богадельня".
- Динь-дон, мои милые! Динь-дон, мои хорошие! - дежурная сестра Петра, полненькая и низенькая рыжеволосая женщина лет сорока, будто не надеясь, что все ее подопечные правильно услышали сигнал, дублировала серебряный звон голосом. - Кушать собираемся, раз-два-три! Нам сестрички вкусного при-вез-ли!
В богадельне при храме Аэлис жили по строгому расписанию - вплоть до минуты, и для отсчета этих самых минут у персонала имелись все возможные средства. Под Куполом можно было по пальцам перечесть обладательниц дорогих портативных и сверхточных магических часов - и удивительный факт состоял в том, что, помимо командующей Старой Крепости и еще нескольких важных начальственных персон, доступ к таким часам имела и дежурная сестра Обители. Впрочем, сама Петра и ее помощницы не находили в этом ничего замечательного: уход за состарившимися, немощными, увечными и помутившимися рассудком Сестрами считался у аэлиситок самым тяжелым и почетным служением, требования к ученицам Раненой Богини, работающим здесь, предъявлялись крайне строгие - так что и сами они считали себя вправе ждать от вышестоящего начальства пристальнейшего внимания к нуждам своих подопечных.
Разные корпуса Обители жили с небольшим временным лагом, и сейчас настало время обеда у восточного крыла, где нашли приют престарелые и немощные Сестры, многие из которых страдали деменцией. Сейчас они собирались в обеденном зале - иные передвигались по коридору самостоятельно, других вели под руку, а нескольких катили со скрипом в громоздких креслах на колесиках. Две четырнадцатилетние послушницы Аэлис в белоснежных передниках и с полностью забранными под косынки волосами под строгим присмотром наставницы сосредоточенно разливали по мискам легкий куриный бульон и пшенную кашу на пахте, повторяя про себя размеры порций. У каждой их престарелой подопечной была своя строгая диета, в соблюдении которой был жизненно заинтересован и персонал, поскольку устранять последствия расстройства слабых старушечьих желудков - работа малоприятная даже для смиренных учениц Дарующей Жизнь.
Отлаженный механизм этого приюта угасающих жизней практически не давал сбоев - всем подопечным перед трапезой поддели чистые слюнявчики, способным себя обслужить самостоятельно выдали столовые приборы, неспособными занялись приставленные к ним аэлиситки. В числе тех, кого кормить с ложечки не было необходимости, выделялась необычно прямой для своего возраста осанкой одна из старушек в кресле-коляске. Впрочем, не только осанка привлекала свежий взгляд, но и весь облик этой Сестры, отдающий каким-то холодным величием. Одета она была в форменную голубую пижаму, однако голову ее венчал порядком выцветший и потертый малиновый берет, с которым Амира (так звали эту женщину, и имя говорило о ее нумантийских корнях так же выразительно, как и цвет кожи) не расставалась практически весь день.
Не так много знали об этой Сестре Петра и ее подчиненные, за исключением элементарных фактов: рамонитка на покое, попала в богадельню довольно рано - лет пятнадцать назад, когда у нее из-за загадочной болезни отказали ноги, и не оказалось никого из живых близких... и больше ничего. Сиделки Обители, как правило, через несколько лет знакомства со своими подопечными знали о них буквально все: пожилые женщины охотно делятся воспоминаниями далекой юности, и весьма ценным качеством для работающих здесь аэлиситок являлось терпение при выслушивании часто переходящих в бессвязное бормотание рассказов женщин с постепенно затухающим сознанием. Разум Амиры же был совершенно ясен, и она сразу же установила четкую дистанцию со всем персоналом, пресекая попытки вывести ее на задушевные разговоры. Недостаток общения она компенсировала книгами, регулярно выписывая из библиотеки Храма Рамоны по несколько томов - определенно, там эта женщина пользовалась уважением и доверием. Выбор книг, правда, так же давал мало понимания о ее характере и прошлом, ибо интересы Амиры были, судя по ее заказам, слишком уж широки: в одной подборке могли оказаться зубодробительный трактат по грамматике венетского диалекта умбрика, подборка эротической поэзии за авторством одного из эмиров Берберского берега (посвященная, само собой, любви этого эмира к малолетним евнухам), и тут же находилось пособие по сооружению тяжелых осадных орудий. Аэлиситки вскоре пришли к выводу, что сестра Амира просто задалась целью прочесть все наличествующие в храмовой библиотеке книги, впрочем, подтвердить эту гипотезу было нечем, ибо о книгах женщина отказывалась говорить точно так же, как и о своем прошлом...
В общем, за пятнадцать лет сиделки и остальные служительницы Обители кое-как обвыклись с необычной постоялицей, приноровились к ее характеру и установили вполне благожелательные отношения. Благо, Амира вовсе не обладала скверным характером, не привередничала и не капризничала - словом, не входила в ту категорию проблемных подопечных, сам уход за которыми требовал от аэлиситок мобилизации всего их терпения и смирения. Все назначаемые по болезни процедуры она проходила с хмурой усмешкой, иногда смущая юных послушниц хлесткой и временами злой иронией на темы здоровья и смерти, однако в целом считалась "хорошей девочкой" (правда, в глаза ей эту характеристику ни одна из сиделок повторить бы не осмелилась). И ставили ухаживать за ней, как правило, самых молодых и неопытных сестер, тех, кому более тяжелых подопечных доверять пока что было нельзя.
***
После обеда скрипучее кресло-коляску с Амирой выкатила на опоясывающую половину восточного крыла веранду юная белокурая сиделка по имени Лита, нашла для подопечной самое благоприятное для чтения в солнечный апрельский день место, заботливо укутала старушку пледом, подала ей очередную выписанную лишь вчера книгу из храмовой библиотеки. Затем девушка отошла на пару футов, словно оценивая проделанную работу, сцепила пальцы рук где-то уровне живота и спросила:
- Что-то еще, сестра Амира?
- Бутылку крепкого ликера и поднос жирнющих пирожных с кремом, - хмуро ответила нумантийка, берясь за закладку и открывая том. - Девочка, не нужно кушать меня глазами - я вовсе не планирую в ближайшее время съехать с катушек и зарезаться клочком бумаги, не собираюсь пока умереть от остановки сердца, даже обделаться не должна с такого-то рациона... Так что мой тебе совет, а заодно и просьба: найди какое-нибудь неотложное поручение и оставь меня на пару часов, пока Петра не допетрила, что у нее имеется подчиненная, не пристроенная ни к какому делу. Я бы с удовольствием отправила тебя еще раз в библиотеку, знаю, ты это любишь, но, увы - будет выглядеть слишком подозрительно, этот фокус проходит не чаще чем раз в неделю. Так что сегодня работай головой сама...
Вздохнув, аэлиситка подоткнула напоследок один выбившийся, как ей показалось, уголок пледа, и ушла обратно в здание. Однако взявшаяся за книгу Амира не успела толком погрузиться в чтение: меньше чем через четверть часа обескураженная Лита вернулась:
- Сестра Амира, к вам посетительница. Бардесса. Из коллегии знаний. Говорит, хочет записать ваши воспоминания о старых временах. Сестра Петра сказала, что допустит ее только с вашего разрешения. Может, надо позвать кого-то из Храма Рамоны?
- Бардесса, стало быть? Давно уже бардессы со мной не пытались знакомиться, весьма лестно, - кажется, Амира совершенно не удивилась. - Нет, не нужно никого звать, девочка, приватная беседа с последовательницей Анаэрины - удовольствие, которое начинаешь ценить с возрастом. Приватная, подчеркну.
***
Последовательница Анаэрины оказалась совсем юной девушкой с явной примесью текрурской крови. Напряженно-строгий взгляд темно-карих глаз из-под тонких бровей, старательно стянутые на затылке в пучок волосы, застегнутая на верхнюю пуговичку серая куртка - она не очень-то походила на типичных "бродячих" бардесс, очаровывающих публику разбитным поведением и творческим беспорядком во внешнем виде. Впрочем, больше всего Амире сказал не облик посетительницы, а отсутствие у нее, пришедшей записать старушечьи воспоминания о делах давно минувших дней, каких-либо письменных приборов. Окинув бардессу взглядом с головы до ног, отставная рамонитка спросила:
- Чем обязана вашему визиту, любезнейшая?
- Меня зовут Ханна, сестра Амира. Я из Коллегии Знаний, изучаю историю поздних Рейдов Свободы. После Дня Боли и Гнева, то есть. И я пришла к вам с вопросами, на которые способны ответить только вы.
- Только я? - иронично вздернула бровь Амира. - Дорогая ученая сестра, насколько мне известно, и сегодня живы и в здравом уме, наверное, десятки воительниц, непосредственно участвовавших в этих самых рейдах. Да даже здесь, в соседней с моей комнате, есть такая... хотя у нее с памятью преизрядные проблемы, но чем я-то могу помочь в вашей нужде?
- Вы были помощницей Командоры Храмовых Воительниц на протяжении десяти лет, - нахмурилась Ханна. - Вам в любом случае известно гораздо больше, чем любой рядовой храмовнице той эпохи. Но мои вопросы - не о тех рейдах, которые уже давно описаны и задокументированы. Я хотела узнать от вас о группе Киры.
Амира удовлетворенно кивнула, словно именно этих слов и ожидала.
- Откуда ты узнала о Кире, девочка? - официальный тон из ее голоса словно испарился.
- Моя... подруга... словом, неважно, она работает в архиве Храма Рамоны. Я попросила ее по знакомству поискать кое-какие материалы, и... в общем, случайно наткнулась.
- Разумеется, как еще бардессы добывают новые знания? Ну, не вскидывайся так. Это смелый поступок - прийти в гости прямо ко мне, но... Что ты собираешься делать со своим "расследованием"?
- Для начала я хочу узнать правду.
- Если ты добралась до тех самых документов, о которых я думаю... ты же видела официальную и правдивую точку зрения на то, что же случилось.
- Ваша "официальная точка зрения" - ерунда на постном масле, это даже ребенок поймет! - тонкие брови бардессы сошлись практически в одну линию.
- Хорошо, положим. Однако... Вот выяснишь ты настоящую, сокрытую до поры до времени правду. Что дальше? Что это даст тебе? Куполу? Сестрам?
- Правда нужна нам сама по себе. Этому меня учили в коллегии. А мы до сих пор не знаем, кто они, Кира с соратницами - героини или преступницы? Если героини - их имена должны быть выбиты на плитах у храма Рамоны. Если преступницы... это тоже правда, которую мы должны знать.
- А ты не думала, что эта правда может повредить Куполу? Повредить сестринству?
- Нет, - твердо ответила Ханна. - Правда не может повредить сестринству и Куполу, потому что сестринство - это и есть правда. И нет такой жестокой истины, которая бы нанесла ущерб Куполу - а вот ложь и умолчания...
- Что ж, пусть так. Однако... Тебе не приходило в голову, что ты не одна такая умная родилась за последние полвека? Что были и другие правдоискательницы?
- И что с ними стало?
- Разумеется, я убила и закопала их по приказу Командоры, - впервые в голосе Амиры послышалось отчетливое раздражение. - Ты не догадалась сама? Они узнали то, что хочешь узнать ты, девочка. И выбрали... да, выбрали сохранить тайну. Выбрали ложь и умолчание, говоря твоими словами. Ложь и умолчание - во благо Купола и сестринства...
- Все равно, - упрямо мотнула головой Ханна. - Я должна знать, что же тогда произошло. Если вы не расскажете мне - я все равно докопаюсь до истины, просто позже.
Амира вновь понимающе улыбнулась.
- Хорошо, ты узнаешь. Узнаешь - и решишь сама. Быть может, эту историю только так и можно закончить... Садись, вон тот стульчик вроде еще не до конца развалился, разговор будет долгим...