Mononoke Drive | ходы игроков | Объект-3-1000

Урокодаки сделал один шаг вперёд, поднимая меч в высокую стойку и освещая лицо блеском лезвия — бледные и влажные губы парня сверкали от золотой ауры так же как и его налитые алым глаза, а лицо оставалось матово-спокойным. В форме его клинка и в ауре, что плавно текла вокруг, было какое-то внутреннее превосходство в технике и положении. Хитоцу никогда раньше не ощущала такого.
Её подавляло его присутствие. Так было вначале… но затем, в её голове вспыхнули слабым огоньком воспоминания о былом. О маме и папе, о имении и слугах, о жизни лёгкой и простой, когда не надо было думать о завтрашнем дне, а только тренироваться и ждать, когда настанет день совершеннолетия — когда она станет следующей главой дома. Воспоминания светлые и такие тёплые.
Они сверкали в голове Торако ярко, словно костёр посреди ночного леса, пока в какой-то момент огонь кострища не обернулся пожарищем. Крики людей и запах палёного. Языки пламени, что лижут звёзды. Падающие ворота храма и фигура отца, которую сдавливают балки обвалившейся крыши. Всё тело девушки выгнулось от спазма: он вызван не болью, о нет — чистой яростью!

Насмешливый прищур мечника ослаб, его глаза расширились, взгляд прояснился, а брови юноши поползли на лоб.

Теперь усмешка красно-белого не была такой самоуверенной! Он вместо этого улыбался с восхищением и удивлением. Казалось, что Куротами хотел что-то сказать, но… следующее воспоминание девушки всплыло в её голове. Потеря дома, отстранение от родных, лишения, голод, страх и паранойя — они ударили по ней копьём.
А вслед за этими ощущениями пришли гнев и ненависть. То самое свечение под кожей вернулось, но теперь не алый с золотистым, а тёмно-красный, почти бардовый. Цвета засохшего на белой скатерти вина или же свернувшейся крови. Грязный, липкий цвет. Эта аура масляными пятнами всплыла на её коже и загорелась!

Каждое пятнышко — свой собственный источник огня. И каждое из них как язва и источник злобы. Этот алый огонёк не прыгал с бардовых пятен на коже на лезвие синая. Нет, он просто делал тело легче. И сильнее. А может, помогал забыть о смертной слабости.

— Торако, погоди. Ты… — девушка не слушала Урокодаки. Этот назойливый ублюдок не сможет запудрить ей мозги! Он такой же, как и все остальные. Чужой. Злой. Опасный! Она должна его прикончить, ведь врага нельзя оставлять в живых — так учил папа.

Впервые за долгое время девушка ощутила гнев и обиду, что хлестали её и топили в себе, волна за волной. А ещё ощутила голод и желание вгрызться в плоть стоявшего перед ней бойца, вырывая шмотки вкусного сочного мяса и выпивая эту сладкую золотую ауру.
Как она раньше не замечала, что он такой сладкий?! Прямо как Кага. Она тоже пахла сладко и на вкус была прекрасна, но не как он. О… его чувства — высший класс. Такие светлые. Такие сильные. Ей было тошно от одного осознания, что этот упырь счастливее неё!
“Они не заслуживают этого”, — шептал голос на задворках ума, он же больно колол ей сердце с тех пор, как Торако увидела, как живёт сейчас Кага, — “Почему они, а не мы?.. Почему он, а не я?! Я более достойная чем кто-либо в этой комнате, я — глава клана ХИТОЦУ!”.

— Тору, стой! — Крикнула Кага, ощущая что что-то не так. Она не видела ауры, но увидела как выражение лица Урокодаки изменилось с удивлённого и впечатление на лёгкий испуг, а после острую сосредоточенность. Он резко изменил свою стойку в защиту.

Вслед за этим последовал короткий рывок Торако, когда она резко сократила дистанцию с бойцом и нанесла удара снизу вверх.
Урокодаки сделал такой же удар навстречу золотым клинком, ожидая что два лезвия будут скрещены, но красная аура будто бы не желала липнуть к деревянному лезвию. Да Хитоцу и не пыталась ею управлять. Она просто выпустила эмоции. А потом два клинка прошли друг сквозь друга. Золотой меч “рассчёк” торс Торкао наискосок, а синай мечницы врезался в бок Урокодаки с хрустом.
“КХА!”, — выплюнул он слюну, стараясь справиться с чувствами и едва не упав. Торако же отвела меч и нанесла ещё один удар.

— СУКА! — Выругнулся противник. Клинок из его рук исчез, зато нарукавники покрылись золотой аурой и следющий удар меча он блокировал рукой. Но не заблокировал пинок Торако — та вошла в раж и в ярость, используя всё тело. Он повалился на землю, от третьего удара — добивающего — уйдя перекатом в сторону.

— Приди в себя. — Прохрипел парень, запуская одну руку в волосы, а вторую снова окружая золотистым светом. Его лицо перекосило от гнева тоже, но не так, как у Тору. Гнев Урокодаки был холодным.

— Тору-чан, остановись! — Крикнул кто-то из-за спины. Это был приказ, разбавленный волнением и непониманием. Урокодаки лишь на секунду отвёл взгляд в сторону. Он крикнул за спину мечницы:

— Кага, не приближай-, — он не успел закончить, когда Хитоцу ощутила, как кто-то хватает её за плечо и в боевом раже она машинально саданула рукоятью синая себе за спину, наотмашь.

Удар пришёлся Каге в челюсть и та резко завалилась на спину. Её глаза закатились. А Тору увидела, что сделала. Гнев всё ещё затмевал её сознание но этот удар заставил девушку замешкаться, всего на пару секунд. За эти секунды Урокодаки вынул из волос маленькую шпильку и ту окутала розовая аура. Аура сформировала форму полупрозрачного розового кинжала, сотканного из энергии.

Урокодаки совершил резкий выпад. Тору, на одних инстинктах попыталась блокировать удар синаем, но, во-первых, удар по Каге выбил её из колеи даже в состоянии глубокой ярости, и во-вторых, она успела заблокировать оружие — это не особо ей помогло.
Шпилька-кинжал просто взорвала синай на части, проходя бамбук как нож сквозь масло и вонзаясь в грудь мечницы. Та ощутила острую боль. Всё её тело покрылось розовой аурой и она больше не могла двигаться. Аура ярости больше не находила выхода.

— Ками, — сплюнул кровь Урокодаки и побежал к сестре, — сука, надо было сразу понять. Эй-эй, Кага! Ты как. — Приподнял её.

Девушка не отвечала. А в это время, тяжело дыша, Тору приходила в себя. Гнев оставил её. Зрение частично прояснилось, как и воспоминания больше не давили на тело. Не было лёгкости. Не было силы. Не осталось больше ничего, кроме этой липкой розовой херни, что сковывала её и тихого взволнованного голоса юноши.

...Она её ударила

Разум всё ещё пылает. Но теперь это не простоя Ярость. Напротив. Ужас. Страх. Осознание. Боль. Ненависть к самой себе. Захлёстывающая волной от осознания ошибки. Зачем. Зачем она это сделала? Её злоба. Её порыв. Если бы она была осмотрительнее. Аккуратнее. Её ошибка. Непростительная. Откровенно глупая. Задевшая самое дорогое.

...Она её ударила. Мерзкая Неблагодарная Тварь.

Истина сама пришла к крепко сжавшей зубы девушке вместе с этой болью, что тянула за собой всё естество. Выкручивала, ломала и перестраивала за собой разум бьющийся среди стальных кольев затапливающего душу чувства отчаянья, что оставляло после себя кровоточащие раны.

...Торако Чудовище. И она должна заплатить за это.

Но не сейчас. Разум пульсирует от бьющих эмоций, а в голове бьётся только одна мысль-желание за которое Хитоцу готова отдать всё что угодно. Душу. Человечность. Да хоть кусок собственной плоти! Пусть будет жива. Пусть не будет последствий для здоровья. Боги. Чудовища. Да хоть западный дьявол! Торако может только направить энергию своего разума в эту полубезумную мольбу, вслушиваясь в голос Урокодаки. Она не выдержит если с её сестрёнкой что-то случится. Нужно попытаться двигаться. Убедиться, что с ней всё будет хорошо. Ками-сама, пусть только её Малышка будет в порядке.

...Ну, пожалуйста, хоть раз, хоть один демонов раз! Только не её девочку.

Самурайке плохо от жутких мыслей, что мелькают в её голове, пока та пытается совладать с обессилившим телом. Дрожь вызванная испытываемым ужасом бьёт её не хуже ледяного града. Ей горько. Она знает как работает психология, её учили обращаться с людьми и понимание только сильнее вскрывает собой едва не рвущееся сердце.

...Она будет её боятся? Ненавидеть? Впрочем, плевать. Только бы была жива. Только бы здорова. Только бы...

Хитоцу должна убедится. Исправить. Помочь. А потом.

...Подходящий день, чтобы умереть? Слишком больно жить с такой виной. Слишком мерзко. От себя самой. Но прежде нужно помочь Каге.

Несмотря на понимание бессилия, девушка упрямо пытается шевелится. Слушает. Боится. А в голове бьётся только судорожная мысль, полностью выжирающая собой всё другое.

"Ну, пожалуйста. Пусть всё будет хорошо. Пожалуйста. Пожалуйста. Пожалуйста. Пожалуйста... Что угодно... Только не её!"

...Торако очень больно. Возможно. Она даже сойдёт с ума. Но сначала Кага. Только она. Только её благополучие. Слёзы пытаются душить, но несмотря на остро горящие глаза, Торако так и не роняет ни одной из них. Не сейчас. Только не сейчас.

Урокодаки сел напротив Каги, положив её голову себе на колени и быстро осмотрев девушку. Он склонился над её головой, к чему-то прислушиваясь. Белобрысая невнятно что-то просипела и юноша выдохнул. Парень какое-то время просидел молча, потом выпрямился и свистнул: за пределами комнаты послышались быстрые шаги. Сам же юноша повернулся в сторону Торако.

— Поздравляю, ты её нокаутировала. — Сказал он, колко глядя на тиски розовой ауры, сжимающие тело девушки. — По челюсти заехала. Она точно заработала сотрясение. — Облизнул губы. Положил ладонь на лоб сестры, до этого замотав нарукавник.

— Сейчас Юзу притащит что-то холодное, мы прикроем её голову и аккуратно перетащим в спалню. — Пояснил юноша медленно, глядя на девушку. Помолчал пару секунд. — Ты отошла от гнева? — Подождал ответа. — Можешь двигаться. — Кинул краткий пас рукой.

Торако снова смогла двигаться, пускай и чувствовала саднящую боль в груди. В том месте, где её перерубило фантомное лезвие золотого кленка остался след света — словно длинный шрам, от которого дышать было сложно и на тело наваливалась усталость. А шпилька так и торчала из груди. Из маленькой ранки, что она оставила, сейчас тоненькой струйкой шла кровь. Хитоцу спешила.

— РУКИ! — Рявнкул парень, как только девушка бросилась к лежащей без сознания подруге. Урокодаки не дал дойти до неё двух шагов, вновь вызвав странное сеяние. На этот раз не в шпильке, а в “ране” на груди. — Не тормоши её. — Уже спокойнее попросил он. — У неё скорее всего сотрясение и твои объятия это последнее, что ей сейчас надо. Юзу?.. — Спросил тихо, глядя в проход.

Если бы Торако посмотрела туда же, куда и он, то увидела бы ту самую молодую горничную, всё такую же жизнерадостную и кажется совсем не тронутую ситуацией, что с улыбкой несла на вытянутых перед собой руках холодную грелку, а на плече тащила ткань.
Урокодаки пояснил, что сейчас они аккуратно переложат на эту ткань, как на импровизированные носилки, тушку Каги и потихоньку потащат её в спальную комнату. Для этого нужна была помощь Тору, как самой физически сильной из трёх людей в сознании на татами.
Втроём они аккуратно затащили девушку на носилки. Подняли её… и потащили в спальню, медленно проходя всю ту же дорогу, что и ранее, только теперь их вела не Кага. Урокодаки всё это время не проронил ни слова. Он шёл в полном молчании. Они спешили.

Уложив девушку на кровать, Урокодаки потратил ещё время, чтобы вызвать скорую и послал Юзу приготовить что-то для помощи.

— От части, в этой ситуации есть и моя вина. — Урокодаки сидел на краю кровати, глядя на кагу. Он отпил воду из бутыли, приложив к боку пакет со льдом, который ему притащила горничная. — Я знал, что у драйва есть побочные эффекты. Я мог предположить, что у тебя целая прорва тараканов в голове и ты легко поддашься ему. Я мог бы вывести её из додзё. — Сухо перечислял все те вещи, которые парень мог бы сделать. — Наконец, я мог бы перед боем сделать тебя марионеткой. Тогда бы всего можно было избежать. — Убрал воду на стол. — Но, что сделано, то сделано. Мы легко отделались. — Закончил он мысль, помолчав какое-то время.

— Скорее всего, она не попросит у тебя никакого наказания, за то, что ты сделала. Потому что Кага относится к тебе простительнее, чем к другим. — Урокодаки посмотрел на Тору. — Но я хочу, чтобы ты это запомнила. Потому что это… — указал на Кагу, — …и есть урок нашей сегодняшней тренировки. Наши силы, аура — опасна.

— Она может усиливать и наращивать эмоции, подавлять или же поощрять их. — Сказал тот. — Я хотел показать это на примере того, как моя аура после пары порезов заставила бы тебя потерять желание драться. Но пример с выплеском “Гнева” от драйва даже лучше. Теперь ты знаешь, что случается при плохом контроле.

Он указал двумя пальцами на “трещины” из светлых лучиков, что блуждали по её коже. Затем медленно пояснил этот жест:

— Это моя аура. Она осталась в твоём теле всё ещё после моей атаки. Таким образом часто атакуют мононоке. Они накачивают тебя своей аурой с какой-то эмоцией, как ядом. — Юноша попытался встать, кряхтя при этом. — А потом, как размокнешь, выпивают.

В это же время вернулась Юзу и сказала, что семейный доктор приедет в течение десяти минут. Он будет на месте, как только сможет. “Накинь на себя что-то”, — попросил Урокодаки, медленно снимая с себя помятый тренировочный комплект и шипя от боли.

....Ты отошла от гнева?

Краткий кивок. Слова застревают в горле, однако Хитоцу всё же даёт положительный ответ. Отошла. Если её состояние, когда под кожей подобно пожирающим гниль червям, снуёт неприкрытая ненависть и презрение к себе, можно так называть. Осуждать грубость и сухой тон юноши уже не получается и для скатившейся в откровенное самобичевание, Хитоцу, подобное отношение напротив кажется абсолютно заслуженным.

...Какое же она чудовище. Злобное. Прикрытое хрупкой маской "человечности", что нужна была лишь для того, чтобы внутренний демон показал себя более эффектно.

Движения девушки когда она помогает разобраться транспортировкой Каги, сквозят "сухостью" и вероятно кажутся механическими, идеально подходящими для этой процессии. Потухший взгляд запершегося "внутри", но всё ещё внимательного, наблюдателя, сопровождает разъяснение парня о причинах произошедшего. Торка слушает. Внимает. Осознаёт. И только сильнее укрепляется во мнении, что только она сама была виновницей из-за которой её близкий человек пострадал. Наказания не будет, да? Вот только можно ли заставить кого-то не наказывать самого себя? Закрыть эту рану уже вряд ли получится и Тору это понимала. Как наверняка понимал и молодой человек перед ней. Хитоцу усвоила урок.

....На слова об опасности, Брюнетка снова кивает ощущая что у неё подрагивают руки. Потом следует неловкая попытка вытащить из груди шпильку и нашарить взглядом свою одежду. Она вроде бы как раз оставалась в комнате.

- Что теперь?

Голос Хитоцу, когда та закончит облачатся, звучит серьёзно и сипло, а взгляд так и не желает фокусироваться на чём-то конкретном из-за состояния. Её эмоции сейчас специально притушены "маской" до минимума, отчего лицо вероятно может касаться неестественно спокойным, вызывая эффект зловещей долины из-за плотно сжатых в одних и тех же положениях мимически мышц. Хочется расплакаться. Но не тут. Где-нибудь в другом месте. Побыть одной и как следует подумать.

...В потускневшем взгляде почти нет жизни. Да и вероятно нужды в ней. Больше нет. Бешеных собак убивают. И Торако слишком страшно смотреть в глаза подруги после произошедшего.

Вероятно Урокодаки решит отправить её домой? День всё равно заканчивался хреново, а единственный смысл его продолжать сейчас была ранена из-за ошибки одной черноволосой идиотки, что сейчас чувствовала себя полнейшей мразью. Главе Клана было Больно. Но она уже понимала как накажет себя. Как раз успеет до прихода сестры. Ей нужно это сделать. Обязательно...

Одновременно с тем, как Хитоцу вынула из груди шпильку, липкое и тяжелое чувство, которое всё ещё окружало её тело, пропало. А из двух маленьких дырочек от раны пошла кровь. Шапилька оказалась на удивление тяжелой. Девушка положила её на стол, позволив Урокодаки поднять железяку и рассмотреть окислившиеся усики этой простенькой заколки на ладони. Он не убрал окровавленную шпильку в волосы, но спрятал её за пояс. Брат отошёл от постели своей сестры и подошёл к одному из шкафов. Открыл его коротко.
Во втором платяном шкафу была одежда Кагу, какие-то одеяла, ткани и даже пара стопок свежих полотенец, откуда тот взял два, ушёл в ванную, смочил их, а потом обернул грелку на голове у белобрысой в мокрое полотенце. Всё это он делал в мёртвой тишине. Постепенно, молчание стало неловким, особенно когда Торако начала одеваться. “Что теперь”, — спросила девушка. Урокодаки отвёл взгляд в сторону. Открыл рот. Закрыл его. Цыкнул.

— А теперь мы подождём доктора, — выдохнул Урокодаки, сложив руки на груди, — как только прибудет доктор, мы сдадим Кагу ему и подождём, пока он выпишет лечение. После, оставим её на Юзу, а сами пойдём по делам. — Зачитывая список действий из головы, в монотонном тоне, пытаясь сохранить ровный голос, вещал мечник.

Он опять на какое-то время замолчал. Сделал глубокий вдох. За ним выдох. Похлопал сестру по руке и наконец отошёл от её кровати, зашагав в сторону Торако и затем… обнял девушку?

— Я знаю, что ты винишь себя — я тоже, — сказал Урокодаки, чуть-чуть прижимая Торако к себе: не сильно, как из-за синяков, так и потому, что не хотел сверх меры нарушать её личное пространство, — но… такое случается. Просто переступи это.

Урокодаки отпустил Торако. Сделал шаг назад, чтобы снова дать ей пространство для дыхание и не напирать сильно. Парень положил руку на плечо мечницы, легонько похлопав его, а затем сказал:

— Ты теперь медиум, — поджал губы, отведя на секунду взгляд, как если бы вспомнил что-то плохое, — а ещё ты станешь частью моего клана. Моей семьи. — Теперь он смотрел в глаза у Торако. — Ни ты, ни я, не имеем право залезать под камень после каждой нашей ошибки или несчастного случая, ты это понимаешь? — Спросил он.

— Завтра, ты примешь чашку Каги, перестав быть “Хитоцу” и став “Куротами”, — напомнил юноша, поправляя хакама, — и я бы не хотел, чтобы моя новая сестра жрала себя… даже из-за подобных случаев. Кага бы тоже не хотела, я уверен. — Оглянулся кратко на кровать с девушкой. — А сейчас… пойдём на кухню, Торако.

— Чай уже наверняка заварился. Попьём. Успокоим нервы. — В этот раз не оглядываясь на девушку юноша первый пошёл по коридору, оставляя Кагу на попечение горничной на время. — А ещё, я бы хотел услышать твою историю. С самого начала. — С едва заметным промедлением попросил он. Юноша замедлился на пару шагов, чуточку повернув голову. Посмотрел в сторону сада. — Я знаю о тебе только из слов Каги. И как ты понимаешь, её характеристики… слегка расплывчаты, как и твоя история в целом.

— Мне хотелось бы знать, с кем я буду иметь дело и откуда в тебе столько гнева. — Зайдя на кухню, завершил он свою мысль.

- ....пойдём по делам

- Д...а?

Краткое, как думала Торако, согласие, выходит несколько более длинным. Маска девушки, ожидавшей чего угодно, но только не этого, всё же не удерживает вспышки эмоций и смесь недоумения, смущения и боли, всё же проделывает в самоконтроле трещину, отчего глаза брюнетки округляются, монетками в пятьсот иен. Дыхание сбивается и становится чуть чаще из-за такого вторжения. Самурайка немного сжимается, впрочем, без излишнего напряжения.

- ....Просто переступи это.

Да как же он не понимает! Она же.... Она же...Она ударила не просто подругу. Не просто старую знакомую с которой давно не виделась. Она же буквально, чуть не убила одну из причин по которой она ещё не зарезалась личным кинжалом на пепелище кланового дома! Хитоцу испытывает массу противоречивых эмоций, что рвут её изнутри, благо, сдержать рвущуюся на язык колкость, вызванную скорее в качестве защитной реакции откровенно теряющейся Главе Клана, всё же удаётся и Урокодаки получает очень несмелый кивок, при котором взгляд брюнетки упорно сползает на предметы обихода не желая встречаться с юношей.

- ....Пойдём на кухню, Торако.

Она тоже оглядывается на раненую Кагу, чувствуя как болезненно сжимается сердце, а казалось немного притихшее жжение в глазах вновь возвращается. Непростительно. То что она сделала. Непростительно. Слова Куротами конечно помогают немного справится с наплывом самоедства, но лишь отчасти. И только потому, что тот упомянул возможное желание её Милой Подруги, ради которой Торако была готова на очень и очень многое.

— Мне хотелось бы знать, с кем я буду иметь дело и откуда в тебе столько гнева

- ...

Рассказать о себе и обнажить душу перед почти-своим, но всё же чужим человеком? Это будет непросто. Сложно. Трудно. Неприятно. Словно оголится в публичном месте, где все желают изрубить тело кинжалами, а сопротивляться нельзя по вероятно веской, нерушимой причине. Ужасно непростая задача для кого-то вроде Торако. Или вернее, только для неё? Девушка молчит. Медлит. Собирается с силами, напряжённо размышляя о том, насколько она готова открыться Красно-Белому. Насколько она... Сможет. Это сделать. Бороться с собой трудно. Но аргументы в числе которых было и спасение дорогой сердцу, Беловласки, перевешивают моральные терзания и девушка посылает долгий взгляд юноше сцепляя свои ладони, чтобы похрустеть пальцами, болезненно оцарапав кожу ногтями чтобы боль помогла с силой духа.

- Хорошо. Я попробую. Но я не рассказчик. Слушатель. Но я попытаюсь... С самого начала. Начало... Вероятно, тебе будет не слишком интересно совсем-совсем начало? Да и собственно мне тоже. Тут всё было как обычно. Рождение. Клан. Наследница. Обучение. Жёсткое. Временами даже слишком. Закаляющее. По старым традициям. Как-то Спасла Мелкую... Кагу от какого-то урода. Заработала шрам. Подружились.... Остальное... Было сложнее... Вернее не так. Чем старше я была. Тем сильнее всё катилось в бездну. Нас становилось всё меньше... Мой клан. Хитоцу. Демоны Ига. Исчезал? Осталось всего полсотни. Мало. Но. Жили. Неплохо...

Речь Торако и так не изобилующая подробностями из-за накатывающих воспоминаний, обрывается. Отчего не выдержавшая девушка, зажимает глаза ладошкой и замолкает, ощущая, что не может сдержать потёкшие слёзы. Ну почему сейчас? Только не перед этим! Срыв покровов оказался более тяжёлым чем она думала раньше.

- Потом пожар. Все умерли. Почти. Осталась только я. И Сестра из побочной ветви. Несколько бесполезных. Слабаков. Вассалов. Бросивших нас... Мерзких крыс. А потом всё отняли. Подставили. Навесили долги. Много. Очень. На меня. И... Акено. Хотели отобрать её у меня. Но я смогла. Отстояла. Успела. Эмансипацию. Раньше... Плохо помню. Вокруг были. Только враги. Злилась. Много. Сильно. Хотела. Убить. Их. Всех. Отец учил. Это...Правильно.

Девушка отнимает ладонь от лица, чтобы взглянуть на Урокодаки. Вероятно солёная жидкость всё ещё течёт по её личику. И.... Торако даёт себе звонкую пощёчину, чтобы продолжить свой "рассказ" с наливающейся алым, щекой.

- Но не смогла. Ничего не смогла... Слишком много против. Совсем одна. Пыталась, совершить. Дзигай. Но не закончила. Не захотела бросать сестру. Её бы не пощадили... Потом нас увезли в Токио. Официально для решения вопросов. Но... На самом деле продали. Нашу землю. За спиной. Какое-то расхождение в документах позволило. Я не успела помешать. Меня свалило. Болезнь. Странная. Слабела и тело замерзало. Запахи. Цвета. ощущения. Пропали. Чуть не умерла. Потом решили осесть тут... Через пару месяцев письмо от Каги. Но... Тогда не смогла. И приступы. Мешали. Холоднее и холоднее, мир ещё сильнее тускнел. Но это пропало... Как только начала пить. Драйв... Не понимаю...

- Гнев... Накопился. Получается. Я так думаю. А ещё дефект. Вернее... Сдвиг психики характерный для моего клана. Что-то вроде жажды крови. Из-за которой любые бои воспринимаются...Специфично. Я думала, избавилась от этого, но таблетки. Сломали меня. Самоконтроль не выдержал... И... Восприняла тебя как врага которого нужно прикончить.

Торако облизывает губы и добавляет вновь севшим от эмоций голосом. Её начинает немного трясти от собственных выводов, но лгать или увиливать она не может. Её пресловутая "правильность", сейчас давила изо-всех сил, буквально выжимая горькие слова приводящие к осознанию.

- А ещё.... Я не понимаю. Ты показался... Вкусным? Не так как обычно. Не как соперник которого приятно сокрушить. А словно настоящая.... Еда...

Кухня имения Куротами, как и при первом взгляде, оказалась непривычно просторным для японского дома помещением в длину в несколько раз больше квартиры Хитоцу, не говоря уже о том, что у девушки кухня совмещена с главным залом, а не стоит особняком как в доме. На кухне во всю шла работа.
Вторая горничная клана, невысокая женщина средних лет, в классическом рабочем платье с юбкой до лодыжки, переднике, очках и с коротко стрижеными волосами цвета вишни заваривала чай. Она же поставила на стол перед пришедшими на кухню Урокодааки и Торако вазочку с печеньем. “Господин Куротами”, — тепло улыбнулась она юноше и тот так же с добротой и любовью кивнул ей в ответ. Улыбка на губах у парня была немного натянутой, на кухне выглядел... спокойнее?

Торако с Урокодаки следи друг напротив за столом, стоящим напротив кухонного гарнитура прямо под окнами. Урокодаки сел спиной к окну, так, что тень от долговязого мечника была единственным укрытием от света, падающего прямо в глаза Хитоцу. Впрочем, она не поднимала глаз, чтобы свет солнца резал их, а слёзы сами собой наворачивались, даже без острых лучей.
Перед ними поставили две кружки красного чая: ароматного и щекочущего струйками дыма поздри Тору — от него пахло ягодами, прямо как от губ Каги или одежды Урокодаки — от этого же запаха она задыхалась, ведь горло тотчас забивало чувство вины и желание просто разрыдаться в голос. И чем дольше они сидели на кухне, тем сильнее становилось дыхание. Оно жгло нутро мечницы.
Когда Тору начала рассказывать о себе, Урокодаки положил пару кубиков сахара в чай и начал перемешивать его ложкой. Тихий скрежет языка ложки о дно кружки раздражал, как и всё в спокойной позе мечника — Тору не могла взять в голову, почему он ведёт себя так спокойно, когда Кага лежит там — без сознания! И почему она сама не может взять себя в руки. Зачем она вообще здесь сидит?!

— Я прошу тебя рассказать это не потому, что хочу посмеяться или мучать тебя, — мечник встретил взгляд Торако своим собственным, — А потому, что мы будем работать вместе и потому что хочу для своей семьи безопасности. — Прошла секунда молчания. Парень тихо добавил. — Понимаю. Тебе сложно. Но это ради Кагу.

Урокодаки принял очень знакомую для Торако позу: эти сложенные домиком руки, эти расправленные плечи и прямой взгляд — всё это напоминало ей Иссина — отца Каги и Урокодаки соответственно, и этот его вид, когда он кого-то слушал или кого-то о чём-то расспрашивал. Урокодаки, без всякого сомнения, сын своего отца!

“Хорошо. Я попробую. Но я не рассказчик”, — сказала ему Тору и пара капель крови сорвались с её рук на белую скатерь стола.

— Я заметил, что ты не умеешь играть со словами так же как с мечом. — Кратко ответил мечник, проводив струйки крови из расцарапанных ладошек взглядом. — Часть про Кагу и про спасение уже слышал. Как и твоё “самое начало”. Мне… — едва заметно поправил рукав одеяний, — …не нужно слушать твою историю твоего рождения. Поверь — я знаю, что такое вырасти в семье со, — посмотрел на горничную, что стояла в стороне от них, — со, — короткая заминка, — старомодными порядками.

Дальше Урокодаки слушал в полном молчании, порой прерываясь на то, чтобы отпить чаю или съесть одну из круглых миндальных печенек. Торако говорила часто и прерывисто, от чего Урокодаки иногда прерывался. Недоумением присущим его мордахе во время боя на мечах тут и не пахло, впрочем, но была задумчивость.
Если наследнице Куротами досталась хитрость и ловкость, с которой лисы обводят свою добычу вокруг пальца, то наследник клана получил от родителей глубокую выдержку и умение в тишине слушать окружающих. В отличие от Каги, что сама чуть не расплакалась, пока слушала Тору, Урокодаки остался безучастным.
И с тихим хрустом печенек на зубах трещали в мысли в голове у Тору. Они носились одна за другой, сталкиваясь и путаясь. В душе девочки царил шторм: волны страхов, боли и переживаний метали кораблики воспоминаний и словно о скалы те разбивались о голое желание всё забыть, о желание забраться под камень и скрыться.
Она не видела его выражение лица, пока плакала, зажав ладонью лицо, но когда подняла свой взгляд, то не увидела ни гнева, ни того пронзительного обвинения в нём. Сожалел ли Урокодаки? Жалел ли её? Нет. Просто слушал, сменив сосредоточенное выражение лица на хмурое после звонкой пощёчины мечницы самой себе. Он встал.

Торако говорила и говорила, дальше и дальше, пока слёзы заливали ей лицо, и даже дав себе пощёчину, она не смогла сразу же прийти в себя. Опять зажмурилась, от раздирающих эмоций.
Лишь на слух она разобрала, как пустая уже чашка с чаем Урокодаки опускается на стол и шаги медленно приближаются к ней, но что-то сделать она с этим не могла — истерика связала Торако по рукам и ногам, всё тело колотило от дрожи. Она просто не могла перестать рыдать. Всё чаще и чаще прерывалась. Всё чаще тараторила, пока в голове всё снова смешивалось и становилось мягким и вязким, как промокшая бумага. Кажется, её тошнило.

— Торако? — Тихо позвал её подошедший ближе юноша. Мечница не услышала, оглушенная собственными словами и ушедшая в себя. — Торако, — громче повторил Урокодаки, подойдя вплотную к ней, — посмотри на меня. — Попросил юноша. Он опустился на колени перед трясущейся девочкой, взяв её лицо в свои ладони.

— Послушай меня, Торако. — Юноша зафиксировал её лицо так, чтобы теперь девушка смотрела только на него, не отводя взгляда. Урокодаки улыбнулся ей с болью в глазах. — Ты большая молодец, что смогла рассказать мне это. Нужно, — поджал губы, — много смелости, чтобы признаться в чём-то подобно, особенно мне.

— Да, до этого твою жизнь пожгла беда. — Начал он, опустив одну из рук с личика мечницы на предплечье, так, чтобы не дать ей теперь и дрожать. Хоть как-то поддержать. — Да, тебе могло где-то не хватить своих сил, чтобы сделать что-то в одиночку. — Кивнул.

— И да, — вздох, — я совру, если скажу, что твой вины в травме Каги нет. Ты — ошиблась. — Пауза повисла на секунду. — Но это не значит, что из-за одной ошибки ты должна пустить себе кровь. Да, ты ранила Кагу. Но если ранишь себя — сделаешь ей больнее!

— Я знаю её: она не будет испытывать к тебе ни ненависти, ни страха, когда очнётся, — дыхание Урокодаки стало чаще. Он сам собрался с мыслями, — и я тоже не испытываю к тебе ни страха, ни ненависти. Хотя побила ты меня сильно. — Короткий смешок.

— Да, в тебе есть демоны, не взяв контроль над которыми ты можешь привести себя и окружающих к беде, — продолжал юноша и подполз ещё ближе, — но тебе больше не надо бороться с ними в одиночку. Ты была одна. — Заминка. — БЫЛА. — Сделал акцент.

— Но сейчас вы с Кагой снова вместе, сейчас у тебя есть поддержка и возможности! — Его глаза тоже заблестели. — Если тебе нужна помощь, то не бойся её попросить. Ведь мы рядом. — Сжал ладони чуть сильнее. — И я, твой замечательный сэмпай, тоже рядом!

Прошло несколько бесконечно долгих секунд, пока этот здоровый увалень не сгрёб Торако в охапку и не обнял, стягивая со стула её к себе напол. Он не принимал отказа и сопротивления, заключив девушку в долгие и крепкие объятья, прямо как хватка Кагу.

— Если ты хочешь плакать: плачь, — полным понимания голосом попросил её открыться, — тебе не нужно прятаться ни от кого из нас. Не бойся нас. — Попросил он. — И, — прижался к Тору всем телом, — не бойся себя. Твой голод и твой гнев… я не смогу тебя “вылечить” от них, но могу рассказать что это. Показать пути, как их можно обуздать. И помочь в твоей дороге. — Сказал он ей тихо.

И она действительно продолжала лить слёзы, слушая все эти слова, инстинктивно прильнув ближе парню, словно желала спрятаться от кого-то. Спастись. Скрыться. И быть может быть поверить? Слишком много хорошего, чтобы быть правдой. Слишком, чтобы её очерствелое и покрытое пеплом сердце сразу приняло всё на веру. Однако, сейчас. Когда плоть была скована медленно проходящей дрожью. А горький вкус глазной влаги вновь обозначен на язычке, Мечница действительно хотела попробовать. И плевать что будет. Может быть этот обнимающий её медведь даже сам воткнёт ей лезвие в спину.

...Торако желала поверить этой надежде. Хотя бы так....

- Это...Щедро. Для. Кого-то. Вроде. Меня. Спасибо.

Такой же тихий. Но более сиплый голос звучит в ответ на предложение Урокодаки и девушка пытается отдышатся, прежде чем взглянуть на парня уже не так сильно окрашенным слезами лицом.

- Прости. Что. Побила.

Извинения это правильно. Извинения это привычно. Самурай, действительно раскаивалась в это проступке. А потом, загасив слёзы уже окончательно, она взглянет на Красно-Белого своим "серьёзным", хотя вероятно из-за заплаканного личика, весьма милым взглядом.

- Как этого избежать? И что вообще... Со мной происходит?

Она должна знать. Ради Каги. И.... Своего нового клана, вероятно? Мысль о том, как Акено может среагировать на её "женитьбу", сделала брюнетке немного лучше.

— Это справедливо, — не дал снова уйти в самобичевание и ещё раз поддержал слова мечницы Урокодаки, не сбавляя ни своего напора, ни силы объятий, — на счёт синяков не волнуйся, у меня ещё будет куча шансов отыграться. — То ли в шутку, то ли серьёзно и с едкой усмешкой, ответил красно-белый. Он подождал, пока Тору наконец-то успокоиться и придёт в себя, прежде чем выпустил её из объятий. Затем спокойно отсел от неё на пару шагов. Кивнул:

— Так-то лучше. — Улыбнулся ей. — Не держи в себе эмоции, когда мы одни. На людях можно держать лицо, но это ни к чему в доме, со своей семьёй. — Ещё одно напутствие сорвалось с его уст. Когда надо, Урокодаки мог быть прямым и открытым. Сравнение его с медведем было не совсем верным, скорее по сравнению с сестрой, парнишка смотрелся больше как волк. Поджарый, явно не на своём месте, но не менее величавый и важный, чем кто-либо из семьи хитрых лис. В нём было больше банальной логики, чем хитрости.

— “Избежать”, — начал парнишка, когда девушка успокоилась и могла сосредоточиться на его словах, — это сильно сказано. По большому счёту — никак. Потому что ты пьёшь драйв. — Едва заметно юноша напрягся. Он взял из вазочки одну из печенек.

Урокодаки сел обратно на стул, на этот раз чуть ближе к Хитоцу и стал ломать крекер в своих руках пальцами, кроша в тарелку мелкие обломки, а крупные съедая. Иногда он облизывал края крекера, чтобы надлом получился аккуратнее и фигура в руках была стройнее и понятнее. Этим он занимался буквально пару секунд.
Наконец, в его руках была маленькая печенька-человечек, вся обслюнявленная парнем. Он достал из волос одну из шпилек, или точнее — игол — которые постоянно носил с собой и которой не так давно пырял девушку. Урокодаки начал тыкать этой шпилькой в человечка, оставляя во всё ещё влажном крекере дырочки:

— Как и любой стероид, — поднял взгляд на Тору, — а драйв это именно что стероид, хоть и созданый нелюдями, — опустил свои глаза на печеньку, — имеет побочные эффекты. И драйв среди всех побочек имеет одну особенность. Близкую к простым гормональным средствам, кстати говоря. Он делает тебя куда эмоциональнее.

— Каждый раз когда ты превышаешь чуть-чуть дозу драйва, ты получаешь прирост силы — это так! — Кивнул он. — Но ещё, ты чувствуешь наплыв эмоций, в том числе — гнев. Вообще, приступы ярости — это коронная фишка драйва. Только, в прошлых версиях они были у тех, кто получал передоз и очень скоро умирал.

Он проделал в человечке кучу маленьких дырочек. Отложил заколку, а сам показал всю продырявленную фигурку на ладошке:

— И каждый раз, когда у тебя случаются приступы гнева, твоя аура, не та, что светящийся огонь, а та, что пелена внутри тебя, — едва заметно качнул ладонь с человечком, — она истончается. В ней появляются дыры, прямо как в этом человечке. И твой организм просит, чтобы ты заполнила эти дыры. — Пояснил Урокодаки. — Это нельзя сделать ни едой, ни водой. Даже бадья вина не утолит твоей жажды до эфира. Поэтому, ты подсознательно начинаешь искать доступный источник энергии. — Урокодаки посмотрел на человечка.

Какое-то время тот просто молчал, вертя печеньку в руках. А затем откусил ей голову и стал жевать. И делал он это как-то неприятно, так, что от каждого укуса, казалось, хрустят не крошки у него на зубах, а человеческие кости в пасти огра. Съев печеньку, тот быстро облизал пальцы и утёр руки об одежду. Сзади на него недовольно фыркнула горничная. Урокодаки перестал вытирать о себя руки.

— В общем, тебя тянет восполнить силы эфира. А медиумы, вроде меня — это лучшие батарейки. — Сказал он. — Ты не хочешь “съесть” меня, просто твой мозг не может привести другой аналогии в нужде восполнить эфир кроме голода, а гнев усугубляет ситуацию.

— Такое состояние у наркоманов под драйвом называют “жор”. Он такой же, как у мононоке, когда они хотят “сожрать” кого-то и эфир в их телах. — Юноша мрачно ухмыльнулся. — И как и мононоке, вы, драйверы, можете поглащать чужой эфир. Это самое безумное!..

— Наверное, — задумчиво утёр губы, — полное название твоих таблеток — это как раз “мононоке драйв”, а не просто “драйв”. Но это уже чистой воды мои спекуляции. — Отмахнулся. — По сути, ты становишься меньше человеком и больше мононоке благодаря драйву. Но твой эфир страдает от истощения. — Смолк ненадолго.

— Чтобы избежать этого, тебе нужно лучше контролировать эфир.

По сути, ты становишься меньше человеком и больше мононоке благодаря драйву.

- Хм. Дарума-сан...Диллер, упоминал. что после полного курса эффект сохранится...

Задумчиво произносит Торако, приходя к очевидному выводу. Боялась ли она перестать быть человеком? И да. И нет. Ей не нравилось возможное изменение личности. Окончательно превращение в кровожадного монстра. Однако дела плоти её слабо волновали. Вероятно, подобное отношение кто-то и мог назвать легкомысленным. Однако Хитоцу не испытывала с этим проблем. В конце-концов, если она останется собой и сможет контролировать это...

— Чтобы избежать этого, тебе нужно лучше контролировать эфир.

- Есть способ тренировки который я смогу выполнять сама? Без "жора" и прочих неприятностей?

Ну, а что тут ещё спрашивать? Естественно желания и мысли Торако, крутились вокруг этого момента, ведь нападать на "своих" и вообще терять адекватность ей не слишком хотелось. Внезапно обнаружить себя доедающей чей-нибудь труп...

...Наверное не слишком то и приятно. Что для жизни, что для разума. От такого она уже совсем с нарезки съедет. А это в свете грядущих событий крайне нежелательно.